Гленн О'Брайен - Фактор внешности

Я пустышка. И нахожу, что это круто. Мне нравится, что я могу, открыто признать сей факт. Вам не придется ломать голову над загадкой, что я собой представляю. Я ничто. У меня нет конкретных целей, и я не скрываю в прошлом Ничего слишком любопытного, слишком достойного внимания – никаких скелетов в шкафу. Но зато я беспредельно счастлив. Полагаю, этого достаточно, чтобы вы мною заинтересовались.

Я собирался стать художником, но думаю, если бы я и преуспел в этом стремлении, то успех принес бы мне одни страдания – пристрастие к спиртному, наркотикам или еще какие-нибудь скверные привычки.

Да, сначала я хотел стать только художником. Но потом у меня появились другие амбиции, я начал метить выше. И вдруг просто почувствовал себя счастливым. Внезапно, ни с того ни с сего. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие, зеркальная пустота.

Я был зачарован собой. Разве с вами никогда такое не случалось, когда вы долго смотрелись в зеркало? А как же, например, всем известная история Нарцисса? Дурачок влюбился в собственное отражение, словно там находился реально существующий объект страсти. Какое горькое разочарование! Вероятно, его можно считать первой жертвой фэшн-бизнеса, поддавшейся его искушению. Но все, же рано или поздно приходит время и вы начинаете догадываться, что вас обманывают. Вы начинаете осознавать, что видите перед собой лишь иллюзию, визуальную проекцию и ничего больше.

Пустота? Нет, это всего лишь новая глубина. Вы хотите знать, где ее дно? Я попробую до него добраться.

Что бы там ни было, это будет своего рода путешествие внутрь себя. Приключение в Зазеркалье. Я буду постоянно держать свои глаза открытыми и наблюдать. Как славно, что я так быстро понял, насколько была права Дороти Паркер, когда говорила: «Во всем, что ты видишь, гораздо меньше смысла, чем ты полагаешь».

Меня это поначалу удивило, но потом, как вы сами убедитесь, мне открылось истинное значение ее слов. Так что сейчас я всем доволен.

Я пустышка.

Солнце… луна… солнце… луна… солнце… луна… Что есть что?

Я лежал, свернувшись как огромный эмбрион, прижимая колени к груди и зажав нос пальцами, пытаясь вспомнить упражнение, которому учила меня Кара, когда вместе с девицами в отеле «Марракеш» я занимался йогой под ее руководством. Вдыхаем правой ноздрей, затем левой… или сначала левой, потом правой?

Интересно, тюремные охранники наблюдают за этим? Как Санта-Клаус, подглядывающий в дымоход…

Я было рассмеялся, но сразу всхлипнул от негодования – не очень-то приятно находиться в заключении. Я знал, что и потолки и стены прослушиваются и снабжены камерами наблюдения. Но я должен был сохранить свое человеческое достоинство, во что бы то, ни стало.

Я снова подумал о Каре. Мысленно я мог представить ее в облаке золотистого божественного сияния, одетую в бикини и застывшую в позе лотоса. Над ее головой, словно нимб, светило яркое солнце. Помнится, нам что– то говорили о дыхании солнца и дыхании луны, помогающих сконцентрироваться на источнике своей внутренней силы. Еще совсем недавно, пару дней назад, мне это удавалось без труда. Но что, же произошло теперь, когда мне просто необходима точка опоры? Я заставил себя вспомнить, как перебираю дома свой гардероб, как примеряю новый пиджак или солнечные очки.

Вытерев нос грубым рукавом оранжевой пижамы для заключенных, пропахшей дешевым стиральным порошком, и глубоко вздохнув, я задержал дыхание и затем выдохнул основную массу воздуха через рот, а остатки – через нос. Наконец мне удалось сфокусировать зрение, и я увидел перед собой красное пятнышко. Не помню, как его называла Кара – третий глаз или внутреннее солнце, а может, как-нибудь по-другому. Честно говоря, мне было все равно, лишь бы действовало. Появилось ощущение, словно моя грудная клетка вот-вот взорвется.

Я вздохнул, один раз, второй, третий, чувствуя, как все вокруг начинает кружиться – медленно, затем быстрее, еще быстрее… Я снова постарался сконцентрировать внимание на световом пятне. Но мне явно что-то мешало. Что же именно? Должно быть, страх, что свет внезапно исчезнет или погаснет. Вообще-то этот странный свет напоминал мне больше всего глаза собаки, которые светятся ночью за стеклом машины, если вам когда-нибудь приходилось оставлять в машине свою собаку в поздний час.

Круговращение продолжалось. Мне все больше казалось, что я никак не могу прийти в себя после вечеринки, где принял слишком много алкоголя. Машинально я прижал руки к полу, надеясь таким образом удержать равновесие. Надо было продолжать дышать, не останавливаться.

Наконец я задержал дыхание, и меня охватил страх, что я больше не смогу сделать ни единого вдоха. Что, если этот примитивный биологический механизм вдруг даст сбой?.. Я натянул на себя грубое белое покрывало и постарался больше не думать о дыхании.

Но мне так и не удалось преодолеть инстинктивный ужас человека перед выходом за пределы своего тела. Это чертово тюремное покрывало было рассчитано на преступников не столь высокого роста, как я. Ноги у меня задрожали, и я ощутил, что утрачиваю контроль над движениями. Нужно выбросить из головы все мысли о дыхании и собраться с духом. Лучше вообще запретить себе думать. Так… какого же роста должен быть преступник по общепринятым представлениям?

Но все мои попытки оказались тщетны. В соседней камере кто-то надрывно орал, мол, перебьет всех копов, а с другой стороны его товарищи по несчастью дубасили в стены и потолок, создавая адский аккомпанемент его воплям.

Я сел на постели, разглядывая свое узилище. Запирали меня когда-нибудь на замок? Я не мог точно ответить на этот вопрос. Но одно знал твердо – в тюрьме мне еще бывать не приходилось. Я много чего повидал за свою жизнь, начиная с захолустного пригорода, где я родился и вырос, и, заканчивая блистательным миром модельного бизнеса, но вот за решетку попал впервые. Запястья моих рук саднило от наручников, но это еще полбеды, хуже всего ощущение полного отчаяния.

Я взглянул на газеты, которые принес мне охранник.

«Сотрудник крупнейшего модельного агентства в Нью-Йорке арестован по обвинению в убийстве».

Рядом размещалась фотография Казановы с толстым слоем грима на лице и растрепанными темными волосами, в рубашке от Версаче соломенно-желтого цвета, в огромных солнцезащитных очках. Обеими руками он обнимал Кару и Киттен. И выглядел вполне здоровым, довольным и процветающим.

А ниже была моя фотография, на которой меня запечатлели в наручниках. Я пытался закрыть лицо. Раньше я наивно полагал, что все преступники пытаются сделать это, поскольку им стыдно. Но я-то, ни в чем не виноват! Почему же я делал то же самое? Теперь я знал ответ на этот вопрос. Мне не хотелось, чтобы меня видели в таком безобразном виде, да еще на фотографиях столь низкого качества. Например, пятно под моим правым глазом было исключительно следствием плохой съемки.

Фотографу удалось снять меня в тот момент, когда я обернулся перед дверью полицейской машины. Но именно тогда я выглядел по-идиотски. Меня застали врасплох в самую неудачную минуту моей жизни. На этой фотографии казалось, что глаза у меня, того и гляди, вылезут на лоб, волосы и одежда в ужасном состоянии, да еще я был на голову выше женщин-полицейских, державших меня под руки. Конечно, все это можно было обратить в шутку и посмеяться, придумать что-нибудь вроде подзаголовка: «Директор модельного агентства проводит ночь с красотками из полиции». Самое забавное – в редакции позаботились о том, чтобы скорректировать мои губы: они выглядели так, словно я их подкрашивал. Но все эти усилия привели к еще более плачевному результату – настоящий Франкенштейн, восставший из гроба.

И отчего у меня, всегда было ощущение родства с этим чудовищем? Он тоже очень высокого роста и только и делал, что искал любви и сочувствия, а натыкался лишь на непонимание и ужас окружающих. Теперь я стал настоящим Франкенштейном модельного мира, жуткой пародией на собственные безупречные снимки в журналах. Где же найти ту, что способна разглядеть за пугающей оболочкой истинную любящую душу чудовища? Только она бы поняла, что произошло. Я не заслуживал такого позора. Все это вопиющая несправедливость, нелепое стечение обстоятельств.

И что мне отныне оставалось?

Я опять принялся вспоминать свое прошлое, не в силах разгадать, что же привело меня к такому плачевному финалу, к несправедливым обвинениям в убийстве. Ведь, как ни крути, я невиновен! Я стал жертвой ошибки. Все факты указывали на то, что я попал под подозрение случайно. Меня просто засосал неукротимый водоворот, точно так же, как сейчас засасывал водоворот вращающихся стен камеры. Но внезапно головокружение прекратилось, способность дышать вернулась.

Мои размышления обратились к процессу циркуляции воздуха в организме, к тому, что Рахсаан Роналд Кирк называл основой великого искусства саксофониста. Но мне никак не удавалось понять, как можно одновременно делать вдох и выдох.

«Все мы хорошо знаем, что такое добровольное рабство…» – всплывали в моей памяти слова, на которые была сымпровизирована самая известная из его мелодий. Смог бы я подстроить под их ритм свое дыхание? Если бы мне это удалось, я бы закричал от радости.

И что именно я бы закричал?

– Роттвейлер!

Это ее вина. Я был с ней слишком обходителен, слишком предан, и она пользовалась моим безграничным терпением. Сколько я теперь пробуду здесь? А где в это время она? От нее зависело, внесут ли за меня залог. В ее руках было мое спасение, если меня еще возможно спасти.

Я набрал побольше воздуха и попытался вообразить, что собираюсь дуть в огромный рог. Вот я сжимаю его губами и… вдруг слышу голос моего старого тренера по баскетболу: «Смотри не на кольцо, а в дырку!»

Дыра. Рог тоже имел огромную темную дыру. Мне казалось, что меня засасывает в нее, как в космический коридор. Я не мог пошевелиться и поднять голову. Сказывалось притяжение ситуации, давящее и непреодолимое. Сила гравитации.

Я знал, что мое присутствие в блистательном ослепляющем мире иллюзий, мире моды, закончится падением. Мне частенько приходилось слышать шутливое словосочетание «Модная полиция», но на самом деле речь шла о «Тайной модной полиции». Гламур-гестапо. Не реально существующее, а порожденное коллективным сознанием или подсознанием, но всегда действенное. Телепатическая организация, внушение и внедрение – вот что означает мода. Идея, новое веяние обычно распространялись подобно заразе или даже приходили в голову многим мэтрам мира моды одновременно, но ее источник отыскать было невозможно. Он оставался, скрыт и воздействовал на умы и настроения людей беспрепятственно.

Гламур-гестапо. Они все видели, все слышали и, естественно, обо всем судили. Всему выносили приговор. И всегда так безапелляционно, так сурово. Да я и сам был их жертвой, хотя на самом деле им стоило в первую очередь посмотреть на себя самих. Душа никогда их не интересовала. Они принимали во внимание только внешний вид. Видели только то, что хотели видеть. И уж если вы не устраивали их в этом отношении, то они готовы были выбросить вас как мешок с мусором. Просто вышвырнуть и забыть.

До знакомства с Роттвейлер я и понятия не имел о законах, по которым живет мир моды, о страшных секретах этого сообщества. Но когда изучил их, то приобрел способность многое рассказать о человеке, увидев его ботинки или наручные часы. Я мог бы составить психобиографический очерк о ком угодно, зная цвет его рубашки или узор галстука. Если быть откровенным, то иногда я, конечно, мог ошибаться. Например, меня могла ввести в заблуждение школьная форма или спортивные тапочки. Когда мне удавалось разглядеть логотип торговой марки на одежде, я мысленно мог сочинить о ее обладателе целый роман. Раньше я с грехом пополам отличал «Шанель» от прочих стилей. Но в то время я был непосвященным. Мода тогда представлялась мне чем-то незначительным, даже легкомысленным и глупым, предназначенным исключительно для людей, которым некуда девать деньги и свободное время. Мне и в голову не приходило, что все эти тонкости не просто серьезны, а в прямом смысле слова являются вопросом жизни и смерти.

Сегодня я могу подтвердить – да, это вопрос жизни и смерти. Мода – один из величайших двигателей цивилизации в современном мире. Это целая система контроля, призванная поддерживать в людях неуверенность в себе и сознание своей зависимости от мнения общества. Она владеет помыслами и устремлениями миллионов умных интеллигентных людей, заставляя их забыть о реальных насущных проблемах и тратить свою энергию на смехотворные мелочи. Она создает искусственные иерархии и псевдоклассовые системы различий, которые отчуждают людей друг от друга по признаку того, какие серьги или очки те предпочитают. Она принуждает тех, кто и так с трудом сводит концы с концами, брать все большие кредиты, чтобы постоянно обновлять и пополнять свой гардероб в соответствии с требованиями, якобы предъявляемыми к их социальному статусу.