Наташа Лестер - Ее секрет

– Надеюсь, что нет. – Голос Эверетта был мрачен.

– Неужели то, что я сделала без ее ведома, настолько ужасно? – прошептала Лео. – Заставила тебя полюбить меня.

– Лео. – Ей не стоило смотреть на него в этот момент: она увидела на его лице всю боль любви длиной в двадцать лет, которую ему пришлось скрывать, но которая никуда не делась.

Она резко затормозила у тротуара.

– Мы на месте, – сказала она, заставив себя оторвать от него взгляд.

Внутри кафе-автомата она уже заметила женщину в униформе медицинской сестры, пьющую молочный коктейль.

– Я принесу кофе, – сказал Эверетт.

– Спасибо.

Лео села за столик напротив женщины.

– Вас зовут Сара?

– Это я, – ответила женщина.

Эверетт принес кофе, и Лео бросилась в омут с головой.

– Джоан говорила вам, что нас интересует девочка, которую она принесла в родильный дом миссис Паркер в феврале 1920 года? – спросила она.

– Да, говорила, – ответила Сара. – Это было ужасно.

– Что именно? – вмешался Эверетт, и Лео без труда расслышала тревожные нотки в его голосе.

– Понимаете, это был мой первый рабочий день, и, когда пришла Джоан, она велела мне ухаживать за ребенком, которого принесла, а потом исчезла, чтобы помочь кому-то при родах. Вскоре мне передали еще одного ребенка, а потом стали кричать на меня. Джоан что-то орала насчет крови, а миссис Пи визжала, что я должна разобраться с ребенком, потому что он стоит кучу денег, так что в конце концов я просто разрыдалась. – Сара вздохнула. – До той поры мне доводилось лишь бинтовать мелкие порезы, и я согласилась на новую работу, потому что у меня было пятеро сестер и нам нужны были деньги, но о таком я и подумать не могла.

Эверетт достал портсигар и предложил его сначала Лео, а потом Саре, которая одну сигарету вставила в рот, а вторую заложила за ухо. Эверетт дал им прикурить, после чего спросил:

– Вам известно, что случилось с теми новорожденными?

Сара пожала плечами.

– В конце концов миссис Пи прогнала меня из палаты. Она заявила, что от меня больше вреда, чем пользы. Поэтому я пошла на кухню и выпила там чашку чаю.

И это все? Лео молча уставилась на Сару. Эверетт тоже не проронил ни слова.

– Что было потом, когда вы допили чай? – спросила наконец Лео.

– В палату для новорожденных я больше не вернулась. Меня и так всю трясло. В конце концов пришла миссис Пи и сказала, что до конца дня я могу быть свободна. Еще она сказала, что детей у нее забрали и, к счастью, за одного из них она получила свои деньги, иначе не была бы так добра ко мне. Она пригрозила, что в следующий раз отправит меня в приют для подкидышей с ребенком, которого не сможет пристроить в надежные руки.

– В приют? – переспросила Лео, придя в ужас оттого, что ее ребенок мог угодить сначала туда, а потом и в детский дом.

– Туда они отправляли тех, кого не смогли пристроить на усыновление. Одного ребенка отдали туда в тот самый день.

Ошеломленная, Лео уставилась на нее.

– Спасибо вам, – обратился к Саре Эверетт. – Вот вам деньги за коктейль. И на такси тоже. – Он протянул ей пятидесятидолларовую купюру, и глаза у Сары вспыхнули.

– Если хотите задать мне еще несколько вопросов, – сказала она, – я с радостью отвечу на них. – Она допила молочный коктейль и направилась к двери, сжимая в кулаке деньги.

Лео медленно выдохнула.

– Значит, одну девочку удочерили, – сказал Эверетт. – И, скорее всего, это сделала Матти, если миссис Пи осталась довольна вырученной суммой. В конце концов, Матти готова была заплатить сколько угодно, дабы заполучить малышку, учитывая, что о своей беременности она рассказывала всем и каждому.

– А другая девочка угодила в приют, – закончила Лео. – Ты ведь не думаешь… – Проглотив комок в горле, она продолжила: – Ты ведь не думаешь, что каким-то образом Матти узнала, что одна из них – наша, и отдала ее в приют, чтобы досадить нам?

Эверетт немного помолчал, прежде чем ответить.

– Не исключено, что ребенок Фэй был настолько слаб, что оставалось только отдать его в приют. Обе версии имеют право на существование. – Он с силой провел рукой по лицу. – А ты выглядишь так, словно тебе не помешает что-нибудь покрепче того, что подают здесь. – С этими словами он вынул из кармана фляжку и щедро плеснул виски в кофе Лео.

– Пожалуй, дай мне еще и сигарету.

Ей пришлось придвинуться к нему, чтобы он смог дать ей прикурить, и она заметила, как глаза его в свете пламени вспыхнули жгучей синевой.

А потом Эверетт потянулся к ней и взял ее за руку. Они так долго довольствовались украденными у судьбы мгновениями, что не нуждались в романтических декорациях для своей любви и могли быть счастливы, сидя в грязном и пропахшем ароматами горелого масла кафе-автомате, потягивая кофе настолько крепкий, что он готов был соперничать с контрабандным самопальным виски в Чайнатауне.

– Я до сих пор не могу поверить, что ничего не изменилось, – негромко проговорил он внезапно охрипшим голосом. – Что сейчас я люблю тебя сильнее прежнего. Как могло случиться, что наше чувство не угасло за эти годы?

– Не знаю, – ответила Лео, крепко держа его за руку.

– Каждый день после смерти Бенджамина я искал в газете объявления о помолвке, уверенный, что ты наверняка найдешь кого-нибудь еще. Что тебя готов взять в жены любой нормальный мужчина. Или верил, что даже если ты и не выйдешь замуж, то все равно не вспомнишь обо мне.

– Мне никогда и никто не был нужен, кроме тебя. – Лео отняла у него свою руку. Чувствуя, как бьется у него на запястье жилка пульса, она поняла: еще немного, и она потеряет контроль над собой. – Вот почему я не могу держать тебя за руку.

Он сильно затянулся сигаретой, после чего выдохнул дым в уже без того прокуренную атмосферу кафе-автомата.

– Ну, и что мы имеем?

– Кроме надежды, что девочка, которую отдали в приют, была ребенком Фэй, а не нашим? – сказала Лео. – Но это же ужасно – желать такого Фэй. Я почти не хочу знать этого наверняка.

– Мы можем съездить в приют. Навести справки. Быть может, кто-нибудь что-то запомнил.

– Сначала я должна поговорить с Фэй. Так будет правильно. Она к тому же может знать об этом деле куда больше, чем рассказала нам. – Лео не смогла сдержать дрожь, пробежавшую по ее телу при мысли о том, что ей придется разговаривать на подобную тему с Фэй.

– Можем на этом и остановиться, если хочешь. Что бы мы ни обнаружили, кому-то обязательно причиним боль, а тебе столько пришлось выстрадать за прошедшие годы, что, пожалуй, будет лучше… – На последних словах голос Эверетта дрогнул и сорвался. – Оставить все как есть.

– Ты действительно веришь в это? – мягко поинтересовалась Лео.

Он покачал головой.

– Но я сделаю так, как ты хочешь.

– Я хочу узнать правду. Мы должны узнать ее.

Алиса спешила в Школу американского балета, и радостные предчувствия переполняли ее. Сегодня был ее день! Ее с Джесси непременно выберут ведущими танцорами на предстоящем празднике.

В коридоре толпились танцовщики, глядя на доску объявлений. Значит, состав был уже подобран. Алиса протиснулась в первый ряд и только тут заметила, как при ее появлении оживленная болтовня стихла и все уставились на нее. Похоже, она добилась своего. Она пробежала глазами отпечатанную на машинке страничку и увидела в самом верху имя Джесси. На лице ее расцвела широкая улыбка. А потом сердце у нее остановилось. Чуть ниже, под фамилией Джесси, она прочла фамилию Ирины. Не свою. Та значилась еще ниже как солистка. Алиса отвернулась от доски объявлений. Рядом, буквально в двух шагах, стоял Джесси и смотрел на нее.

– Алиса, – сказал он.

Она покачала головой и быстрым шагом, не глядя по сторонам, прошла по коридору и выскочила на улицу. Джесси следовал за ней по пятам. О чем она только думала? Что она действительно станет балериной? Что сможет твердо стоять на ногах? Это дано лишь немногим избранным, а она не входит в их число.

– Алиса, – вновь окликнул ее Джесси. – Это ничего не значит.

– Тебе легко говорить, – огрызнулась она. – Твое место на гала-концерте никто и никогда не оспаривал. Ты здесь для того, чтобы прославить имя Баланчина и заполучить место в американской балетной компании, пока не сможешь без опаски вернуться в Европу. А у меня такой возможности нет. Мне обязательно надо было стать примой-балериной.

– Я знаю, – мягко сказал он.

Алиса понимала, что злится не на того, на кого следовало бы, но ничего не могла с собой поделать.

– Я должна держаться от тебя подальше. Ты занимаешь слишком много места в моей голове. Вчера на репетиции я танцевала с тобой так, словно меня уже назначили ведущей балериной. И потому я не прикладывала столько сил, сколько должна была.

– Ты всегда прикладываешь больше сил, чем нужно. На репетиции было легко, потому что мы с тобой хорошо танцуем вдвоем. Но это не значит, что нам на самом деле все давалось легко. И ты сама знаешь, что Баланчин решает, кому быть ведущим, не после одной-единственной репетиции.

– Ага, теперь ты хочешь сказать, что я постоянно танцую плохо? Что вчерашняя репетиция была всего лишь одной из многих в череде выступлений ниже плинтуса?

Сейчас Алиса могла думать только о своей матери, о змеиной улыбке Матти, которая заиграет у нее на губах, как только она узнает, что Алиса потерпела неудачу, и о том, как Матти примется унижать ее, если она вернется домой, потому что больше жить ей было негде.

– Нет, конечно!

– Сейчас мне надо шлифовать свой танец больше, чем когда-либо, – заявила Алиса. – Мне нужна работа. Мне негде и не на что жить. Я должна вкладывать все силы в репетиции. Я больше не могу встречаться с тобой вне стен этого здания.

Она развернулась и решительно зашагала обратно. Какой же дурой она была! Вчера она весь день думала о Джесси вместо того, чтобы отрабатывать выворот стопы. И вот теперь неуместная увлеченность Джесси Валеро обошлась ей слишком дорого.

В раздевалке при ее появлении воцарилась тишина. Ирина выглядела такой счастливой, какой была бы на ее месте Алиса, если бы Баланчин остановил свой выбор на ней.

– Мои поздравления, Ирина, – сказала Алиса и наклонилась, чтобы снять туфли. Слова эти дались ей с неимоверным трудом.

– Спасибо. – Ирина улыбнулась.

Вскоре началась репетиция, и Алиса стала исполнять свою часть. Она совершила ошибку в двойном фуэте, делая все не вовремя и невпопад. Ирина же, подметив, что Алиса сегодня сама на себя не похожа, выдвинулась в центр комнаты и безупречно исполнила все повороты. Четыре раза подряд. Остальные танцовщицы захлопали в ладоши.

– Проклятье, – проворчала себе под нос Алиса, с такой силой вытирая с шеи пот полотенцем, что кожа у нее покраснела. Она старательно избегала смотреть на Джесси, да и на всех остальных тоже, чтобы они не стали свидетелями ее позора.

Когда пришло время для сольного танца Джесси и Ирины, она с остальными танцовщицами села на пол и стала наблюдать. Ирина была хороша, в этом не оставалось никаких сомнений; несмотря на душивший ее гнев, Алиса не могла отрицать очевидного. Ирина казалась легкой, как пушинка, и выглядела так, словно и впрямь танцует на горячих углях, к чему их неизменно призывал Баланчин. Но, как иногда случается у танцовщиц даже такого уровня, со стороны было видно, что она напряженно думает о том, что делает, вместо того чтобы полностью отдаться музыке и позволить ей вести их обоих.

– Экспрессия идет от танцевальных шагов, которые ты совершаешь. Не надо стараться подчеркивать ее специально. Эмоция уже присутствует в самом танце изначально, – сказал Баланчин, обращаясь к Ирине, которая в ответ послушно кивнула.

Но Алиса по-прежнему видела разрыв: тело Ирины так и не стало тенью каждой ноты. Все свое внимание она обращала исключительно на технику – в которой, как скрепя сердце вынуждена была признать Алиса, она превосходила всех остальных в зале. А ведь до концерта оставалось еще целых две недели. Ирина вскоре в совершенстве отработает все свои па, и тогда в танце, без сомнения, проявятся и чувства.

Как только репетиция закончилась, Алиса бегом бросилась в комнату для переодевания и втиснулась в платье, даже не дав себе труда вытереться полотенцем. Выходя наружу, она прошла мимо репетиционного зала, откуда до нее донеслись чьи-то голоса. Это были Джесси и Ирина, оставшиеся на дополнительное занятие. А потом голоса смолкли. Дверь была прикрыта неплотно, и, пробегая мимо, она заметила, что танцовщики замолчали, потому что целовались.

Алиса прижала ладонь ко рту, чтобы не ахнуть во весь голос. Как могло случиться, что всего через несколько дней после полного взаимопонимания, которое они испытывали на Кони-Айленде, Джесси опустился до поцелуев с Ириной? Но тут резкий звук, донесшийся из репетиционного зала, заставил ее вздрогнуть; это был голос Джесси. Голова у нее от увиденного шла крýгом, и поэтому слов она не разобрала, но ей следовало бежать отсюда как можно быстрее, пока он ее не заметил. То, что он целовался с Ириной, было плохо само по себе, но дать ему знать, что она стала свидетельницей этого поцелуя… Нет, такого унижения Алиса точно не вынесла бы.