Не больно это было по вкусу Гонту, как я понимаю: они с графом Марчем всегда друг друга, мягко говоря, недолюбливали.

Я любовалась чудесным кубком, а мысли тем временем ткали свой собственный узор, подобно тому, как мастер ткач постепенно создает на гобелене целостную картину. Слишком рано еще было рассуждать о том, как все сложится с престолонаследием, однако не подлежало сомнению, что Гонту не жаль поставить все на кон, лишь бы сложить кусочки желанной мозаики один к одному. Не пройдет и десяти лет, как у Англии будет новый король. Кто же? Малолетний Ричард? Еще не родившийся сын Мортимера? Или же Гонт в расцвете сил?

Если даже предположить, что Ричард останется в живых, Гонту все равно есть на что рассчитывать. Юному Ричарду потребуется опекун. А кому скорее всего доверят воспитывать, защищать и направлять молодого короля? Разумеется, ему, Гонту. И Джон Гонт будет тогда править Англией. И сохранит надежды на то, что корона может достаться его сыну, пока еще маленькому Генри Болингброку[76]. Тут уж не приходилось пренебрегать таким союзником, как фаворитка короля, к словам которой внимательно прислушивался слабеющий монарх. Гонт смотрел на меня как на бьющую без промаха стрелу в его колчане — он ведь явно строил далекоидущие планы, чтобы обеспечить себе английский трон, в этом я была твердо убеждена. Не таков он, чтобы довольствоваться вторым местом, даже после старшего брата, угасающего наследника престола, которого Джон любил.

Так что же — Гонт задумывал измену? В этом сомнений у меня не было и быть не могло.

Я улыбнулась; замечательный кубок нимало меня не соблазнил, ибо я прекрасно понимала, чем продиктована щедрость дарителя. Но как было не восхититься такой чудесной вещью? Если я и желала какого-нибудь внешнего знака, указывающего на мое высшее положение при дворе, кубок в полной мере являлся таким знаком, к тому же преподнесенным надменным принцем крови, который не должен был вообще меня замечать, а уж тем паче искать у меня поддержки. Как упоительно сознавать, что могущественнейший Джон Гонт выражает почтение простолюдинке Алисе Перрерс! Мне неудержимо захотелось рассмеяться.

— Благодарю вас, милорд. — Я с надлежащей серьезностью сделала ему реверанс, потом выпрямилась во весь рост и посмотрела принцу прямо в глаза. У него не должно остаться сомнений: дар я приму, но ничто и никогда не поколеблет моей верности Эдуарду.

— Вы делаете мне честь, мистрис Перрерс. — Гонт тоже улыбнулся с выражением хитрого лиса.


Создание новых союзов и смена королевских министров не прошли для меня совершенно безболезненно. Уикхем, вечно балансировавший между дружбой и враждой ко мне, оказался единственной жертвой этих политических интриг, о которой искренне сожалел сам Эдуард. Не уверена, что в Англии когда-нибудь был канцлер честнее его, однако в пылу чистки правительства от засилья церковников пришлось расстаться и с ним. Невозможно было сохранить его на прежнем посту.

Эдуард очень официально попрощался с уходящим министром. Я — нет. Он как раз укладывал свои вещи, свои любимые книги и чертежи новых зданий, которым уже не вырасти под его руками благодаря щедрости государя. Стоя у открытой двери, я смотрела, как он сворачивает их и кладет каждую вещь на свое строго определенное место. Уильям Уикхем. Уже не канцлер. Пусть он и раздражал меня резкостью своих суждений, но никто, кроме него, не был так близок к тому, чтобы считаться моим другом.

Виндзора я другом не называла и не была уверена в том, кем он сам считает меня.

— Если пришли позлорадствовать, можете не трудиться, — бросил Уикхем, даже не повернув ко мне головы.

— Я не злорадствовать пришла. — Он, не отвлекаясь от своего дела, завернул в большой кусок полотна горсть перьев. — Я пришла сказать вам «прощайте».

— Сказали. Теперь можете уходить.

Он был сильно обижен и имел на то все основания. Ведь я стояла рядом с Эдуардом, когда король произносил пустые фразы о необходимости, о своем сожалении, о том, что желает Уикхему всяческого добра. Да, так было надо, и Эдуард был уязвлен решениями парламента ничуть не меньше самого Уикхема, но этот человек заслуживал большего. Я прошла через всю комнату, чтобы ему пришлось посмотреть мне в лицо. Он, тем не менее, продолжал собирать вещи и рыться в переметных сумах.

— Зато вы больше времени станете уделять Винчестеру, своей епархии, — сказала я, подавая ему требник.

— Я приложу свои таланты, — ответил он, выхватив книгу у меня из рук, — там, где их сумеют оценить.

— Мне очень жаль с вами расставаться.

Вот тут он взглянул на меня, и я увидела в его печальных глазах боль от сознания моего предательства.

— Вот уж никогда не думал, что именно вы станете орудием моего изгнания. Мне казалось, что вы умеете ценить верность и дружбу. — Он язвительно усмехнулся. — У вас ведь так много друзей, правда? Можно позволить себе не слишком-то о них переживать. — Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам. — Как сильно можно заблуждаться, если не желаешь взглянуть правде в глаза!

— Не думаю, что я послужила орудием. — Я старалась не выдать голосом своих чувств. — Парламент решил, что вы должны уйти. Вы все.

— Из-за кризиса, в котором не повинен ни один из нас. Из-за неспособности руководить, а кто это доказал? Да у нас больше опыта, чем у всех членов парламента, вместе взятых! — Он возмущенно пожал плечами и положил в мешок еще две книги. — Что-то я не слыхал, чтобы вы попытались убедить Эдуарда сохранить верность старым друзьям!

— Это правда, я и не пыталась.

— И Гонт не пытался. — Уикхем взглянул на меня из-под насупленных бровей, будто ища подтверждения своим подозрениям, и прочитал на моем лице ответ. — Поосторожнее, Алиса. Вы плаваете в маленьком пруду с большими зубастыми рыбинами. Гонт имеет власть и хочет получить еще больше. А когда это случится, вы ему больше будете не нужны и он не замедлит от вас избавиться.

— Он не угрожал мне, — ответила я и вспомнила нашу последнюю перепалку, когда возвратилась ко двору после родов. — Полагаю, он будет защищать своего отца изо всех сил. А для этого ему нужна я.

— А я полагаю, что он в первую очередь позаботится о себе.

— Кто же о себе не заботится?

— В один прекрасный день вы перестанете быть незаменимой. — За двумя книгами в мешок последовала дорожная чернильница. — Держитесь от него подальше. Похоже, честность не входит в число его достоинств. — Уикхем снова посмотрел на меня, и на этот раз его лицо ничего не выражало, будто он просто дал другу пустяковый совет. Но это даже не был совет. Я хорошо его поняла. Это было предостережение.

— Я не могу себе позволить враждовать с Гонтом, — хрипло выговорила я.

— Что? Это вы-то, которая служит королю глазами и ушами? Которая стала его правой рукой? — Теперь Уикхем откровенно насмехался надо мной.

— Надолго ли? Уж вам лучше, чем кому-либо, известно мое положение. Как вы сами удачно заметили, мне необходимо иметь как можно больше друзей!

— Тогда подумайте, как их завести, а не восстанавливайте против себя весь двор!

— О чем тут думать, если в основе их вражды лежит как раз то, кем я являюсь для короля? Мне самой кажется, что я оказалась между молотом и наковальней. Если я потеряю Эдуарда, я потеряю все. Придворные просто задохнутся от злорадства. Если же я останусь с Эдуардом, у меня неизбежно будет тьма врагов, которым ненавистно мое влияние. Что же мне делать, о мудрейший из советников? — Не он один умеет насмехаться.

— Не знаю, — ответил он, обдумав мой вопрос.

— Вот это хоть честно, — сердито проворчала я. — Вы можете помолиться за меня, наверное. — Я уже жалела, что пришла к нему.

— Помолюсь…

— Не нужно! Вашей жалости я не перенесу!

— Вам очень нужно, чтобы кто-то вас пожалел.

Я бросилась к окну, предоставив Уикхему укладывать книги и борясь с нелепым желанием разреветься.

— Можете попытаться найти общий язык с принцем Уэльским, когда он вернется в Лондон, — сказал Уикхем, помолчав и дав мне время прийти в себя. Несмотря на свой церковный сан, он оставался прежде всего изощренным политиком. Я в ответ покачала головой. Там мне ничего не светит, Джоанна мне другом не станет. — Он должен прибыть сюда со дня на день.

— Это уж как выйдет. — И я ловко переменила тему нашей перепалки. — А что ждет вас? Во всяком случае, ваша почетная ссылка не грозит вам лишениями. У вас ведь не меньше десятка замков, дворцов и усадеб…

— Они все принадлежали канцлеру, — криво улыбнулся он. — А лично мне — ни один из них. Мне трудно будет защитить себя. — Теплота, с которой он было заговорил со мной, сразу пропала. Я пожалела о сказанном.

— Я позабочусь о том, чтобы вас достойно наградили, — услышала я свой голос.

— Ну и ради чего вам это нужно? — Какой спокойный голос и какие колкие слова! — Я разве похож на того, кто нуждается в ваших милостях?

— Не похожи! Я и сама не знаю, что это пришло мне в голову! Раз вы так недружелюбно настроены, я бы охотно послала вас к дьяволу.

— А я не пойду. Мне хочется попасть туда, где ангелы.

— Раз так, то примите совет: не стоит связываться со мной.

— Вы клевещете на себя, Алиса. — И едва заметно улыбнулся печальной улыбкой.

— Просто стараюсь не отстать от всеобщей моды.

— Я же видел вас с Эдуардом. Вы с ним ласковы, вы о нем заботитесь.

— Ну, это только в моих собственных интересах. — Язвительностью я не хотела уступить ему и сама удивилась, сколько яда оказалось в моих словах.

— Не стану спорить, поскольку вы сегодня настроены обливаться слезами от жалости к себе, а свои грехи знаете не хуже меня. — Он обвел глазами опустевшую и сразу помрачневшую комнату. — Ну вот и все.

Мне стало жаль, что я пыталась его разозлить.

— Когда вы уезжаете?

— Прямо сейчас. — Он поклонился совершенно официально. — Да хранит вас Господь Бог, мистрис Перрерс.

— Скорее уж он сохранит для вас должность, милорд епископ. — Он рассмеялся, а я подалась вперед и поцеловала его. — Знаете что? — прошептала я ему на ухо, охваченная минутным желанием немного порезвиться. — Иногда мне кажется, что мы могли стать больше чем друзьями, если бы вы не были священником, а я — блудницей.

Печальное лицо Уикхема сморщилось.

— Иногда, — ответил он тоже шепотом, — мне кажется то же самое. И если я вам когда-нибудь понадоблюсь…

Он задержался ненадолго у двери, а потом вышел, тихонько притворив ее за собой. Я осталась одна в пустой комнате. Увидела на полу забытое перо, наклонилась и сунула себе в рукав. Епископ Уикхем был настоящим другом, и он совершенно справедливо упрекнул меня в том, что я склонна слишком жалеть себя. Я ведь сама уготовила себе такую участь и чаще всего была ею довольна. Непростительной слабостью было бы теперь стенать о последствиях.

Я должна быть сильной. Если уж не ради себя и своих детей, то хотя бы ради Эдуарда.

Я смотрела, как Уикхем, оседлав коня, уезжает прочь, и удивилась тому острому чувству потери, которое причиняло такую же боль, как и сознание своей вины. Он не должен был лишаться своих постов и имений, а я еще сильнее ощутила свою вину, когда одно из поместий Уикхема Эдуард передарил мне. Красивое, очень соблазнительное и исключительно доходное поместье Уэндовер в Бакингемшире, которое было известно плодородными нивами и отличным строевым лесом, а к тому же соединялось с Лондоном удобными дорогами. Я испытала желание как-то возместить Уикхему эту потерю. Гризли еще раньше купил для меня имение Комптон-Мэрдак, вот я и предоставила Уикхему право пользования и доход с этого имения. Скривилась, когда подписывала документ: кто сказал, что у меня сердце каменное? Но права эти я предоставила ему на определенный срок, после чего Комптон-Мэрдак вернется в мои руки. Не настолько я мягкосердечная. В конце концов, надо же и о себе побеспокоиться.

Итак, Уикхем уехал, а я стала мысленно готовиться к встрече, которой очень не хотела, но которой было не избежать.


Опоздала. Когда я вошла в залу, отец и сын стояли рядышком, а все вокруг радостно хлопали в ладоши. Принц Уэльский возвратился в Англию, и страна ликовала, как и сам принц вместе с Эдуардом. Если бы только стороннего наблюдателя это зрелище не так коробило.

Коробило? Да нет, оно просто ужасало.

Я знала, конечно, что принц тяжело болел, что его приходилось нести в битву на носилках, словно дряхлого старика, что силы покидали его стремительно, что в нем было не узнать того доблестного рыцаря, который вел свое войско к победе при Пуатье. Все мы скорбели о смерти его первородного сына. И все же я не была подготовлена к такому. Не знаю, что за хворь снедала его, но принц буквально весь высох, а лицо его напоминало обтянутый пергаментом череп мертвеца. Даже на расстоянии я увидела, что Эдуард потрясен не меньше меня.