Мэгги Энн Мартин - Если честно

– Мама! – заорала я.

Мой мозг как будто замедлился. Я, опустившись на колени рядом с мамой, вслушивалась в ее сердцебиение. Сердце билось, и я чувствовала ее дыхание у себя на щеке.

– Давай, просыпайся, ты в порядке, просыпайся! – повторяла я снова и снова, тряся ее, хлопая по щекам и пытаясь повернуть на бок, но она не приходила в себя. Каким-то образом посреди всего этого я умудрилась достать телефон и набрать 911. Не помню, что я говорила, но на другом конце линии сказали, что они едут.

Мне казалось, что «Скорая» ехала до нашего дома лет десять. Я сидела на полу и не оставляла попыток привести маму в чувство. Я даже взяла мокрую тряпку и смочила ей лицо, но ничто не помогало. Я молилась и умоляла ее очнуться, но что бы я ни говорила или кому бы ни молилась, ее состояние не менялось.

Я открыла дверь в полной прострации, и один из медиков стал задавать мне вопросы. «“Как долго она без сознания?» – «Я не знаю, я только что вернулась домой» – «Приходила ли она в себя с тех пор, как ты здесь?» – «Нет» – «Тебе нужно позвонить отцу?» – «Он не живет с нами». Он еще о чем-то спрашивал, но все, на чем я могла сосредоточиться, – это бригада «Скорой помощи» возле тела моей мамы. Медики суетились вокруг нее до тех пор, пока, наконец, один из них не произнес волшебные слова, которых я так ждала.

– Она пришла в себя!

Я попыталась заглянуть через чье-то плечо и увидела, что на нее надели шейный ортез и положили на желтые носилки, как в сериале про больницу. Ее веки затрепетали, глаза открылись на какое-то мгновение, и сердце неистово забилось у меня в груди. Она все еще с нами.

– Мам, все в порядке, я с тобой, – сказала я.

– Мы забираем ее в неотложку, – сказал один из медиков, – ты можешь поехать с нами в «Скорой» или на своей машине.

– Я поеду с вами, – тут же ответила я. Меня пугала даже мысль о том, чтобы вести сейчас машину.

Всю дорогу я не выпускала мамину руку из своей. Медики пытались со мной разговаривать, чтобы отвлечь от того, что мою маму увозят в отделение экстренной помощи, но я не могла сосредоточиться на их словах. Все было как в тумане и расплывалось перед моими глазами, и четко я различала только наши с мамой переплетающиеся руки.

Когда мы доехали, мне помогли выбраться из «Скорой», и один из медиков рассказал, что будет дальше. Маму осмотрит доктор, а мне придется побыть в комнате ожидания. Как только это будет возможно, доктор выйдет, расскажет мне о мамином состоянии, и я смогу позвонить кому сочту нужным, чтобы они присоединились ко мне, пока я жду.

Маму увезли, а один из медиков остался, чтобы проводить меня в комнату ожидания, и мы пошли в противоположном направлении. Он усадил меня на один из фиолетовых пластиковых стульев, и я вдруг увидела, сколько людей вокруг меня. Некоторые из них спали, другие говорили по телефону или плакали. Я не могла оставаться здесь одна.

Я достала телефон и позвонила единственному человеку, о ком я могла подумать и попросить, чтобы он пришел и встретился со мной здесь.

– Пап? Это насчет мамы. Она в больнице. Мне нужна помощь.

Спустя полчаса он вошел в комнату ожидания, и наверняка не один раз нарушил скоростной режим по дороге, чтобы успеть ко мне. Увидев меня, одиноко сидящую на фиолетовом стуле, он устремился вперед, чтобы заключить в объятия. В этот момент мы забыли о нашей размолвке, которая так расстроила меня на прошедших выходных. Сейчас он просто был моим отцом, единственным человеком, который мог взять все под контроль в момент, когда у меня не оставалось больше сил.

– В каком она состоянии? Врачи уже выходили поговорить с тобой? – спросил он.

Я помотала головой.

– Я говорила с одним врачом, когда мы только приехали, и он сказал, что им надо взять у нее анализы, но с тех пор никто не появлялся. Я должна оставаться здесь, чтобы они могли меня найти, когда у них будут новости.

– Ты хочешь что-нибудь съесть? Попить? Я могу пойти и купить что-нибудь, – сказал он.

Я помотала головой, но он все равно пошел за едой. С его типом нервной энергии он просто не мог спокойно усидеть на месте. Моя же нервная энергия работала противоположным образом. Мне казалось, что я не могу нормально функционировать, и у меня не получалось выкинуть из головы картину – мама, лежащая без сознания на полу. Что, если бы я не пришла из школы пораньше? Очнулась ли бы она и продолжила свой день как ни в чем не бывало? В первый ли раз она так теряла сознание? У меня к ней был миллион и один вопрос.

Я никак не могла решить, пора ли уже звонить Эшли. Что, если сейчас выйдут и скажут, что у мамы просто анемия и пониженное давление, которое вызвало потерю сознания. В глубине души я знала, что ситуация наверняка более серьезная, но, откладывая звонок Эшли, могла цепляться за эту надежду чуть дольше.

Вернулся отец с банкой газировки и упаковкой «Обжигающих читос», и я удивленно приподняла брови, потому что он никогда не любил острую еду. Он пожал плечами и продолжал запускать руку в пакет, пока там не осталось только мелкое крошево, которое он высыпал себе в рот. Надо думать, разные люди по-разному справляются со стрессом.

– Я рад, что ты мне позвонила, – сказал он, распаковывая пачку доритос.

– Ну да, конечно, – буркнула я.

– Саванна, – сказал он, – я знаю, что у нас были непростые несколько недель, но ты должна знать, дочка, что я всегда тебе помогу. Когда бы ты в этом ни нуждалась.

– Ты же знаешь, пап, что в прошлом все это было пустыми обещаниями. Не надо делать вид, что это всегда было твоим девизом.

Он отложил свой пакет с чипсами и пересел так, чтобы оказаться прямо передо мной.

– Я пытаюсь изменить это, Савви. Моя жизнь перевернулась в тот момент, когда твоя мама выкинула меня из дома. Мы жили вместе с тех пор, как закончили колледж. Моя жизнь без нее изменилась до неузнаваемости.

– Ты весьма ясно дал понять, что не был счастлив, когда жил с ней.

– Мы оба не были счастливы. Я знаю, что это не может быть оправданием тому, что я сделал, – сказал он, – но это вовсе не значит, что мне не было сложно приспособиться к новой жизни, в которой мои дети мне больше не доверяют.

– Разве не ты учил нас, что доверие надо заслужить? – спросила я, повышая от злости голос, и тут же оглянулась вокруг, чтобы проверить, смотрел ли кто-нибудь на нас. Но к счастью, похоже, все были слишком заняты собственными семейными драмами, чтобы обращать внимание на нашу.

– Да, я, – сказал он. – И я продолжаю так считать. Саванна, я хочу снова заслужить твое доверие. Я знаю, что просто произнести эти слова вслух недостаточно для того, чтобы все произошло волшебным образом, но ради этого я готов постараться.

– Саванна Алверсон? – послышалось с другого конца комнаты ожидания.

Я поняла, что наступил тот самый момент, когда у меня больше не получится питать иллюзии, что с мамой все будет хорошо. Я должна быть готова к тому реальному положению дел, о котором мне сейчас скажут. Мы с папой одновременно встали и направились к доктору, стоящему у входа в комнату. Мы шли, казалось, вечность, но я не смела жаловаться. Пока что все еще было в порядке. Как только врач откроет рот и озвучит нам диагноз, ничто уже не будет прежним.

– Мистер Алверсон? – спросил доктор. – Здравствуйте, я доктор Джефферсон. Я уже разговаривал с Саванной сегодня.

Мы оба одновременно кивнули.

– У меня для вас и хорошая новость, и плохая. Хорошая новость заключается в том, что все время, пока она была без сознания, она дышала, соответственно, мы не видим признаков повреждения мозга или других внутренних органов. Плохая новость – то, что ее анализы крови показывают, что она серьезно недоедает и фактически морит себя голодом. Мы отправили заявку в наше взрослое психиатрическое отделение, которое специализируется на расстройствах питания и настроения. Посмотрим, найдется ли там для нее место. Когда я сталкиваюсь с пациентами с такими признаками, которые больше не способны самостоятельно делать выбор, мы их кладем в это отделение, – сказал он.

– И… что это значит? Как происходит этот перевод? Когда? – спросил отец.

В моей голове все его вопросы слились в один. В тот момент, как доктор произнес слова «морила себя голодом», я буквально оцепенела. Я же видела, что она странно себя ведет, и ничего с этим не сделала. Я все это могла предотвратить. Мама бы не оказалась в больнице, если бы я сказала что-то раньше.

– Мы продержим ее здесь так долго, как только сможем, и будем надеяться, что появится место в нашем взрослом психиатрическом отделении. Если нет, мы пошлем запрос в другие отделения в этом районе, пока не найдем для нее место в одном из них. В таких случаях, как у нее, минимальное обязательное пребывание в больнице составляет две недели с ограниченными посещениями на первой неделе. Я смогу вам предоставить больше информации, как только мы будем знать, в какую больницу ее переведут, – сказал он.

Доктор Джефферсон положил руку мне на плечо, и я опустила голову. Отец продолжал задавать доктору вопросы, но я не могла сосредоточиться на словах, которые они произносили. Я зажмурилась в надежде, что, когда я снова открою глаза, все это пройдет как ужасный кошмар. Но куда бы я ни посмотрела, меня все еще окружали пластиковые фиолетовые стулья и грустные люди.

Папа решил, что нам следует проинформировать родственников, и вызвался позвонить большинству из них. Я настояла на том, что позвоню Эшли, но сначала отправила ему телефоны всех остальных, кто, как я думала, должен знать.

Я решила позвонить Эшли с улицы, где пели птицы и светило солнце. Если бы кто-то сказал мне, когда я сегодня утром выбиралась из кровати, что сегодня буду звонить своей сестре с ужасными новостями о нашей матери, я бы не поверила. Но вот я здесь, и новости ужасные.

Эшли взяла трубку после третьего гудка.

– Привет, сестренка, какие новости?

– Эш, это насчет мамы, – произнесла я дрожащим голосом.

– Что случилось?

– Я пришла домой из школы пораньше… не спрашивай почему… нашла маму без сознания на полу в кухне и не могла ее заставить прийти в себя. Приехала «Скорая», и ее забрали в неотложку.

– О боже…

– Мы только что поговорили с врачом, и он сказал, что ее положат в отделение для пациентов с расстройствами питания, потому что она морила себя голодом, – сказала я.

Эшли несколько секунд молчала. Я уверена, она пыталась рассчитать, как добраться до дома и разобраться со всеми этими неприятностями. У нее не было машины в колледже, так что либо кто-то должен был съездить за ней, либо она должна была найти междугородний автобус, который бы ехал в нашу сторону.

– Я посмотрю, смогу ли одолжить машину у Яэль на несколько дней и приехать домой. Я должна буду добраться к вечеру. Ты там одна? – спросила она.

– Папа со мной. Он обзванивает остальных родственников, кто, как нам кажется, должен знать.

– Слава богу, что он там. Держись, сестренка. Я знаю, что это ужасно. Но все образуется. Так всегда бывает.

– Сейчас в это сложно поверить.

– Просто помни, что я скоро приеду и это все не будет больше на тебе одной. Я доберусь так быстро, как только смогу, – сказала она.

Наши близкие начали прибывать в комнату ожидания в больнице через час после того, как мы начали их обзванивать. Грэйс приехала первой и теперь сидела рядом со мной, держа меня за руку, пока не пришел врач с новой информацией. Удалось найти место в психиатрическом отделении больницы, и маму переводили туда как пациента с расстройством питания. У врачей пока не было уверенности, как это классифицировать, но, основываясь на результатах анализов и экстремальной потере веса, они считали, что это правильное решение.

Мне велели идти домой и привезти вещи, которые могли понадобиться маме, – зубную щетку, пижаму, подушку, в общем, все, что может пригодиться, когда вы остаетесь у кого-то ночевать. Была одна специфическая просьба – никаких острых предметов. Грэйс отвезла меня домой и помогла мне собрать сумку. Мы ненадолго выпустили Фиеро на улицу, но он все искал маму в доме. Жаль, что я не могла взять его с собой, пусть даже на несколько минут, чтобы показать ему, что с ней все в порядке. Я знала, что он за маму переживает, и у меня защемило сердце при мысли, как долго он пытался привести ее в чувство, прежде чем я добралась домой.

Эшли взяла машину у Яэль и уже ждала в больнице, когда я вернулась туда с сумкой. Она притянула меня к себе, и это было самое крепкое объятие, какое только возможно. Я прильнула к сестре и почувствовала некоторое успокоение. Теперь, когда сестра была рядом, я знала, что смогу вынести все, что бы ни случилось.

Мы передали сумку с вещами медсестре, которая занималась переводом мамы, и узнали, что мы сможем увидеть ее завтра утром. Медсестра объяснила нам, как добраться до отделения, и велела сказать людям на входе, чтобы они нас пропустили. До меня вдруг дошло, что мама будет заперта в этом месте без права выхода. Это делалось для того, чтобы она могла выздороветь, но в тот момент казалось очень пугающим и окончательным.