— Тогда паршиво.

— Ничего, всё будет хорошо, — я не знала, что ему сказать.

— Где… она?

— Увезли на психиатрическое обследование, — я поняла, о ком речь, и на этот раз не сумела удержаться от личной оценки: — Сука она, а не сумасшедшая!

— Я кретин, — простонал Антуан, прикрывая глаза.


Спорно, но, несомненно, верно в плане самокритики. Поэтому я не стала разубеждать его:


— Ты кретин.

— Интересно, почему это я кретин? — он наморщил лоб, видимо, не ожидал такой реакции. Я усмехнулась:

— Потому что спал с девушкой, на которой не собирался жениться.

— Ну… Я и с тобой спал, — ляпнул он, а потом сообразил. Я засмеялась:

— Отличное заявление! Очень сильно, браво! Но я не сержусь, спишем это на болеутоляющие и прочие лекарства, под воздействием которых ты находишься.

— И на мой кретинизм…

— И на твой кретинизм, раз тебе так хочется.


Он сжал пальцами мою ладонь:


— Если бы не ты, Альошка… Если бы ты не пришла вовремя… Я бы сдох.

— Ты бы сдох.


А что ещё ему сказать? К тому же, я твёрдо решила сегодня же вернуться домой. А это значит, что у нас сеанс правды. Только правды, всей правды и ничего, кроме правды.


— Как ты ловко управляешься с яблоками, — усмехнулся Антуан. — Я думал, ты мне в лоб им пульнёшь! Наверное, в детстве ты была ужасным сорванцом?

— И вовсе нет! — деланно оскорбилась я. Не угадал, мой маркиз. А вот тренировки с теннисными мячами вместо оружия по движущимся мишеням — это было, это да. Я даже достигла некоторых успехов в метании мячиков вслепую. Поэтому попасть яблоком по стакану, из которого Антуан пил поднесённый ему отвар трав с убойной дозой таллия, было для меня плёвым делом. Маркиз даже двух глотков не успел сделать… А Антинеа бросилась на меня с прытью пантеры, защищающей детёныша. И ведь не подумаешь никогда, что эта полненькая девушка может так быстро преодолеть несколько метров и вцепиться в волосы! К счастью, вцепляться было практически не во что, и мне удалось в два счёта заломить ей руку за спину простеньким болевым рычагом, которым пользуются опера при задержании… Тогда-то Антинеа и начала вопить про свою любовь к Антуану, про то, что собиралась умереть вместе с ним, что «не доставайся же ты никому!»


А мне стало страшно. Если бы я не успела? Если бы не подумала вовремя о двухлетней привычке маркиза пить свои грёбанные травки?


Мы немного помолчали. Антуан ласкал пальцем мою ладонь, а я собирала всё своё мужество в кулак. Неделю назад вряд ли муки совести омрачили бы моё настроение. Тогда я была настроена решительно и следовала заданному курсу. А сейчас… Антуан стал мне дорог настолько, что подленькая мыслишка не возвращаться домой и просто остаться с ним иногда проскальзывала в голове. Но я отгоняла её с воинственными кличами. Надо заполучить чёртов перстень и отдать его Смородинову, а взамен получить свою семью. Семья — это самое ценное, это то, что нужно защищать и холить, а любовь… Просто игра. И ничего больше.


— Нам надо поговорить, — наконец сказала я. И даже голос не дрогнул. Мне можно гордиться выдержкой.

— О чём, Альошка?

— О важном. Видишь ли… Я не та, за кого себя выдаю.

— Давай поговорим об этом потом, когда я выйду из больницы, — он сжал мою руку, улыбнувшись, но я качнула головой:

— Тогда будет уже поздно, мой маркиз… Я аферистка. Воровка.

— Зачем ты?

— Затем. Я приехала сюда не на отдых, а по делу. Вот это кольцо…


Я коснулась пальцем хамелеона, ощутила его твёрдость и холодность. Вздохнула.


— Я знаю, у кого и как ты его купил. Приехала за ним. Понимаешь, я украла его.

— Подожди, Алекс, о чём ты? Я действительно заказал этот перстень, дал задаток, посредник купил его и всё!

— Посредник не купил его. Возможно, хозяин перстня отказался продавать. Посредник нанял нас. Я украла кольцо. Но владелец каким-то образом вычислил меня и потребовал свою собственность обратно.


Всё это я говорила ровным, ничего не выражающим голосом. А внутри кричала, рыдала, умоляла поверить мне и простить… Злилась на себя. Ничего не могла с собой поделать. Избегала взгляда оливковых глаз. Умирала с каждым словом.


Антуан молчал, и я замолчала тоже. Нервы были так напряжены, что, казалось, ещё одно слово, движение, вздох — и они просто порвутся, самоуничтожатся. А потом маркиз спросил:


— Значит, наше знакомство не было случайным?


И снова навесил шторки на глаза. Это оказалось самым большим ударом для меня. Я могла бороться за кольцо, могла предать, ограбить, украсть ради спасения семьи, но видеть непроницаемый взгляд, как при первой встрече… Это было невыносимо. Но надо идти до конца. Я сама этого хотела.


— Самая первая встреча — случайность. Ты понравился мне с первого взгляда, когда мы столкнулись в магазине. И Наташу я встретила случайно… А потом… Пойми, мне НУЖНО вернуть кольцо! Необходимо. От этого зависят три жизни…


Антуан слабо шевельнул рукой, с усилием поднял её. На другой руке пальцы слушались плохо, возможно, из-за капельницы, но маркиз всё же сумел стянуть перстень и подал мне:


— Возьми. И уходи.

— Подожди, Антуан… — слабо запротестовала я, фиксируя мерцающие в свете больничных ламп блики на гранях бриллианта. — Я не закончила!

— Думаю, продолжать разговор смысла нет. Большое тебе спасибо за то, что спасла мне жизнь, что поймала отравительницу, что помогла мне в Париже… Спасибо за то время, которое мы провели вместе, но теперь нам лучше расстаться и больше не видеться. Извини, если я был груб с тобой, это не воспитание, а обстоятельства.


И Антуан закрыл глаза, давая понять, что разговор закончен. Но меня это не устраивало. Я снова взяла его руку, пользуясь тем, что от слабости он не смог вырваться:


— Ты понравился мне сразу. Даже когда я не знала, кто ты. А потом… Ты не можешь себе представить те муки совести, что я испытывала. Хотя… Может, и поймёшь. Моя семья, мои дядя, брат, сестра, оказались в заложниках. Если я не привезу перстень вовремя, их убьют. Вспомни, сколько у меня было возможностей украсть кольцо и исчезнуть! Если бы ты не нравился мне, если бы я не хотела побыть с тобой подольше, разве осталась бы?


Антуан молчал.


— Я никогда не забуду время, проведённое с тобой… Никогда. Но я понимаю и принимаю твою позицию… Прости меня.

— Ты спасла мне жизнь, Алекс.


Бесцветный голос. Закрытые глаза под синеватыми веками. Всё же яд затронул его организм больше, чем я надеялась. Но маркиз поправится. Врач пообещал. Что же, мне больше нечего здесь искать. Он не простит меня. Он слишком сильно обжёгся на Николь, на проститутках, даже на Антинее… Я обманула его, глупо ждать прощения… Пора возвращаться к своей семье и своему бизнесу. Пока у меня ещё осталась хоть капля достоинства.


Я аккуратно взяла перстень с больничного одеяла. Так аккуратно, будто он мог меня обжечь или укусить. Положила в сумочку, в кармашек, застегнула его на молнию. Встала. Подумала, что стоит что-то сказать напоследок, но что? Вдох-выдох.


— Прости меня, Антуан. Прости, если сможешь и захочешь. Я не хотела причинять тебе боль. Я поступила глупо. Надо было украсть кольцо сразу. Тогда я осталась бы в твоей памяти, как очередная «наташа». Прости.


И быстро вышла из палаты.


Слёзы рвались наружу, горячие, отчаянные, горькие, но я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы загнать свои чувства внутрь, не показывать никому. Я сильная, я смогу. Теперь мне надо просто забрать свои вещи из замка и ехать в аэропорт. Забыть Антуана, забыть две недели с ним, забыть мимолётное ощущение возможного счастья. Это только игра. Главное — семья, кровь. Всё остальное неважно.


Коридор виделся мне длинным тоннелем в сумрачной пелене переливающихся всеми цветами радуги ламп. Неужели я всё же заплакала? Моргнув, прогнала слёзы из глаз и тут же налетела на кого-то, кто крепко удержал меня за руки. И знакомый скрипучий голос спросил:


— С вами всё в порядке, мадемуазель Алекс?

— Да, — всхлипнула я и тут же взяла себя в руки: — С ним всё будет хорошо, не волнуйтесь!

— Вас пропустили к нему?

— Я была очень настойчива, но вас пропустят обязательно, вы же родственник.


Я улыбнулась, храбро глядя в глаза деда:


— Мне надо идти. Спасибо вам за всё.

— До встречи, Алекс.

— Прощайте, — тихо сказала я и быстро пошла к выходу.


У больницы стояли такси с шашечками. Я открыла дверцу первого из них, села и сказала:


— Вильнёв-Лубе и побыстрее.

— Мадемуазель, для вас хоть на Луну! — широко улыбнулся молодой таксист, но я не поддержала беседу. Мне всё было противно. Я сама себе была противна. Хотелось умереть временно и возродиться уже дома, чтобы дядя сидел в кресле и читал газету, а мелкие играли в радужных пони и клянчили запрещённую Кока-Колу…


Велев таксисту подождать, я поднялась к воротам, почти по-хозяйски прошла по тропинке к домику, открыла дверь, сорвав розовую наклейку, оставленную полицией. Всё так и осталось, как утром — разобранная, мокрая от пролитого отвара кровать, яблоко с поцарапанным боком рядом с перевёрнутым стаканом, опрокинутые при сопротивлении столик и стул… Закрыв глаза, я словно прокрутила сцену ещё раз. Задыхающийся Антуан, злые, сумасшедшие глаза Антинеи, бросок, мышечное напряжение, захват, желание убить. Боль от боли Антуана. Боль от досады. Идиотка… Дура. Недоделанная сыщица!


Я потрясла головой, избавляясь от видений, и пошла на поиски своих вещей. Решила взять всё, что купил мне Антуан. Таков был договор, да и зачем оставлять ему память о себе? Нет, уходить — так навсегда и безо всяких сюрпризов… Зато ему не придётся выбрасывать мои шмотки или передаривать проституткам.


На сборы у меня ушло всего пятнадцать минут. Могла бы в армии служить, так дядя натренировал. Сумка, рюкзак плюс торбочка с документами — готова лететь домой. Только бы билет на самолёт остался. Не хочу задерживаться во Франции ни минутой больше.


В такси я попросила отвезти меня в аэропорт, откинулась на подголовник и закрыла глаза. Космос, дай мне силы. Дай. Мне. Силы.


Билет нашёлся. До самолёта оставалось чуть менее получаса. Я прошла таможенный контроль так легко, словно купила конфеты в магазине. Опыт провоза денег у меня уже был, а кольцо я просто надела на палец. Никто на него даже внимания не обратил. Я сдала сумку с рюкзаком в багаж, а сама устроилась в зоне отдыха со стаканчиком кофе из машины. Нервы были ни к чёрту. Хотелось порвать билет и вернуться, но я держалась. Антуан забудется. Когда-нибудь. Всё забудется. Всё придёт в норму, жизнь потечёт в привычном русле, когда я вернусь домой…


Через четыре часа я ступила на московскую землю в препаршивейшем настроении. Таможенник с российской стороны хмуро глянул на меня, сравнивая лицо с фотографией в паспорте, спросил неприязненно:


— Почему не весело смотрим?

— Хотела остаться за границей, но не пустили, — так же неприязненно ответила я, получила в ответ торжествующую улыбку и ехидное пожелание:

— Добро пожаловать в Москву. Проходите.


Последнее прозвучало, как «Убирайтесь», и я поспешила на выход, забрать свой багаж. Сознание будто существовало отдельно от тела, которое знало, что делать и куда идти. А вот мыслями я была ещё в Ницце, в больнице Пастера, в палате номер триста пятнадцать, где лежал любимый мною человек. Которого я обманула и предала.


«Бээмка» пылилась на парковке и томилась в ожидании хозяина. Охранник был другой, но без звука выдал мне машину за несколько зелёных банкнот. Сев за руль, я как будто очнулась. Теперь мне придётся стать такой, какой я должна была стать в результате дядиных тренировок. Надо сосредоточиться, отринуть все посторонние мысли, забыть личные проблемы. Надо работать.


Не думая о камерах и штрафах, я прямо по дороге позвонила Смородинову с телефона его амбала. Мне ответили после двух гудков.


— Слушаю.


Мне показалось, что олигарх был напряжён. Свернув в сторону города, я откликнулась:


— Я в пути. Встретимся на площади Трёх вокзалов. Через час. Привезите заложников, иначе я не выйду на встречу. Ресторан «Ёлки-палки».


И отключила телефон, вынула симку и батарейку. Все части сложила в сумочку рядом с перстнем. Ввела данные в навигатор машины. Немного посчитав, он выдал маршрут. За сорок минут доберусь, если не будет очень больших пробок. В ресторане работал мой первый мужчина, Илья. Мы разбежались с ним быстро, встретившись всего три раза, но он до сих пор оказывал мне знаки внимания. По-дружески. Он поможет мне найти хороший наблюдательный пункт, чтобы следить за подъезжающими машинами…