Татьяна Тронина - Фата из дождя

– Да ну тебя, Валька! – отшатнулась та. – Всю прическу мне испортила!

– Зачем тебе прическа, вы же на Иволгу идете...

– Что ты понимаешь!

Мимо, за забором, медленно проехала блестящая черная машина.

– Гуров! – прошептала Лида возбужденно. – Видела, а, Валька? Нехилое авто!

В машине, помимо Филиппа Аскольдовича, сидела его жена, а позади них – Марьяна. Она сосредоточенно лизала мороженое и с любопытством выглядывала из окна. Лида ослепительно улыбнулась и помахала Марьяне рукой. Та тоже нерешительно махнула в ответ.

– Кажется, в этот раз она меня узнала, – прошептала Лида. – Тоже мне леди Диана...

– Лидка, теперь ты всех будешь так называть?

– Нет, ты не понимаешь... Она соизволила обратить на нас внимание – на нас, на простых смертных!

– Я не понимаю, чего ты так злишься на нее, – укоризненно заметила Валя. – Как будто она в детстве отняла у тебя любимую игрушку!

– Пусть бы попробовала! Нет, я не злюсь... Просто я не понимаю, почему так – у одних есть все, а у других – ничего, – сердито произнесла Лида. – Ты обратила внимание, какая на ней была кофточка?

– Обратила... – Перед Валиными глазами все еще стояла эта картина – Марьяна в белоснежной, расшитой стразами и блестками (последний писк сезона!) кофте проплывает мимо за блестящим стеклом.

– Вот где она ее достала, а? Поди, папаша из заграницы привез! А какие заколки в волосах! Не удивлюсь, если это настоящие черепаховые гребни...

– Лидка, а ты вырасти и тоже стань адвокатшей. Будешь кучу денег получать, по заграницам ездить...

– Нет, я хочу все и сейчас!

Они поговорили еще немного, а потом Лида убежала. Со странным чувством Валя посмотрела ей вслед. Она ей ничего не рассказала про Илью – слава богу, уже была научена. Лида бы опять обиделась на нее... «Она славная... только вот болтушка немного. Зачем-то рассказала Илье обо мне и о Ване, и этот Илья... Нет, не хочу с ним больше встречаться!»

Вечером к Пироговым зашел Иван.

– Ванечка! – обрадовалась Валя.

Он хотел обнять ее, но Валя поспешно отвела его руки:

– Ты что, а вдруг увидят? Идем на задний двор, посидим там...

Они сели на старую скамейку возле забора. Рядом буйно росли лопухи и крапива.

– Я так люблю тебя... – завороженно сказал он, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке. – Что же делать?

– О чем ты?

– Я о том, как я люблю тебя.

– Так и я тебя люблю!

– Слушай, Валька...

– Что?

– Давай поженимся, – сказал он, глядя на нее сумасшедшими светлыми глазами. – Мы же знаем, что будем вместе до гробовой доски. Чего нам терять?

– Поженимся? – удивилась она. – Ты что! Кто же нас поженит! Мы по возрасту еще эти... недееспособные. Женят только в особых случаях – ну, ты знаешь, в каких...

– Ну и что! Давай сразу после школы поженимся. У тебя когда день рожденья?

– Четвертого декабря.

– У меня третьего октября. Как раз после десятого класса, в начале декабря, и поженимся! Нам обоим будет по восемнадцать. Вполне дееспособные... А что? Всего полтора года ждать!

– Хорошо, – сказала Валя. – Значит, ты, Ванечка, делаешь мне предложение?

– Ага! – ликующе сказал он.

Они обменялись быстрым поцелуем.

– А платье? – вдруг спросила она.

– Какое платье?

– Свадебное. Оно у меня будет?

– Конечно! – убежденно воскликнул он.

– И банкет? Чтобы Лидка была моей свидетельницей...

– И банкет, и Лидка, и Илья с моей стороны...

Тень пробежала по Валиному лицу.

– Ванечка, а деньги? – осторожно спросила она.

– Что – деньги?

– На все нужны деньги – на платье, на банкет, на все прочее... – нерешительно произнесла она. – Они у нас есть?

Но для Вани и это не было проблемой.

– Сейчас – нет. А потом – будут, – уверенно ответил он. – Вот как раз через полтора года, к свадьбе – будут. Я обещаю.

– Откуда? – удивилась Валя. – Знаешь, сегодня я слышала, как моя мама говорила с Лидкиной...

– О нас?

– Нет, не о нас. О том, что нельзя жениться, будучи нищим. Знаешь, мне кажется, мама не одобрит нас, если мы вот так – когда ни кола ни двора...

– Валька, глупенькая, я же тебе говорю – деньги будут! – засмеялся Иван, целуя ее.

– Ах, перестань... Если б у нас были предки богатые... Ты же знаешь, моя мать копейки получает. А твоя?

– Да, у нас тоже не густо. Отец пять лет назад от рака желудка умер, так что мы сами еле-еле концы сводим. Но про деньги – я серьезно, они у нас с тобой будут! Помнишь, я тебе про Гурова говорил? Он поможет. Мать к нему уже ходила, он в Москве хочет со мной встретиться. Говорит, что уже сейчас хочет предложить мне кое-какую работу – вроде помощника у него... Я буду учиться, а вечером ему помогать. Через полтора года у нас будет целая куча денег! И никто не сможет к нам придраться...

– Это здорово, – сказала Валя. Сердце билось у нее быстро-быстро – так подействовали на нее слова Ивана. Счастье было реальным и, если подумать, не таким уж и далеким – подождать нужно всего каких-то полтора года... – Я надеюсь, дедушка доживет до этого дня. Он такой славный, хоть и допек уже всех своей гидрологией...

Ваня опять поцеловал ее.

– Главное – чтобы ты не передумала.

– Я не передумаю, – твердо сказала Валя.

* * *

Веселые годы,

Счастливые дни —

Как вешние воды

Промчались они!

Весна началась двадцать девятого февраля, неожиданно и скоропостижно. Еще накануне шел снег и было минус восемь, а на следующий день – раз, и все: засияло ослепительное, обжигающее зрачки солнце, потекли ряды сосулек, растущих под крышами, повалил пар от тяжелых шуб на прохожих, и в воздухе запахло особенным, каким-то декадентским запахом, который бывает только в городе и только ранней весной.

В такие дни не хотелось работать, а хотелось сидеть где-нибудь в тишине, изнемогая от неотвратимости времени, отсчитавшего очередной год, и жаловаться на авитаминоз и сезонную депрессию...

Вздыхая, Валя брела возле книжных полок – часть фонда подлежала очередному списанию – и вытягивала наиболее потрепанные и старые экземпляры. Это называлось – «визуальный осмотр». Списыванию подлежали не только ветхие книги, но и те, что устарели морально – шедевры кондового соцреализма, которые не интересовали даже литературоведов.

– Панферов, «Бруски»... – пробормотала Валя, пробегая взглядом по корешку. – На вид вполне приличные «Бруски», но в последние лет двадцать их ни разу никто и не спросил. Что ж, товарищ Панферов, кажется, ваш час пробил... А это кто у нас? Демьян Бедный... И вас на свалку истории! Гайдар, дедушка того самого? Нет, Гайдара оставим – классика как-никак, сама в детстве зачитывалась... Василий Казин тоже вызывает серьезные подозрения. Пойдем дальше. Ох, какая потрепанная книжка! Даже в руки взять страшно. «Три мушкетера». Не место им, таким затертым, на полке, надо сбегать в книгохранилище и заменить свежим экземпляром... А тут кто? «Малая земля» нашего дорогого Леонида Ильича... Что же с ней делать? Пожалуй, тоже придется утилизировать.

Совершая безжалостный отбор, Валя ничуть не мучилась угрызениями совести. «Визуальный осмотр» еще ничего не значил – из отобранных экземпляров надо было составить список, который отсылали в вышестоящую организацию – центральную библиотеку, возглавляющую звено из филиалов. Там списки внимательно прочитывались, и по ним составлялась директива – какие-то книги разрешалось выкинуть на свалку, а какие-то предписывалось поставить обратно на полку. Особенно доставалось трудам Маркса, Ленина и иже с ними – библиотекари регулярно пытались расстаться с ними, но «центральная» каждый раз трубила отказ, и труды основоположников возвращались на свои места. Потому как – история философской мысли, и ничего уже не поделаешь...

Набрав внушительную стопку книг, Валя оттащила ее к своему столу. «Потом, – лениво подумала она. – Все остальное – потом...» Поскольку посетителей не было, Валя забилась в дальний угол. Там было большое окно, заставленное цветами и отгороженное от зала огромной пальмой в кадке, стоявшей на полу. Она села на край подоконника, откинулась назад и закрыла глаза.

Солнце светило наискосок, слегка грея кожу, и в его лучах медленно переливалась золотистая пыль, щекоча в носу, пахло сырой землей из цветочных горшков. Монотонно билась о карниз капель снаружи, и этот звук навевал дрему, а также почему-то тревогу...

«Вот и зима кончилась... – потекли ленивые, бесполезные мысли, которые тоже бывали только ранней весной. – Год прошел, словно один день. Господи, так и жизнь промелькнет – не заметишь! И все как будто ждешь чего-то... А чего ждать, когда все есть – ну почти все, что женщине надо... Люди говорят, что я счастливая, и я сама про себя знаю, что счастливая, – так чего же мне еще надо?..»

Валя, не открывая глаз, протянула руку, щелкнула заколкой на затылке, и волосы свободной волной упали ей на плечи. Слегка потрясла головой, расправляя пряди, щекой продолжая чувствовать солнечное тепло. «И это последний день зимы! Если бы не високосный год нынче, был бы первый день весны... О чем я думаю – какие глупости... Но о чем мне еще думать?..»

Смутная тень промелькнула за сомкнутыми веками, на миг заслонив солнце. Валя открыла глаза и увидела Коваленко в черном длинном пальто нараспашку. Он стоял возле почерневшего, ноздреватого сугроба, обнимая одной рукой мокрый, точно вспотевший тополь с торчащими вверх голыми грубыми ветвями, и приветливо махая другой.

Валя махнула в ответ и равнодушно отвернулась.

Этот Коваленко какой-то странный. Нет, выглядел он безупречно – и темное пальто, и ботинки с модными носами, на удивленье чистые («ах, да, он же на машине...»), и костюм с галстуком, и русые волосы, зализанные назад, словно у какого-нибудь киногероя, и шикарная улыбка... Пожалуй, загвоздка именно в улыбке – Коваленко чересчур часто улыбался, словно только что выпил рюмку коньяка. Именно рюмку, и именно коньяка – потому что такие, как он, не пьют водки, да еще бутылками. Бизнесмен средней руки, офисный служащий, банковский работник... кто он там? Словом, яппи. Яппи – это недавно народившийся средний класс, словечко Валя вычитала из любимой еженедельной газеты.

Позади Коваленко стояла его машина, именно такая, какая и должна быть у яппи, – не супердорогая, но вполне приличная иномарка тысяч за десять-пятнадцать. У.е., разумеется. Это Наталья так сказала, потому что немного разбирается в машинах – ее первый муж был автогонщиком.

«Привет!» – угадала по губам Валя только что произнесенное Коваленко слово.

– Привет... – буркнула она недоброжелательно. И чего он улыбается – чай, не в офисе своем, не перед генеральным директором расшаркивается...

За серебристо-бежевым авто Коваленко открывалось Бульварное кольцо – все в подтаявшем снегу, солнце и мокрых черных деревьях.

– Ты с кем разговариваешь? – неслышно подошла Наталья.

– Да вон товарищ за окном стоит, ручками машет... – вздохнула Валя.

Наталья работала в читальном зале, была тонка, стройна и люто одинока. Надменная самоуверенность легко сочеталась в ней со всеми возможными комплексами... Все мужчины, тем или иным образом попадавшие в читальный зал, стремились познакомиться с ней, но потом куда-то исчезали – жадный Натальин взор убивал все чувства на корню. «Женись на мне!» – кричал ее взор. А всякое действие, как известно, вызывает противодействие...

– А, Коваленко... – усмехнулась Наталья. – Ну да, сегодня же пятница... Вот привязался!

Она тоже помахала рукой Коваленко, вызвав ответный залп шикарных улыбок. По пятницам были занятия в литературной студии, которые тот регулярно посещал.

– Привязался? – рассеянно спросила Валя. – Ты что, думаешь, он ради тебя сюда приезжает?

– Ну не ради тебя же! – с раздражением произнесла Наталья. Впрочем, она ничуть не сердилась на Валю и не стремилась ее обидеть. – И не ради Леонарды Яковлевны...

Наталья была просто уверена, что в радиусе ста километров нет женщины привлекательнее ее. А Леонардой Яковлевной звали заведующую библиотекой – грузную пожилую женщину с ядовито-красными волосами.

– Он тебе не нравится? – спросила Валя, устраиваясь на подоконнике поудобнее.

Коваленко, раскланявшись, покинул пятачок перед окном. Правда, осталась его машина – не совсем ровно припаркованная, она словно хитро косилась глазами-фарами на здание библиотеки.

– Кто этот красавчик? Ну, в общем, ничего... Только все ходит кругами, нерешительный очень. Даже телефон мой не спросил, хотя с января тут появился. Впрочем, из таких хорошие мужья получаются. Вот мой второй, который на авиационном заводе работал, тоже таким робким был...