— Пора! — бросил Моревер человеку, открывшему дверь. Этот человек и был каноник Вильмюр.

— Знаю, — коротко ответил каноник. — Пойдемте. Моревер прошел за ним через несколько комнат и вышел во двор через заднюю дверь. Двор был окружен довольно высокой глухой стеной, в которой была небольшая калитка. Вильмюр распахнул ее и показал Мореверу узкую дорожку, спускавшуюся к Сене.

— Уйдете этой тропой, — сказал он. — А вот для вас и конь.

За калиткой была привязана крепкая лошадь, уже под седлом.

— Герцог Гиз заботится о вашей безопасности, — заметил каноник. — Лошадь — из конюшен его светлости. Поедете к воротам Сент-Антуан; из Парижа вас выпустят. Направитесь на Суассон, а оттуда свернете на Реймс. Там вам следует ждать.

— Прекрасно, прекрасно, — скрывая ироническую улыбку, проговорил Моревер. — Вы действительно полагаете, что мне придется бежать?

— Думаю, речь идет о жизни или смерти.

— Тогда, конечно, придется, — сказал Моревер, твердо решивший Париж не покидать.

Затем оба заговорщика вернулись в столовую и Вильмюр, взяв в углу уже заряженную аркебузу, протянул ее Мореверу. Тот с видом знатока осмотрел оружие и остался доволен.

Каноник подошел к зарешеченному окну и стал внимательно всматриваться.

— А вот и он! — нетерпеливо воскликнул Вильмюр и отступил от окна подальше, стараясь, однако, ничего не пропустить. Моревер просунул дуло аркебузы через решетку и прицелился. На улице, слева от окна, появились пятьшесть человек. Впереди, мирно беседуя с Клермоном, графом де Пиль, молодым человеком из свиты короля Наваррского, шагал Колиньи.

Тут раздался выстрел Моревера, и люди в переулке на какой-то момент растерялись. Колиньи поднял правую руку, и все увидели кровь: пуля отсекла ему указательный палец. Окровавленной рукой адмирал показал в сторону монастыря. Тотчас же раздался второй выстрел, и адмирал не устоял на ногах: у него была раздроблена ключица.

— Убийца! Держите убийцу! — закричал кто-то из дворян Колиньи. На улице начала собираться толпа, но, увидев, что ранен адмирал Колиньи, прохожие стали сторониться, жаться к стенам, кто-то уже вполголоса посылал гугенотам проклятья.

А вот что происходило в домике. Выстрелив первый раз, Моревер, вроде бы раздосадованный, отбросил аркебузу:

— Не везет. Промазал! — воскликнул он.

— Попробуйте еще раз, — раздраженно бросил Вильмюр.

— Из чего стрелять, — усмехнулся Моревер. Каноник куда-то бросился и тут же вернулся со второй аркебузой, уже заряженной. Моревер с решительным видом схватил оружие, прицелился и выстрелил.

— Убит! — обрадовался каноник, увидев, что Колиньи опустился на землю.

— Я тоже так думаю, — ухмыльнулся Моревер.

— Бегите же!

В дверь уже ломились, но Моревер неторопливо прошествовал к черному ходу, вышел на улицу, отвязал коня и рысью пустил его по дорожке.

Каноник же в это время быстро спустился в погреб, захлопнул за собой люк и помчался по узкому подземному коридору. В конце коридора оказалась каменная лестница, которая вывела Вильмюра в ризницу церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа.

А вокруг монастыря разворачивались тревожные события. Дворяне-гугеноты бросились к окну, откуда стреляли, но взломать прочную решетку им не удалось, тогда кто-то из них попытался вышибить дверь, а остальные с обнаженными шпагами окружили Колиньи, опасаясь нового нападения.

— Предупредите короля, — спокойно сказал адмирал. Один из его дворян, барон де Пон, кинулся бегом в Лувр.

Толпа проводила его недоброжелательными взглядами. Колиньи с помощью своих приближенных встал, но на ногах держался с трудом, и чувствовалось, что он вот-вот упадет снова.

— Ему надо сесть! Стул нужен! — крикнул Клермон де Пиль.

Но собравшиеся зеваки лишь ухмылялись в ответ, никто и с места не сдвинулся. Побледневшие гугеноты с ужасом переглянулись. Тогда двое дворян, сцепив руки в замок, посадили Колиньи, остальные, не убирая шпаг, молча окружили их. К ним присоединились те, кто пытался взломать дверь, и все медленно двинулись в путь.

Колиньи не потерял сознания и твердо повторял:

— Спокойно, спокойно!

Но друзья уже не слушали его. Клермон де Пиль плакал от горя и от бессилия. Остальные кричали на всю улицу:

— В адмирала стреляли! Нашего вождя хотят убить! Отомстим!

Встреченные на улице гугеноты присоединялись к раненому адмиралу и его спутникам. Они двигались по улицам, обнажив шпаги, с криком:

— Отомстим!

На улице Бетизи собралась толпа человек в двести; гугеноты потрясали оружием, кричали, угрожали. Парижане провожали их недоброжелательными взглядами.

Слух о покушении на Колиньи разнесся молниеносно; через час весь Париж лихорадило; вооруженные горожане собирались на перекрестках; проповедники прямо на улицах убеждали народ, что десница Господня покарала врага веры.

Во дворе дома Колиньи и на прилегающих улицах столпились сотни гугенотов: они опасались повторения покушения и приготовились дать настоящее сражение за адмиральский дворец. А во двор дома прибывали все новые и новые отряды.

Однако постепенно восстановились порядок и спокойствие. Распространился слух, что в адмирала стрелял какой-то уличный грабитель и каноник Вильмюр тут вовсе ни при чем. Тревога окончательно улеглась, когда стало известно, что раны адмирала не смертельны. Тем не менее многие гугеноты решили остаться на улице Бетизи и начали подыскивать себе квартиры поблизости от дворца, рассчитывая в случае необходимости немедленно выступить на защиту своего вождя.

Часа в два в толпе, окружавшей дворец, началось какое-то волнение. В конце улицы показались носилки, их сопровождали солдаты, вооруженные аркебузами.

— Король! Король!

Все обнажили головы, но боль и возмущение оказались сильнее почтения к королевскому сану, и у кого-то вырвался крик:

— Отомстим!

Королевские носилки остановились, и все увидели, что прибыли король, Екатерина Медичи и герцог Анжуйский. Бледный, мрачный Карл IX обратился к стоявшим рядом дворянам:

— Господа, я, так же как и вы, жажду отомстить. Более того, это мой долг, ибо адмирал был у меня в гостях; прошу вас, успокойтесь, преступник будет схвачен и наказан.

— Да здравствует король! Да здравствует король! — пронеслось в толпе.

Известие о нападении на Колиньи король получил в зале для игры в мяч. Он сражался с командой под предводительством Телиньи, зятя адмирала. В зал со слезами на глазах ворвался потрясенный барон де Пон.

— Сир, адмирала только что убили!

Карл IX, который собирался запустить мяч, так и застыл ошеломленный. Телиньи, Генрих Беарнский, Конде и остальные присутствовавшие при игре гугеноты выбежали из зала и кинулись на улицу Бетизи.

— Боже мой! — наконец произнес король. — Что вы сказали? Я не ослышался?

— Это правда, сир, чистая правда!

И барон де Пон рассказал о событиях, развернувшихся у монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа. Карл в бешенстве отшвырнул мяч.

— Ну уж это слишком! — воскликнул король. — Каждый день на улицах убивают. Господа парижане творят, что хотят! А я король и поступлю, как я хочу! Не хватало еще, чтобы стреляли в королевских военачальников!

Король стремительно вернулся в Лувр и потребовал, чтобы к нему явились господин де Бираг и парижский прево. Первым пришел прево: он как раз в это время был во дворце.

— Сударь, — обратился к нему Карл, — вы мне найдете убийцу адмирала. Даю вам три дня!

— Но, сир… — попытался возразить прево.

— Идите, идите, сударь! — закричал король. — Три дня, слышали, а не то объявлю вас сообщником и вы предстанете перед судом.

Объятый страхом, прево удалился. Через час явился канцлер де Бираг. Ожидая его, король нервно мерил шагами комнату.

— Сударь, — спросил канцлера король, — какое наказание мы установили для горожан, носящих оружие.

— Сначала — штраф, его величина зависит от состояния обвиняемого, а потом — тюремное заключение.

— Так вот, сударь, сегодня я издам новый указ, запишите. Канцлер почтительно склонился в ожидании, а король продиктовал:

«Горожанин, замеченный в ношении оружия, будь то аркебуза, шпага, кинжал, пистолет, арбалет, алебарда или пика, будет схвачен и без суда посажен в тюрьму на десять лет. Тот, кто попытается тайно скрыть оружие под плащом, будет препровожден на эшафот и повешен через двенадцать часов, дабы он за это время успел принести покаяние и примириться с Господом, если отягощен смертными грехами».

— Сир, — сказал де Бираг, — указ будет оглашен сегодня же, но Ваше Величество позволит мне одно замечание?

— Говорите, сударь.

— Указ касается всех горожан?

— Конечно, всех, естественно, исключая дворян.

— Хорошо, сир, но позволю себе заметить, что уже давно ни один парижанин не выходит на улицу без оружия.

— Вот лишнее доказательство тому, что им плевать на королевские указы. Что вы хотите сказать? Что невозможно арестовать всех вооруженных горожан? Надо будет, весь Париж арестуем. Впрочем, не волнуйтесь, господин канцлер, хватит и нескольких примеров. Как увидят дюжину повешенных, сразу образумятся. Идите, сударь!

Бираг откланялся и вышел. А король обратился к свите:

— Господа, извольте сохранять мир с гугенотами. Хвататься за шпагу стоит лишь ради блага короля и Франции, а вовсе не для того, чтобы раздувать междоусобные пожары. Гугеноты теперь наши друзья и союзники, так и знайте!

Сказав это, король знаком велел придворным удалиться. Оставшись один, Карл бросился в кресло и задумался:

«Клянусь Богом, чума побери того негодяя, что стрелял в адмирала!.. Теперь придется отложить поход на Нидерланды… А ведь в этой войне — мое спасение: все гугеноты уберутся из Парижа воевать… Пусть там дерутся, в Нидерландах, мне здесь спокойнее. После войны меньше вернется обратно. Но неужели Колиньи — предатель, как уверяет меня матушка? Действительно, дать ему армию и отправить с друзьями подальше от Парижа — верный способ его утихомирить. Колиньи бы уехал, за Генрихом Беарнским присмотрела бы Марго, а сестрица меня любит… Остался бы только Гиз, с ним я как-нибудь справился бы. Неплохая политика, не хуже, чем матушкины интриги…»

Карл IX два часа просидел в одиночестве в кабинете, демонстрируя, как он скорбит по адмиралу. Потом король наскоро пообедал и велел передать королеве Екатерине и герцогу Анжуйскому, что желает отправиться к адмиралу в их сопровождении. Королевскую карету эскортировала рота под командованием де Коссена, капитана королевских гвардейцев.

Пока они ехали, герцог Анжуйский и Екатерина притворно оживленно обсуждали чудо, свершившееся в церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа. Говорили, что три дня назад, во вторник, причетник, войдя в церковь, увидел, что чаша, в которую он сам накануне налил святую воду, полна крови. Конечно, случилось чудо. Кровь бережно разлили по склянкам и перенесли в собор Нотр-Дам. Без сомнения, так Господь выразил свою волю: Бог жаждет крови.

Мрачный Карл IX в эту беседу не вмешивался, но в душе вопрошал себя, не лучше Ли ему выполнить волю Божью. Когда они прибыли ко дворцу Колиньи, король встряхнул головой и, казалось, отбросил прочь эти мысли. Он обратился к собравшимся во дворе гугенотам, успокоил их и с удовлетворением услышал крик:

— Да здравствует король!

Когда Карл, Екатерина и Генрих Анжуйский вошли в спальню, Колиньи был уже уложен в постель. Раненый выглядел ослабевшим, но радостно улыбнулся вошедшим. Король бросился к адмиралу и обнял его со словами:

— Надеюсь, ваша драгоценная жизнь уже вне опасности, а злодей, стрелявший в вас, уверен, скоро будет болтаться на виселице.

— Сир, — сказал стоявший рядом с ложем Колиньи лекарь Амбруаз Паре, — я отвечаю за жизнь господина адмирала. Недели через две он встанет с постели.

— Сир, — поспешил заверить короля Колиньи, — я так счастлив вниманием, оказанным мне Вашим Величеством. Для меня это лучшее лекарство.

— Господин адмирал, — произнес герцог Анжуйский, — несчастье, случившееся с вами, прямо потрясло меня.

— Да сохранит Господь великого полководца и нашего преданного слугу, которому мы безгранично доверяем, — сказала королева, утирая слезы.

Присутствовавшие в спальне дворяне одобрительно зашептались. Хотя Амбруаз Паре и призывал всех соблюдать тишину, раздались крики:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует герцог Анжуйский!

Потом придворные удалились и у ложа Колиньи остались лишь августейшие гости, Генрих Наваррский, Телиньи и его супруга Луиза де Колиньи. Король пробыл у адмирала около часа, а затем собрался уходить, пообещав вернуться назавтра, в воскресенье.

Перед уходом Карл громко, чтобы все слышали, позвал капитана своих гвардейцев: