Рене Бернард - Экстаз в изумрудах

— Поразительно!

— Я исследую влияние температуры на течение различных заболеваний. Квакеры проповедуют для замедления прогресса заболевания охлаждать тело холодными ваннами или воздухом. Другие считают подобный подход самоубийством. Мы закрываем окна и укутываемся в одеяла, чтобы максимально повысить температуру. Но если тепло враг… Такова бесконечная дилемма, и я в своих исследованиях пытаюсь ее разрешить.

— Для этого вы и отправились в Индию!

Сама того не сознавая, Гейл сформировала свое мнение о его путешествии в Индию на основе мнения тетки, но теперь почувствовала, как запылали от стыда ее щеки. «Я обещала делать самостоятельные выводы, и сейчас самое время начать».

— Да, это так. Считается, что холера происходит из Индии. Но есть и другие лихорадки, свойственные другим районам и распространяющиеся, казалось, без всякой логики. Почему они страшнее за пределами той местности, где возникли? Если источником является тропическая жара, то не утратит ли холера или тиф своей смертельной опасности в холодном и влажном климате Англии? — Он разложил на столе большой атлас и раскрыл на истертой странице с едва заметными карандашными пометками и чуть видимыми записями. — Здесь показано распространение чумы, по крайней мере, то, что нам известно об этом. И снова я думаю, что на карту ее распространения влияли не только курсы кораблей. Заметно вмешательство времен года, а также социальных факторов, которые я, похоже, еще не успел как следует понять. Но если бы сумел увидеть закономерность и понять логику, кто знает, каких страшных болезней удалось бы избежать?

— И… многое вы узнали в Индии? Нашли ответы на свои вопросы?

Роуэн покачал головой, и выражение его лица окрасилось печалью.

— Ответы, возможно, еще таятся там, но я мало узнал по причине невезения и неудачно выбранного времени. — Он махнул рукой, как будто хотел прогнать боль, вызванную воспоминаниями. — Другой человек в другое время завершит экспедицию, так что не стоит жаловаться. По крайней мере, мне удалось вернуться живым и невредимым. А теперь… — он прошел к длинному столу у стеклянной стены, — я хочу расставить и почистить все эти емкости, чтобы начать новую серию опытов. Некоторые из стеклянных емкостей мы будем нагревать, другие оставим при комнатной температуре. Третьи постараемся охладить. Имея в каждой чашке одинаковые виды бактерий, будем наблюдать за происходящими изменениями. Затем мы сравним полученные результаты. Чтобы выдержать критику и предвзятость коллег, нужно будет тщательно записывать все наши действия, на основе чего потом разработать методику.

Лишившись дара речи от радости сопричастности, Гейл в ответ сумела лишь кивнуть. Он обращался с ней как с равной, доверив выполнение мужской работы, что вызывало у нее восхитительное головокружение.

Роуэн придвинул к себе полированный деревянный ящик и открыл его вынутым из кармана ключиком.

— Здесь у меня микроскоп. Обращайтесь с ним с большой осторожностью. — Он вынул прибор и установил, показывая, как устройство собирается для работы. — Здесь наилучшее освещение, а нюансы вы поймете сами. Я оставлю ключ в ящике, чтобы вы могли пользоваться им в любое время.

— Какой он красивый!

У Гейл от благоговейного восхищения микроскопом перехватило горло.

— Благодарю. Мало кто из женщин способен это оценить. Это вожделенная награда. Я получил его от отца, когда окончил медицинскую школу. Этот микроскоп от лучшего немецкого производителя и выполнен из нейзильбера[3]. — Роуэн развернул кусочек фетра с образцами перьев, листьев и ракушек. — Возможно, это покажется глупым, но поупражняйтесь, разглядывая эти предметы с помощью различных линз. Поиграйте, поэкспериментируйте и посмотрите, что вам откроется. Это — иммерсионное масло, а это — регулируемое зеркало для настройки света. Видите?

Гейл наклонилась вперед, вздыхая от восхищения.

— Он такой чудесный!

— После каждого использования смазывайте маслом эти части для защиты медной и никелевой гарнитуры, протирайте линзы и коробочки мягкой салфеткой, чтобы не оставались отпечатки пальцев. — Роуэн отошел в сторону, давая ей возможность изучить все самостоятельно. — Я хочу, чтобы вы научились обращаться с прибором с такой же легкостью, с какой обращаетесь с карманными часами.

— Я обязательно научусь!

С этими словами она приникла к окуляру и, погрузившись в новый мир скрытых деталей и бесконечных возможностей, пропала.

Гейл забыла обо всем на свете и даже не слышала, как Роуэн, посмеиваясь, вышел из комнаты.

— У вас почерк ангела, — сказал он без всякой задней мысли, взглянув на скопированные ею записи обходов пациентов на прошлой неделе. Стараясь сохранять бесстрастие, он отложил в сторону журнал в кожаном переплете. — Миссис Эванс клянется, что не в состоянии разобрать ни слова в моих каракулях.

— У вас не совсем разборчивый почерк, — ответила Гейл, не двигаясь, а когда оторвала взгляд от своей работы, он тотчас узнал это выражение озабоченности с невысказанным вопросом.

— Да? — пришел он на помощь.

— Согласно этому утверждению, женщины являются источником некоторых болезней, которые таятся в самой нашей анатомии, как будто мы являемся какими-то зловредными существами… Но у меня это как-то не укладывается. Хотя, может, все дело в том, что я женщина и мне неприятно узнавать такое. — Она с несчастным видом закрыла книгу. — Я себя источником опасности, естественно, не ощущаю.

— Вы не видите связи между обвинением в аморальности некоторых женщин и болезнью?

— Я вижу, но не понимаю, почему это касается только женщин. Почему состояние женской морали или ее отсутствие является рассадником инфекции для заражения ее «чистого» партнера, а его безнравственность и потакание своим слабостям не являются? Авторы полагают, что его участие не имеет значения или что его превосходство сохраняется, пока он не вступит в контакт с женщиной сомнительной репутации.

— Я согласен, что истина находится где-то посередине!

— Или это… один из разделов знаний, который мне не положено знать?

Роуэн кивнул:

— Точно.

Гейл старалась смотреть ему прямо в глаза, развивая тему:

— Значит, мужчина не может спонтанно подхватить одну из этих болезней без… женщины, добродетель которой вызывает сомнение?

— Это общепринятое положение, — без эмоций ответил Роуэн.

Эта тема таила политические и социальные опасности, и он не знал, в какую сторону ее занесет.

— О! — воскликнула Гейл, уловив подтекст. — Если это так, доктор Уэст, тогда… Пока женщина не пала, ее идеализируют и возносят как воплощение чистоты и желания. Но в книгах ничего не сказано, как в ней происходят изменения… То есть я хочу спросить: есть ли какие-то медицинские свидетельства физиологических изменений после падения женщины? — Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Есть ли научные доказательства правоты утверждения, что женщина спонтанно становится рассадником болезни после… потери девственности?

— Нет.

«Почему у меня такое чувство, будто подо мной земля горит?»

Как ее учитель Роуэн изо всех сил старался следить за научными постулатами их беседы, но как мужчину его отвлекали восхитительные перемены цвета ее лица.

— Какая гнусность! — Она оттолкнула книгу, как будто та оскорбляла ее одним своим видом. — Женщины рассматриваются как иные создания. Как будто мы не люди и для нас требуется отдельная наука и отдельная медицина.

Он положил ладонь на книгу и отодвинул ее в сторону.

— Физические различия бесспорны, но я согласен с вами в том, что женщин не нужно выделять в отдельную категорию для изучения. Вы — люди.

— Тогда почему все патологии, от которых страдают женщины, неизменно привязываются к их репродуктивным органам или сексуальности? Неужели мы столь уникальны по своей природе? Я не вижу медицинских текстов, которые ссылались бы на мужские репродуктивные органы при каждом случае икоты!

Роуэн вздохнул. «Проклятие! Снова этот пытливый ум, как сокол, выслеживающий добычу. Наблюдать за ним в действии — завораживающее зрелище».

— Есть перекос, верно?

— Вам не кажется, что пора бы решить: либо мы абсолютно невинные и ничего не знаем о своей физиологии, либо сексуальные, опасные от природы создания, таящие в себе худшие из болезней, делающие мужчин своими жертвами? Разве не приходится выбирать? Как обе точки зрения могут сосуществовать одновременно?

— Все это хорошие вопросы. Я не…

Он прежде не обсуждал с женщиной сексуальность. Пациентки, даже беременные шестым ребенком, изъяснялись иносказательно, избегая называть вещи своими именами.

— Эти книги писали мужчины, мисс Реншоу. Помните, что я вам сказал в первый раз? Это не религия. Это наука. Но, как и все остальное в этом мире, она проходит через фильтр наших верований. Трудно отбросить в сторону социальные барьеры, которые порой мешают теории и фактам. Человек порой видит то, что хочет видеть.

— А что видите вы, когда смотрите на меня?

Вопрос, игнорируя контекст беседы, взволновал его кровь и вызвал однозначную физическую реакцию. Но он приложил максимум усилий, чтобы не заострять на этом внимание и, чтобы сформулировать вежливый ответ, задержал дыхание.

— Вы определенно очень сложный человек, мисс Реншоу. Человек. После этой будоражащей дискуссии я начинаю думать, что, возможно, женщине-врачу удастся преодолеть все глупые предубеждения и работать, чтобы защищать своих пациенток от всяких научных заблуждений. Возможно, вы поможете им почувствовать, что у них есть союзник, который понимает… их положение.

Гейл коснулась его локтя, сжав пальцами шерстяную ткань.

— Вы и вправду так думаете?

И снова он увидел этот яркий, неистовый свет ее глаз, вызвавший желание зацеловать ее до бесчувствия или просто рассмеяться и увлечь в вихре вальса по комнате. Мечты, клубящиеся в ее голове, такие трепетные и яркие, читались на ее лице со всей ясностью.

И сам он, вдохновленный ее надеждами, отчаянно хотел защитить ее от всего дурного, что могло случиться, и дать ей все, в чем она нуждалась, чтобы ее мечты осуществились.

«Я помогаю ей приблизиться к убийственной сердечной боли, когда все медицинские школы страны захлопнут перед ней свои двери. Разве это не сродни злодейству?»

Настала пора уходить.

— Мне пора идти. — Он попятился, погрузив руки в глубину карманов, чтобы скрыть волнение. — У меня еще много других историй болезней, которые следует расшифровать и привести в порядок. Еще хочу позаниматься и почитать кое-что. Прошу меня простить…

Он поклонился и, не дожидаясь ответа, направился к двери, бросив по дороге несчастный взгляд на вырезанную над головой надпись.

«Veritas vos liberabit».

Роуэн ускорил шаги. «Правда состоит в том, дедуля, что истина никого не делает свободным. Но как всегда, спасибо за напоминание». Достигнув лестницы, он вполне овладел собой, и на него снизошло новое спокойствие.

— Мне делается с ней слишком комфортно, — тихо признался он портрету своей двоюродной бабки Мэри. — И я уже начинаю разговаривать с картинами.

Свернув за угол, Роуэн спустился на второй этаж, в ни с чем не сравнимое святое прибежище своего кабинета. Было ясно, что Гейл утвердилась в своем положении и чувствовала себя прекрасно. Его план заставить ее сбежать начал спотыкаться. Роуэн осознал, что у него назревает проблема другого плана.

Ее общество доставляло ему слишком большое удовольствие.

Он с нетерпением ждал момента, когда займется с ней лабораторными опытами, чтобы иметь возможность говорить глупости вроде: «У вас почерк ангела».

Эш был прав. Страсть порождает страсть, и не всегда в том направлении, в каком хочешь. Настало время взять командование на себя.

«На следующий вызов возьму ее с собой. И если это будет тот вызов, о котором я думаю, реальность жизни и смерти преподнесет ей урок, который мне нужен, и она сбежит».

— Мисс Реншоу. Я получил вызов к пациенту. Не хотите меня сопровождать? — предложил Роуэн, стоя в дверях с медицинским саквояжем в руках.

Она взглянула на него в удивлении. После вчерашнего фиаско, когда бесстыдно втянула его в разговор на неприличную тему о женской сексуальности, она Роуэна не видела. Увлеченная чтением и глубоко огорченная странной логикой изложенного на странице, она напрочь забыла о пристойности. Какое-то время они доверительно беседовали как двое близких друзей. Он даже впервые за все время выказал ей искреннюю поддержку в ее стремлении. Потом вдруг удалился в неловкой поспешности, как будто она совершила какую-то досадную ошибку или оговорку.