После завтрака Гейл караулила Роуэна на первом этаже. Но спустя короткое время выдержка ей изменила, и она вернулась наверх, в лабораторию, бродить среди рабочих столов, протирая поверхности и бесцельно разглядывая стеклянные пузырьки и мензурки на полках.

Уйти, не поговорив с Роуэном в последний раз, она не могла.

Потом она коротала время, копируя его записи, не переставая удивляться дотошной заботе и доброму сердцу своего любимого учителя. Каждая строчка служила отражением его характера. Какой же глупой она была, что не видела этого раньше!

«Тетя Джейн все неправильно истолковала. Такой человек, как он… Роуэн не мог знать, что у него будет ребенок, когда отправлялся в это путешествие. Если они поддались страсти перед его отъездом, она не могла еще иметь хоть какие-то свидетельства своего положения. Если он что и заподозрил, то мог спросить Шарлотту, а она могла его заверить, что с ней все в порядке, искренне не догадываясь о своем состоянии. У него не было причины подвергать сомнению ее слова. Поскольку научные изыскания обладали для него большой важностью, он хотел побыстрее уехать и принял ее слова на веру».

В глазах Гейл все это выглядело вполне логичным. Зная, как его прикосновения сводят с ума, она не могла винить Шарлотту в слабости, тем более если он обещал жениться, что также не вызывало сомнения.

«Я знаю, что значит полюбить Роуэна Уэста и забыть обо всех предосторожностях. Если кузина Шарлотта сделала то же самое, то я последняя, кто бросит в нее камень!»

Гейл хотелось думать о Роуэне хорошо, и она из собственного опыта знала, что в силу своего благородства и честности он мог наказать себя, признав вину в смерти Шарлотты.

«Поэтому он проявил в карете такую сдержанность. Он уже проходил этот путь, чтобы пережить в конце чувство вины и трагедию. Он не хотел повторять это снова».

Что касалось их запутанных отношений, то она собиралась наладить их снова.

«Он отказался от меня, но в то же время сказал, что любит меня. Значит, есть способ все исправить».

Он отважно принял удар на себя. Ее собственный, куда менее честный, подход к учебе, целям и даже к нему был совсем иным. Его пример вынуждал ее сказать правду, и она должна была ее сказать.

«Тетя Джейн отреагировала так, как я и предполагала, но это еще не конец света. Если бы я была честна с ней с самого начала, возможно, все сложилось бы лучше. Но этого я уже никогда не узнаю. Не важно. Когда он вернется, я пообещаю, что больше не буду лгать, потому что искренне хочу, чтобы он любил меня. Но не думаю, что он сможет любить, если не будет уважать».

В этот момент открылась дверь, и Гейл обернулась. Ее сердце лихорадочно забилось. Но это оказалась Флоренс. Присев в реверансе, она вошла с пустой корзиной для белья.

— Я знаю, что сегодня не понедельник, но… мы слегка выбились из графика, мисс. Я пришла убраться в вашей комнате, так что не обращайте на меня внимания.

Слегка погрустнев, Гейл кивнула:

— Спасибо, Флоренс.

Было трудно поверить, что со всем этим шумом внизу в доме не знали о драматических переменах и событиях, но Гейл нашла успокоение в неприхотливом возвращении к обычному распорядку, о чем возвестило жизнерадостное объявление Флоренс.

Флоренс, чтобы не мешать, закрыла за собой дверь ее спальни, и Гейл остановила взгляд на последней записи, которую скопировала.

«А. Фезерстоун — при всей хитроумности нашего последнего изобретения «перевозбужденной крови» может на самом деле страдать от повышенной нервной возбудимости и бессонницы. Подождем новостей от Л.У. касательно подрастания нового помета, но собачье решение вопроса наверняка поможет!»

— Похоже, он собирается подарить ей на Рождество щенка, — вздохнула Гейл.

«Ты безнадежный добряк. Как я могла быть с тобой такой жестокой?»

— Вы трудитесь не покладая рук, — вторгся в ее мысли голос Питера Джеймса. Двигаясь с обычной непринужденностью человека, хорошо знакомого с домом, Питер вошел в комнату. — Но в этом нет ничего удивительного, верно?

— Вы вернулись! Так быстро, я хотела сказать.

— Сверившись с реестром, я заметил, что у доктора Уэста кое-чего не хватает. — Он показал ей небольшой пакет. — Видите?

— О да, конечно! — Она слабо улыбнулась. «Если в комнату войдет еще кто-нибудь и это будет не Роуэн, я грохнусь в обморок». — Давайте его мне, я уберу.

— В этом нет необходимости, нет…

Его слова оборвала веселая трель звонка на стене, и они оба повернули головы в его сторону. Гейл в недоумении прикусила губу. Обычно этот звонок сообщал об отъезде Роуэна.

«Но как это возможно? Я все это время ждала его возвращения! Неужели пропустила ночью, пока укладывала в своей комнате вещи и ревела как ребенок?»

— Нет необходимости, — с улыбкой очнулся Питер Джеймс.

— Прошу вас. — Она протянула руку к свертку и уже коснулась его, намереваясь забрать. — Мне нужно заниматься, и это не составит труда…

— Нет!

Питер резко вырвал сверток из ее рук, и они оба застыли от неистовости его вспышки. Пакет упал на пол между ними и раскрылся.

— Ну вот… я сам уберу, — запинаясь, закончил Питер.

Гейл из смущения не стала за ним наклоняться, но вдруг осознала, каким невесомым показался ей сверток и как странно блеснули глаза мистера Джеймса. Взглянув на пол, она тотчас убедилась, что это была всего лишь пустая оболочка из свернутой бумаги.

— Я… я не хотела помешать.

Он быстро опустился на колени, чтобы все собрать.

— Это было глупо с моей стороны. Добрый доктор, как я вижу, уезжает. Сегодня ожидается напряженный день, и я только хотел снова увидеть вас. — Питер Джеймс встал, сунув бумагу в карман. — Глупая уловка, мисс Реншоу. Прошу меня простить за это, но когда думаю о том, что сказал позавчера, то начинаю переживать, что слишком поторопил события.

Гейл ощутила неловкость.

«Умоляю, Питер, не заставляй меня говорить это прямо. Ты был таким хорошим другом. Я не хочу причинять тебе боль!»

— Мистер Джеймс, вам не о чем беспокоиться. Но я не хочу, чтобы доктор Уэст неправильно истолковал ваше присутствие здесь и…

— Не важно, что он думает. Я собирался сказать вам это еще два дня назад, но вы умеете отвлекать людей, мисс Реншоу. Я изо всех сил старался демонстрировать свои хорошие манеры, угождая хозяевам, но это совсем нетрудно, если знаешь, что задача в скором времени решится.

— К-какая задача?

— Вы хотите добиться большего. Я это понимаю, потому что мы с вами слеплены из одного теста, вы и я. — Он шагнул к ней. — Вам не нужно ждать будущего, мисс Реншоу. Мы могли бы выйти из этого дома вместе. Прямо сейчас. У меня теперь достаточно денег, чтобы открыть свою аптеку, и я не стану препятствовать, если вы захотите устроить свою маленькую медицинскую практику! Это лишь поможет укреплению моего бизнеса, хорошая акушерка на подхвате, вы меня понимаете?

— Мистер Джеймс!

— Идемте со мной. Вам не нужны эти чопорные лондонские воображалы, чтобы услышать, чего вы стоите. Я с первого раза, как только увидел вас, понял, что вы сокровище, которое только дурак может не заметить!

Гейл сделала глубокий вдох. Ее сердце тревожно забилось. Язык и манеры Питера становились все грубее и грубее по мере того, как он продолжал.

— Я польщена, но мне жаль вас разочаровывать, мистер Джеймс. У меня нет желания уезжать…

— Я знаю, — перебил он ее. — Все так внезапно. Я бы ухаживал за вами как положено, если бы было время! Если бы Уэст позволил! Фицрой думает, что я его собачка — принеси то, отнеси се, — благодарная любой крошке, которую он мне кидает. Платит гроши и разговаривает со мной как с придурком!

— Прошу прощения. Но вы же не думаете, что я…

— Вы защищаете доктора Уэста, и, хотя отрицаете это, я знаю, что и он обращается с вами так же. Или, возможно, еще хуже. Держит под замком, как узницу, которая на него горбатится, и меня к вам не подпускает. Но они нам не нужны. Ни один из них. Мы им не слуги, чтобы лизать их сапоги. У меня отложено три тысячи фунтов! Этого хватит, чтобы открыть свой магазин в какой-нибудь милой деревушке. Что скажете?

— Вы сумасшедший, мистер Джеймс.

— Вы знаете, что небезразличны мне, мисс Реншоу. Уверен, что ясно дал это понять в своем письме. И хотя вы писали ответ под его диктовку, я понял, что и вы чувствуете ко мне то же самое.

— Где вы взяли три тысячи фунтов?

Он стрельнул взглядом в пол, прежде чем снова посмотреть на нее. В его глазах блеснула злоба.

— Не имеет значения! Они у меня есть.

«Три тысячи фунтов. Не состояние, но достаточная сумма, чтобы вскружить голову алчного, честолюбивого молодого человека. Достаточная сумма, чтобы начать небольшое дело и воплотить мечты о самостоятельности. Но кто платит такие деньги? И за что? Яд. У него есть доступ, и он знает друзей Роуэна…»

Питер Джеймс, должно быть, увидел ее лицо.

— Даже не думайте о том, чтобы рассказать ему. У вас нет доказательств. Это все ваши домыслы. Я вижу по вашим прелестным глазам, как ваш острый ум пытается сопоставить факты.

— Кто-то заплатил вам три тысячи фунтов, чтобы отравить друзей доктора Уэста. С какой целью?

— Зачем мне его спрашивать, Гейл? Какая мне разница? Что бы «Пресыщенные» ни сделали, заслужив такую судьбу, к моей жизни это не имеет никакого отношения. Кучка богатых бездельников, которым нет дела ни до кого, кроме самих себя!

— Вы говорили, что Блэкуэлл вам нравится! И так хорошо отзывались о нем!

Лицо Питера покраснело и напряглось.

— Может, и восхищался его лошадьми, завидовал его победам, но за одним столом с ним не сидел. — Он раздраженно толкнул стол. Звон посыпавшейся стеклянной посуды заставил Гейл вздрогнуть. — Не я поставил его в списке под номером один, Гейл! Но поскольку все пошло не совсем так, как было запланировано, я позаботился, чтобы мы могли свободно уехать. Никто даже не взглянет в мою сторону, мисс. Ваш доктор — следующий в списке, и вам никто не помешает уехать со мной.

— Мой доктор? О чем это вы?

— Об отравлении, Гейл. У меня не было выбора. И тогда я понял, что единым махом решу сразу обе наши дилеммы. Вы не раба, чтобы с вами обращались как с собственностью. Я знал, что вы будете только рады, если его не станет.

— Ч-что? Что вы сделали с Роуэном?

— Скажем, в следующий раз он навсегда забудет о своей головной боли. Я надеялся, что дом уже в трауре, но подобные вещи требуют терпения. Он уехал на очередной вызов, так что теперь это дело времени.

Питер приблизился к ней еще на шаг. Выражение его лица оставалось спокойным, как будто он удачно решил все ее проблемы.

— Не думайте об этом больше. Идемте со мной. Я предлагаю вам счастье, Гейл.

При мысли об угрозе Роуэну Гейл затошнило. В памяти всплыли морщинки на его лбу и зарывшаяся в волосы рука во время их спора. Представив, что его, возможно, уже нет, Гейл пришла в ужас…

«И косвенно это я привела его к смерти!»

Она старалась дышать ровно, чтобы сохранять спокойствие. Нужно придумать, как обмануть Питера или позвонить Картеру, чтобы пришел на помощь. На дверь своей спальни она нарочно не смотрела, сознавая, что за ней притаилась охваченная ужасом Флоренс.

Это был настоящий кошмар.

— Доктор Уэст — хороший человек, мистер Джеймс. Тот негодяй поставил вас в трудное положение, вам нужен союзник. Питер, вы должны рассказать ему о том, что сделали. Они… Друзья Роуэна полны решимости выяснить, кто пытается причинить им зло. Вы не сможете…

— Я ничего им не скажу! И вы тоже не скажете! Я подменил записи, чтобы со стороны все выглядело так, будто яд заказывал Уэст. Если вы заявите в полицию, виноватым окажется ваш доктор Уэст.

— Нет!

— Он либо уже мертв, и смерть его будет представлена как самоубийство на почве угрызений совести по поводу того, что он отравил друзей, либо скоро явится и, помяните мои слова, обвинит во всем вас. Когда придет полиция с ордером на его арест, Уэст укажет пальцем на свою ученицу — такую неопытную и энергичную, скажет он, женщину, переполненную эмоциями и чересчур нетерпеливую в учебе, готовую из чувства мести нанести удар по его пациентам.

— Он никогда этого не сделает! Он сострадательный человек, и если у вас возникли сложности с людьми, которые вам заплатили — заставили пойти на это, — он вам поможет!

— Какие сложности? Мне заплатили, и работа выполнена! У Блэкуэллов никто не умер, так что нет никакого преступления, мисс Реншоу. А если Уэста не станет, то и говорить что-либо будет некому.

— А что бы они сказали, если бы я с кем-нибудь поделился своими лекарствами от головной боли, мистер Джеймс? — раздался из дверей голос Роуэна, заставивший Питера обернуться.