Мэгги Энн Мартин - Если честно

– Ну, тогда у нас всего восемь месяцев разницы.

– В собачьих годах это четыре с половиной года.

– Даже если у меня волосы как у пуделя, это не значит, что ты можешь измерять наш возраст в собачьих годах, – сказал он. – Как там в этой песне… «Если бы у тебя был один выстрел…».

– Не давай мне повода, я могу продолжать весь день, – сказала я, хихикая.

– «…или одна возможность…».

– «…заполучить все, что ты когда-либо хотел, в одно мгновение, воспользовался ли бы ты ей или позволил ей ускользнуть…» Я не буду продолжать, это слишком, – едва выговорила я, покатываясь со смеху.

– Я впечатлен, – сказал Джордж.

– Очень немногим удается лицезреть Саванну Мутную. Ты должен чувствовать себя польщенным.

– О да, так и есть.

Я сунула ему под нос лист бумаги, на котором уже начала писать некоторое время назад.

– А теперь к делу. Квадратичные функции…

Пытаясь восстановить мир с мамой, я начала свое утро с приготовления льняных блинчиков. Если мне не удастся вымолить прощения, приготовив ее любимый завтрак, путь к нормальным отношениям обещает затянуться.

Чтобы убить время, я попробовала позвонить Эшли в слабой надежде на то, что она уже проснулась. И все потому что я на миллион процентов уверена – если бы я могла спать сколько захочу, то каждый день просыпалась бы только к ужину.

– Сестренка? – спросила она.

– Сестренка! Ты не спишь? – спросила я.

– Уже нет, – пробурчала Эшли.

– Извини, – сказала я, искренне сожалея, что мои подозрения оправдались. – Мы с мамой в конце концов поругались из-за шоу.

– Ты в порядке? – поинтересовалась она.

– Думаю, справлюсь. Она применила подход «я не знаю, как ты сможешь загладить свою вину» и «я не злюсь, я просто разочарована». И это хуже, чем если бы она просто на меня наорала.

– О, крошка, – посочувствовала сестра.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты приехала домой, – сказала я, откусывая кусок свежего блинчика. – Я не уверена, что смогу справиться с эфиром «Сбрось вес» без тебя.

– Может быть, вы помиритесь до этого.

– Крайне маловероятно. Мама отходит от серьезных обид по меньшей мере неделю. Поверь мне, уж я-то знаю, поскольку именно я причиняю ей большую часть этих самых обид.

– Может быть, она сделает исключение теперь, когда вы живете вдвоем. Я буду надеяться на лучшее.

– Хвала небесам за твой оптимизм. Я почти верю, что сегодня утром она спустится вниз в более добродушном настроении, как будто ничего не произошло.

– Я могу тебе перезвонить попозже? – вдруг спросила Эшли. – Я очень поздно легла спать.

– Конечно! Да, извини что я тебя разбудила!

– Это ничего, – промычала она. – Поговорим позже.

– Люблю тебя! – сказала я, когда она положила трубку.

Через несколько минут после разговора с Эшли я услышала, что дверь маминой комнаты медленно, со скрипом открывается. Она спустилась вниз и прошла на кухню, где сидела я с самой широкой улыбкой, какую смогла изобразить.

– Мам, я испекла для тебя льняные блинчики. Что ты хочешь к ним? – спросила я.

– Я не голодна, – пробормотала она.

– Уверена? Я сделала их суперздоровыми для тебя.

Мама провела рукой по растрепанным после сна волосам и вздохнула.

– Я, наверное, пойду и полежу еще.

– Ну хоть возьми их с собой, – протянула я тарелку с блинчиками. – Было бы глупо позволить им пропасть.

– Хорошо, – ответила она.

Итак, судя по всему, разыгранное ею примирение, когда Джордж был у нас в доме, оказалось фальшивкой. Принято к сведению.

Когда я думала, что мне никогда не было так одиноко, как в первый день после отъезда Эшли на учебу, я и не представляла, насколько одиноко мне будет, когда я не смогу общаться и с мамой тоже. Она целыми днями оставалась в своей комнате, дуясь настолько долго, насколько возможно, прежде чем уйти на работу. Каждый раз при моих попытках поговорить с ней она придумывала отговорку, почему не может выйти из комнаты.

В качестве моральной поддержки на вечер, когда показывали эпизод «Сбрось вес» с нашим участием, я пригласила к нам Грэйс, так как мама фактически была потеряна для общества всю неделю. Подруга принесла с собой домашнюю работу по математике, чтобы позаниматься до начала шоу, и упаковку своих любимых тропических мармеладок. Я никогда не могла понять ее страсть к мармеладкам, но она клялась, что они помогали ей создать правильный настрой на учебу.

– Что ты чувствуешь в связи со своим телевизионным дебютом? – спросила она, закидывая мармеладку в рот.

– Нервничаю, как и положено, – сказала я, – мне заранее стыдно.

– Да ладно, думаю, все не так уж плохо, – приободрила Грэйс.

– Надеюсь, ты права, – сказала я и приступила к следующей странице домашней работы, записывая свое решение на листе с задачами.

– Как прошло занятие с моим двоюродным братом? – спросила она.

– На прошлой неделе? С Джорджем? Хорошо. Мы больше не в состоянии войны, если это то, что тебя интересует. Я бы не сказала, что мы друзья, но ведем себя цивилизованно.

Она разглядывала меня несколько секунд, а потом на ее лице появилась хитрая улыбка.

– Ты стопудово втюрилась в моего двоюродного братца.

– Ну, я бы так не сказала.

– Сначала Матео, теперь Джордж… Я думаю, тебя нельзя подпускать близко к еще кому-нибудь из членов моей семьи, – поддразнила Грэйс.

– Мы хорошо провели время, вот и все. Он даже не сообщил мне о том, как написал контрольную, так что вряд ли мы повторим наши занятия или еще что-либо в таком духе. Кроме того, я более чем уверена, что ему не нравлюсь.

– Ага… А ты просила его написать тебе о результатах контрольной?

– Нет, – ответила я, сгребая ладонью мармеладки.

– Он не умеет читать мысли, Савви. Если ты хочешь, чтобы люди тебе писали, скажи им, что ты этого хочешь, – сказала она.

За нашими спинами послышался скрип ступенек, это из своей спальни вышла мама – первый раз с того времени, как вернулась с работы. Увидев Грэйс, она изобразила учтивую улыбку.

– Какой сюрприз видеть тебя, Грэйс.

– Я не могла пропустить дебют Савви на телевидении, – ответила Грэйс с такой же улыбкой.

– Начало через две минуты, – сказала мама, опускаясь на диван. Она вытащила свой телефон, без сомнения, готовясь к тому, чтобы твитнуть выпуск в прямом эфире. Я сделала звук телевизора громче, ожидая, когда тяжелая дробь барабанов из музыкальной заставки «Сбрось вес» наполнит гостиную.

Лорен МакВей, ведущая «Сбрось вес», снова появилась на экране нашего телевизора, и я нервно втянула воздух. Мы понятия не имели, куда вставят наш блок, как долго меня будут показывать в сравнении с другими конкурсантами из маминого сезона. Наверное, хорошо, что Грэйс была с нами. Мама, по крайней мере, постарается не выходить из себя в ее присутствии.

– Хотите мармеладку, Ким? – спросила Грэйс.

– О боже, нет, дорогая. Саванна, если хочешь перекусить, на кухне есть банановые чипсы, – добавила мама. Даже сейчас, за несколько минут до того, как у нее мог случиться нервный срыв из-за того, что ее дочь публично высмеет ее на общественном телевидении, она все равно умудрилась вставить ремарку о том, что именно мне следовало есть. Уже съеденные мною мармеладки перевернулись у меня в животе.

После того как на экране мелькнули лица двух других конкурсанток из маминого сезона, появилось наконец ее лицо. Маму сняли во дворе, она бегала с Фиеро, смеясь, когда он носился вокруг нее. Я повернулась чтобы посмотреть на мамино лицо – оно осунулось, как будто она задержала дыхание на все время нашего сюжета.

Мама говорила о том, как шоу изменило ее и вернуло ей уверенность, дав возможность по-настоящему быть собой – и все это с фотографиями из детства, смонтированными под ее голос. Когда я подумала, что мое сердце уже больше не выдержит, голос Лорен МакВей прозвучал одновременно с кадрами между съемками интервью с мамой, в которых показали меня, и я выглядела скучающей.

«Но не все на вашем пути и не всегда будут оказывать вам поддержку», – сказала Лорен МакВей. Я заледенела и не могла пошевелиться всю следующую минуту, пока перед нами разворачивался телевизионный сюжет.

«Моя мама вернулась совершенно другим человеком после шоу», – говорила я и выглядела при этом так, будто мне то ли скучно, то ли я сержусь на что-то во время интервью. Затем они переключились на дополнительные кадры – я сижу у стола и верчу вилку, а мама смеется над Фиеро в другом конце комнаты. Это был момент, когда я не знала, что они снимают.

Голос Лорен МакВей наложили на кадры так, словно это она задавала вопросы в тот день, а не Арден, продюсер. «К лучшему, да? Разве она тебя не вдохновила?»

«Вдохновила? Я бы сказала, принудила – более подходящее слово. Это перемена в образе жизни, к которой нам пришлось приспособиться. Нас теперь узнают люди в магазине. Маленький городок в Индиане, где все всё про тебя знают, несколько ограничивает возможности».

Лорен теперь занимала весь экран, качая головой. «Это маленькое напоминание о том, что не все будут полностью поддерживать вас на вашем пути. Но вам решать, продолжать ли бороться и делать то, что правильно для вас. После перерыва мы вернемся к Анне Мари и ее семье в Остине, Техас».

Звук рекламы непачкающихся брюк заполнил все пространство нашей гостиной. Я не осмеливалась поднять глаза ни на маму, ни на Грэйс, зная, что если посмотрю на них, то обязательно разревусь. Редакторы искромсали мое интервью, выбирая и соединяя куски так, чтобы я выглядела как можно более отвратительной. Как бессердечная толстая дочь, которая демонстрирует в интервью зависть к новой жизни своей матери. Меня тошнило от каждого его кадра.

Грэйс накрыла своей ладонью мою руку и сжала ее. Я не могла ответить тем же, потому что совершенно застыла. Арден пообещала сделать так, чтобы все выглядело «позитивно». Она даже заставила меня переснять ответы в более позитивном ключе! Может быть, именно это они и делали все время – пытались заставить меня говорить самые нелепые вещи, одновременно убеждая маму, что изо всех сил хотят показать ее с лучшей стороны? И ведь я перед съемкой чувствовала какой-то подвох. Я знала, каким ядовитым может быть реалити-шоу, как оно манипулирует людьми, и особенно шоу, которое на всю страну высмеивает людей из-за их веса. Но даже зная это, я была ошеломлена.

Наконец я набралась храбрости и посмотрела на маму. Она все еще сидела, уперев взгляд в экран, не в состоянии полностью переварить кошмар, в который превратился сюжет, снятый о ней. Ее брови сошлись на переносице, когда она встала и нависла надо мной.

– Я предупреждала тебя об этом интервью, – холодно сказала мама. Слишком холодно. Каждое ее слово было словно лед. – Но, конечно, вместо этого ты сделала то, что хотела. Я не могу даже разговаривать с тобой сейчас. Не могу…

– Мам… – начала было я, но едва сдерживаемые слезы мешали мне говорить.

– Ты знала, как много это для меня значит, – сказала она. – Ты обещала…

– Прости…

– Грэйс, мне жаль, что тебе пришлось увидеть это, – объявила она, посмотрев по сторонам. Потом подхватила свои ключи с крючка у двери.

– Лучше не садись за руль в таком состоянии, – сказала я голосом, сдавленным от сдерживаемых слез.

– Новость дня! Я мать. Ты ребенок. И я буду делать что хочу и когда хочу, – заявила мама. Она вышла, не оглянувшись, и хлопнула входной дверью. Я услышала, как она заводит «Ниссан», потому что Грэйс заблокировала мамину машину на подъездной дорожке. Мы с Грэйс сидели молча, пока фары машины удалялись вниз по дороге.

Когда свет их совсем пропал в темноте, я громко разрыдалась.

– Дело не в тебе, – сказала Грэйс, успокаивающе гладя меня по спине.

– Я сказала все это, Грэйс, – удалось выдавить мне, – они отредактировали, но я все равно сказала.

– Потому что ты так думала, – сказала она. – Да пошли они куда подальше за то, что заставили тебя говорить то, с чем ты не согласна. За то, что перевернули с ног на голову слова, которые ты на самом деле сказала.

– Я просто хотела ее поддержать, – сказала я. Я и вправду этого хотела. Хотела быть спокойной и собранной, какой, по мнению Эшли, я могла бы быть. Я хотела быть сильным миротворцем, пока сестры не было дома. Я хотела, чтобы у меня снова были нормальные отношения с матерью без ее помешательства на весе, стоящего между нами.

– Думаю, ты чертовски сильно пыталась ее поддержать, – сказала Грэйс. – Я знаю, твоя сестра не согласилась бы с этим, потому что она никогда бы не сказала ничего плохого о твоей маме, но она, твоя мама, невероятно несправедлива к тебе. Все эти сомнительные замечания обо всем что ты ешь – это по определению не круто со стороны родителей.

– «Потому что мы так много знаем о воспитании детей».

– Я знаю одно – родителям не должно быть позволено заставлять своих детей чувствовать себя как дерьмо, если они отказываются следовать их сектантским взглядам.