— Дорогой Альберт, вы сами до того добродетельны, что и представить себе не можете, до чего утомительны могут быть некоторые люди. Теперь мы будем говорить о другом: эта тема мне наскучила.

В ней заговорила королева. Нет, чтобы, давайте, мол, поговорим лучше о чем-нибудь другом, а — теперь мы будем говорить…

Придется как-то объяснить ей, что он должен иметь авторитет в собственном доме. Он здесь не только для того, чтобы дать ей наследника трона. Он мужчина, он муж, и хоть она и королева, она все-таки его жена.

Но она уже щебетала о дорогом лорде Мельбурне. Он, мол, так постарел, так себя изматывает. Она собирается поговорить с ним о ч е н ь серьезно, потому что он явно не бережет здоровье.

«Не слишком ли часто видится она с лордом Мельбурном, — подумал Альберт. — Так ли уж это необходимо?»

— Мой дорогой Альберт, мне просто необходимо поддерживать постоянную связь с моим премьер-министром. Я же королева.

— Этого мы не забудем, — сказал Альберт с едва заметной иронией, которая до нее не дошла.

Однако ей пора возвращаться к работе: нужно просмотреть и подписать государственные бумаги.

— Альберт, любовь моя, вы не представляете себе, какое количество бумаг мне приходится читать.

— Не представляю, — согласился Альберт, — но, вероятно, смог бы, если бы вы мне показали, а то и позволили вам помочь.

— О, Альберт, это очень мило.

Внутренне он ликовал. Стоило ему только попросить, и она уже разрешает ему читать государственные документы, обсуждать их с ней. Значит, его допустят и к тем совещаниям, которые она проводит в своем кабинете с лордом Мельбурном.

Но все оказалось совсем не так, как он предполагал. Она сидела за своим столом.

— Дорогой Альберт, подвигайте стул и садитесь рядом со мной. Ну вот. Очень уютно. Вот промокашка. Когда я подпишу, промокайте и складывайте аккуратной стопочкой.

— Но вы ведь их сперва прочтете?

Она весело засмеялась.

— О, мы уже все это обсудили с моим премьер-министром. Все, что сейчас требуется, так это поставить подпись. И то, что вы сидите тут с промокашкой, для меня такая помощь!

Так вот что означает совместная работа! Из него сделали что-то вроде клерка, который промокает написанное работодателем. В этом заключалась его единственная обязанность; содержание документов, под которыми она ставила свою подпись, оставалось для него тайной.


Ему никак не удавалось объясниться с ней; у себя в комнате он репетировал, что он ей скажет. Он выложит ей все начистоту: он чувствует себя крайне нелепо и будет себя так чувствовать и дальше, если не найдет себе применения.

Он попробовал обсудить этот вопрос с отцом и братом. Брак у него благополучный, был их ответ, и если он хочет, чтобы жена ему доверяла, пусть ей так об этом и скажет.

— Послушай, — сказал Эрнест, — да она же обожает тебя. Только попроси, чего ты хочешь.

Но они знали лишь его маленькую жену, они не знали Виктории-королевы.

Неужели он ее боится? Как-то не верится… она ведь такая маленькая и так любит его. Как странно: он не может сказать, что именно у него на уме. Стоит ему оказаться с ней лицом к лицу — и он теряет всякую решительность, он не может объяснить ей свое незавидное состояние.

И как же он рассердился, когда, войдя однажды в комнату, увидел рядом с королевой, сидящей за письменным столом, баронессу, держащую в руках какие-то бумаги; они, очевидно, обсуждали их.

Выходит… баронессе позволено знать то, к чему его самого не допускают!

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Это Альберт? — спросила Виктория.

Лецен кивнула.

— А почему он ушел?

— Он, смею сказать, хотел видеть вас одну.

— Но я и есть одна. Вы не в счет, дорогая Дейзи, то есть вы значите так много… ну, вы понимаете, о чем я.

Да, сказала Дейзи, она прекрасно понимает, что ее дорогая госпожа имеет в виду, и этим счастлива.

— Я слышала, — сказала Виктория со смехом, — как вы вчера рассказывали за ужином своему соседу по столу, насколько я совершенна.

— Я не сказала ничего, кроме правды, — твердо ответила Лецен.

— Альберт считает, что я несколько фривольна, — сказала королева.

Лецен покраснела от негодования.

— Да что вы!

— Дорогая Дейзи, не сердитесь на моего милого Альберта. Если он и порицает меня, то ради моего же блага.

— Если бы было, за что порицать… но ведь абсолютно не за что.

— Ах, полно, Лецен, вы ведь и сами меня порой порицаете.

— А больше никому не позволю.

Виктория засмеялась и порывисто обняла баронессу.

— Дорогая, дорогая Дейзи, как мне повезло, что и вы, и Альберт так меня любите.

— Никто на свете не любит вас так, как я, — заявила Лецен.

Виктория услышала в этих ее словах неприязнь к Альберту, чего, конечно же, нельзя поощрять… но, разумеется, дражайшая Лецен сказала так лишь из чрезмерной преданности.


Несколько дней спустя Альберт заявил, что он поражен тем, как управляют ее двором: слишком уж много излишеств он обнаружил.

— Излишеств? Что вы имеете в виду, дорогой Альберт?

— Несколько людей выполняют одну и ту же работу.

— О, этим занимается Лецен. Она присматривает за всем.

— Не очень похоже, чтобы она присматривала слишком усердно.

— Мой дорогой Альберт, вы такой хороший. Не далее как сегодня я с радостью говорила моей милой Лецен, как мне повезло. Но, пожалуйста, не вмешивайтесь в ее дела. Она может расстроиться.

— Но, моя дорогая Виктория, я бы с удовольствием взял на себя кое-какие дела во дворце. У меня бы появилось хоть какое-нибудь занятие.

— Мой дорогой энергичный Альберт, пожалуйста, делайте что только пожелаете, но не трогайте ее владений. Она обидится. Я запрещаю вам это делать.

Она говорила шутливо, но тем не менее твердо.

Итак, знай, сверчок, свой шесток. Он начинал понимать, что его обязанность — быть под рукой у королевы, когда бы она того ни пожелала, играть роль идеального мужа и обеспечить появление на свет наследника престола.

Он оставил ее и закрылся у себя в комнате, чтобы написать письма друзьям, которые, как и дядя Леопольд, могли понять его чувства.

«Я муж, — грустно писал он, — но отнюдь не хозяин дома».

Менее чем через две недели после свадьбы сына герцог собрался в дорогу.

— Ты теперь устроился, сынок, — сказал он, — а мне надо управлять своими владениями. Не горюй, все образуется, только будь осторожен. Твоему брату пока нет нужды ехать. Он может остаться еще на месяц, а то и два. А к тому времени ты уже почувствуешь себя здесь как дома.

— Боюсь, что этого никогда не будет, — с грустью сказал Альберт.

— Полно! Здесь прекрасная природа, климат очень похож на наш. И думай о своем положении здесь.

— Я и так думаю, — меланхолично ответил Альберт.

— Тебе будет помогать Штокмар. Ему ты вполне можешь доверять.

О да, Штокмару он доверял; но тот ведь тоже иностранец, и куда им двоим против королевы и лорда Мельбурна, которые, похоже, твердо решили держать его подальше от государственных дел.

Он чувствовал, что не может открыть отцу свою душу. Он восхищался им и уважал его. Он знал, конечно, что в жизни отца было много увлечений, но причиной тому, как он думал, стал несчастный брак. Плотскому искушению поддаться легче всего, думал он и потому не осуждал отца за прошлые излишества. Женщины искушали его. Но сам он, он в это верил, будет избегать подобных искушений. Он будет избегать всех женщин, кроме своей жены. Эти надутые англичане считали его толстокожим. Пусть их. Но что касается женщин, тут уж его никто не сможет упрекнуть.

Итак, отец уезжал. Вот-вот готова была порваться еще одна связь с Розенау.

Карета стояла у дверей. Альберт попрощался. Со слезами на глазах смотрел он, как она исчезает вдали. Потом повернулся и медленно пошел во дворец.

Виктория ждала его наверху на лестничной площадке.

— Бедный мой Альберт…

Она загородила ему дорогу, в ее голубых глазах стояли слезы.

— Я понимаю, как вы себя чувствуете…

— Ничего вы не понимаете… вы не понимаете… — вскричал он и бросился в свою гостиную.

Сейчас он бы не смог с ней говорить. Он боялся, что стоит ему только раскрыть рот, и он скажет ей, как ему хочется уехать домой, он ударится в слезы и будет реветь, как младенец. Он слышал, как она звала его по имени, когда бросилась вслед за ним; он быстро повернул ключ в замке.

— Альберт, — кричала она. — Я, я здесь.

— Я… я хочу побыть один.

— Нет… только не без меня.

— Виктория, пожалуйста, уйдите. Я слишком расстроен.

— Нет, нет, — говорила она. — Я хочу вас успокоить. Откройте дверь. Откройте сейчас же.

Он повиновался, и она готова была броситься в его объятия, но он стоял молча, недвижный, как истукан.

— Альберт, — в испуге вскричала она, — я хочу вам помочь. Я знаю, каково вам сейчас, ведь уехал ваш отец.

— Как вы можете знать? — отвечал он. — Вы сами никогда не знали отца.

— Да, но я все могу понять.

— И мать свою вы не любите. Как вы можете что-либо понимать?

Он холодно отвернулся от нее, но она крепко обхватила его руками, прижала к себе, заплакала.

— Альберт, дорогой мой, мне тяжело видеть вас несчастным. Ведь я люблю вас, Альберт.

Тут он повернулся к ней, и они оба заплакали.

Он поддался слабости, сказал он.

Нет, нет, это не слабость! Его поведение вполне естественно. Нужно делиться своими бедами. Она поможет ему это понять.

Поцелуй тут же сделал ее безумно счастливой.

— Знает Бог, как велико мое желание видеть вас счастливым и довольным. Я бы сделала что угодно… что угодно…

Ну мог ли он остаться безучастным к подобной преданности?

Но позже подумал: она сделает для него что угодно… только не позволит разделить с нею трон.


Альберт был вне себя от возмущения. Хотя Эрнест всегда смеялся над ним, называя его ханжой, он никогда бы не поверил, что брат пустится в приключения, которые могут иметь такие последствия.

Вот уже несколько недель Эрнест выглядел нездоровым.

— Чужая страна, — сказал Альберт. — Ты почувствуешь себя лучше, когда уедешь.

— Нет, я был у врача, — сказал Эрнест. — Виной всему одна женщина из Берлина.

— Женщина! — воскликнул Альберт. — Боже милостивый, Эрнест! Ты это серьезно?

— Альберт, ради Бога, спустись на землю. С кем не бывает.

— А те, с кем бывает, должны потом страдать, — сурово сказал Альберт.

— Ты прав, дорогой мой братец. Надеюсь, ты никогда не попадешь в подобную передрягу. — Тут Альберт пришел в такой ужас, что это рассмешило Эрнеста: — Или боишься, что попадешь?

— Тебе бы все шутить, а дело совсем не шуточное. Я рад, что отец об этом не знает.

— Знает. И все понимает. У него нет иммунитета против искушений плоти, как у тебя.

— Может, заранее сказать, что я научился их преодолевать?

— О, я уже догадываюсь: милая крошка Вик не дает тебе бездельничать.

Альберт не знал, куда деться от стыда.

— Эрнест, да что с тобой такое?!

— Рок — увы! — подстерегает всех, кроме праведников! Разумеется, если они еще остались, в чем я… очень сомневаюсь.

Любовь к брату помогла Альберту преодолеть замешательство.

— Тебе надо позаботиться о хорошем лечении.

— Чем я и занимаюсь.

— А затем, Эрнест, женись. Но не раньше, чем вылечишься. Не будешь же ты рисковать здоровьем наследника.

— Можешь на меня положиться.

— Мне придется все рассказать Виктории. Мы условились не иметь друг от друга тайн.

— Понимаю, — сказал Эрнест.

— Мне, конечно, будет неприятно, но долг есть долг.

— Не беспокойся. Она лишний раз убедится, что, выйдя за тебя, сделала правильный выбор.


Сдержанно и серьезно Альберт поведал неприятную новость Виктории. Услышав его сообщение, она сделалась пунцовой от смущения и стыда.

— Мой дорогой Альберт, но это ужасно.

— Таково воздаяние за грех, — сказал Альберт.

— Эрнест, разумеется, беспутен.

— Я бы сказал, чересчур беспечен.

— Но он ваш брат и, следовательно, дорог нам обоим. Надо сделать все, чтобы вылечить его. Его можно вылечить, Альберт?

— Можно. Я полагаю, болезнь еще не зашла далеко. Я говорил с ним о преимуществах семейной жизни.

Виктория лучезарно улыбнулась.

— О-о, как же нам повезло! Не все могут быть так счастливы, как мы.