— Вторую половину сегодняшнего дня и предстоящую ночь, мистрис. — Он приторно улыбнулся, если мне только не померещилось.

— Но это же невозможно…

— Назначенный нами комитет будет заседать завтра в десять часов и заслушает ваши показания.

— Я прошу больше времени, милорды… — Я обвела взглядом их лица, уже понимая, что никто из них не желает меня слушать.

— Мы делаем для вас все, что можем.

Я вышла из залы, расправив плечи и высоко подняв голову. Они не могли не понимать, что я проиграю дело.


— Полдня и одну ночь! Боже правый! Как они самоуверенны! А мне еще не нравится то, что у меня перед носом захлопнули дверь! — Виндзор ударил кулаком по стене, потом с убийственным спокойствием взялся за дело. — С чего же начнем?

— Это была затея Гонта — он приказал освободить Лайонса. Должны были сохраниться доказательства, — горячилась я. — Мне нужен тот, кто способен отыскать такое доказательство в архивах и представить его комитету Палаты лордов.

— Кто же? Кто может это знать?

Мы с ним быстро шли по переходам обширного дворца в то крыло, где размещались писцы, обслуживавшие нужды королевского двора.

— Не знаю точно. Кто-нибудь из придворных законников. Их тут предостаточно.

— Но захотят ли они?

— Захотят чего? — Мысли мои уже устремились галопом вперед. Кого мне удастся здесь поймать?

— Искать для вас доказательства. И представлять их в комитет. Ради всего святого, кто согласится предстать перед лордами и оспаривать их мнение?

— Почему бы и нет? — Я остановилась на полдороге.

— Если некто заинтересован в том, чтобы сокрыть улики… — Виндзор предостерегающе поднял руку, когда я открыла рот, чтобы отвергнуть такую возможность. — Если, говорю я… тогда всякого, кто осмелится выступить в вашу защиту, ждет кара быстрая и суровая. Этого достаточно, чтобы они держали язык за зубами. Даже если такой документ все еще существует… Но я в этом сомневаюсь!

Я заморгала, когда он высказал все это так безжалостно. Разве сама я не этого как раз и боялась? Твердая уверенность графа Генри затопила меня волной страха.

— Я не могу сидеть сложа руки! Не могу просто смириться с их обвинениями! — воскликнула я.

— Верно. А время неумолимо бежит. — Виндзор ускорил шаги. — Давайте прикинем, кого мы можем отловить в этой берлоге законников. Как зовут того человека, который вывез из Палленсвика все ваше имущество? Возможно, он посчитает себя обязанным по крайней мере сказать вам правду.

— Как это получается, Вилл, — проворчала я, — что вы всегда думаете в первую очередь о долгах, которые можно востребовать, и об услугах, за которые можно потребовать ответных услуг?

— Да потому, что я всю жизнь только и делал, что либо взыскивал долги, либо выплачивал их сам! — Он решительно устремился вперед, увлекая меня за собой. — Вы помните, как его зовут?

— Томас Вебстер.

— Идите поговорите с ним. — Он подтолкнул меня к двери, которая вела в логово законников. — А я пока поищу кого-нибудь из слуг Эдуарда: возможно, у кого-то из них хорошая память и мне удастся ее освежить. Если придется, то и с помощью кинжала.


Я отыскала Томаса Вебстера в маленькой убогой комнатенке, где он сидел среди свитков пергамента, печатей и ленточек, которыми перевязывают документы; комнатка вся пропахла чернилами и запыленными хартиями. Сколько воспоминаний о минувших днях будил во мне этот запах! О благополучных днях. Когда я переступила порог, мастер Вебстер недовольно оторвался от бумаг, увидел меня и сразу отослал прочь своего писца. Я решила, что это предвещает мало хорошего.

— Здравствуйте, мастер Томас Вебстер! — Я остановилась прямо у его стола, уперев руки в бока; он медленно поднялся с табурета.

— Здравствуйте, мистрис Перрерс…

— Они сохранились?

Он хорошо понимал, что привело меня в это логово. Опустил глаза, уставился на свою руку, которая поигрывала пером. Он знал, о чем я спрашиваю: о документах, подтверждающих, что помилования были даны по распоряжению Гонта.

— Уверен, что сохранились, мистрис.

— Вы найдете их мне? Выступите с ними на суде как мой свидетель?

— Нет, мистрис.

Ну по крайней мере откровенно.

— Почему же?

— Вы сами знаете почему. — Теперь он посмотрел мне в глаза. — Мне должность дороже.

— И вы не поможете мне доказать, что моя высылка была отменена милордом Гонтом?

Он даже не дал себе труда ответить на этот вопрос.

— А кто может помочь? — настойчиво спросила я. — Кто может помочь мне?

Он швырнул перо с измочаленным острием на стол, лицо не выражало ничего, словно передо мной был не живой человек, а свежеиспеченный пирог. Ему и отвечать было незачем. Как показали дальнейшие бесплодные поиски, на которые я потратила всю вторую половину дня, помочь мне не хотел никто. Королевские законники исчезли из поля зрения, забились в щели каменных стен, обшитых деревом, словно тараканы, когда к ним подносят свечу. Те же, кого мне удалось прижать к стене, демонстрировали поразительную потерю памяти.

— Безнадежно! — воскликнула я, встретившись в тронном зале с Виндзором, у которого вид был необычайно встревоженный.

— Значит, Вебстера уломать не удалось?

— Вебстер — ублюдок, который заботится только о себе самом!

— Слуги Эдуарда тоже совершенно не склонны к сотрудничеству, — заметил он. — Нашел я, однако, одного, который может оказаться человеком порядочным…

— И сколько вы ему заплатили?

— Лучше не спрашивайте! Я не стал бы ставить на то, что в конце концов он явится на заседание, но он хотя бы не отказался сразу.

Это не вселило в меня больших надежд. Если законник, имея в руках все необходимые юридические документы, не желает вступиться за истину, то как же можно ожидать, что паж или простой слуга посмеет выступить против воли парламента?

— Не спешите сдаваться, Алиса, — сказал Виндзор очень мрачно. — Хотя бы до тех пор, пока не будет зачитан окончательный приговор. Надежда умирает последней.

— Я не настолько верю в успех.

— Как и я! Но мы оба не смеем сдаваться, пока сражение еще даже не началось! — Меня неприятно удивила его неожиданная резкость, но Виндзор тут же взял меня под руку и повел к скрытой занавесью двери в конце коридора.

— Чем мы займемся теперь? — поинтересовалась я.

— Переворошим кухни в поисках эля и чего-нибудь такого, что сойдет за обед. А потом понаблюдаем за моим ненадежным свидетелем. — При этих словах он улыбнулся довольно хищно. — Если он передумает, мы сделаем все возможное, чтобы он передумал снова!

В ту ночь нам почти не пришлось спать.


Десять часов. Любимые часы Эдуарда в Хейверинге должны пробить десять раз. Комитет, которому было поручено выслушать и взвесить представленные мною свидетельства, собрался в меньшей комнате, способной вместить только полдюжины членов комитета да саму обвиняемую. И свидетеля, если отыщется такой храбрец. Или непроходимый глупец…

Я вошла в помещение и сделала реверанс избранным лордам, восседавшим за большим столом, который надежно отгораживал обвинителей от обвиняемой. Я переводила глаза с одного из них на другого, пытаясь определить, от кого именно будет зависеть моя судьба.

Атмосфера в комнате была холодна, как лед.

В центре восседал сам Гонт — он председательствовал при рассмотрении дела против меня. Былой сторонник, союзник, который изо всех сил добивался моей поддержки; тот, кто отменил мое отлучение от двора и позволил мне возвратиться к Эдуарду.

И он будет беспристрастно судить меня?

Я медленно сделала глубокий вдох, борясь со вновь вспыхнувшим во мне смертельным страхом. Что толкнуло его на такие действия? И какое влияние на вынесение окончательного решения будет иметь присутствие столь высокопоставленного лица? Впрочем, этот вопрос был излишним. Ответ на него был виден не хуже, чем черно-красный атлас его роскошного камзола. Я посмотрела ему в глаза. Он ответил мне таким же откровенным взглядом. Если я надеялась отыскать хоть одного друга среди лордов, то, выходит, жестоко заблуждалась. Впрочем, ему-то я ведь никогда и не доверяла, правда? И правильно делала. Присутствие Гонта, как я отлично поняла, уничтожает единственную слабую надежду, за которую я еще держалась, пусть и не очень крепко: в течение бесконечной предыдущей ночи я утешала себя тем, что он может выручить меня снова. А он пришел сюда, чтобы покарать меня. Добившись примерного наказания для меня, он сможет уничтожить все свидетельства того, что в прошлом мы с ним работали рука об руку. Он вышел на охоту со взглядом твердым и холодным, как гранит. Ждать помощи отсюда не приходится.

— Мистрис Перрерс…

Допрос снова вел граф Генри, и я обратила свой взор на него. Не столь уж важно, конечно, кто именно задает вопросы. Гонт мог и не брать на себя задачу получить мои показания лично, но самим своим присутствием он направлял весь ход судебного заседания. И я опасалась, что исход будет таким, каким захочется ему.

— Мистрис Перрерс, мы готовы взвесить показания в защиту вашей невиновности. Отыскали ли вы какого-либо законника, который может прояснить причину помилования Лайонса? Нашли какие-либо документы?

— Нет, милорды, не нашла.

— В таком случае обвинение против вас остается в силе и вас следует полагать виновной. — Как ласково звучал его голос! И как ядовито!

— Я нашла человека, который может высказаться в мою защиту, — объявила я.

— Вот как? — В этом коротком восклицании чувствовалось большое недоверие, и холод охватил мою душу до самых глубин.

— Я желаю вызвать для дачи показаний Джона Беверли, — сказала я.

— А кто он?

— Слуга из свиты короля Эдуарда. Его камердинер. Человек, которому король — покойный король — доверял безгранично.

— Что ж, мы готовы выслушать его.

Отворилась дверь у меня за спиной. Я молилась, молилась изо всех сил, чтобы Джон Беверли никуда не сбежал.

— Удержите его здесь любой ценой! — сказала я утром Виндзору. — И перестаньте бросать на него такие сердитые взгляды.

Джон Беверли, камердинер Эдуарда, оказался единственным человеком, у которого осталась хоть капля храбрости и уважения к истине. Чего бы это ни стоило Виндзору, мы сумели по крайней мере довести его до дверей комнаты, где заседали судьи. Я допускала, что мой решительный супруг мог воздействовать на него физическим принуждением — Беверли сильно нервничал. Я опасалась и того, что Беверли окажется ненадежным. Но мне оставалось лишь вверить в его руки мою свободу — другого выхода просто не было. Единственное, что я могла еще делать, — это молиться, чтобы в его сердце сохранилась былая верность. Он вошел: редеющие волосы кое-как причесаны пальцами, взгляд неуверенно блуждает по лицам членов комитета. Когда этот взгляд упал на Гонта, волнение Беверли сменилось ужасом. Он посерел лицом, и надежда во мне тут же угасла.

— Джон Беверли? — обратился к нему граф Генри.

— Да, милорд. — Он намертво сцепил руки, все черты лица выражали крайнее волнение.

— Вы служили королю Эдуарду в качестве камердинера?

— Да, милорд.

— Мы собрались здесь, чтобы выяснить правду о помиловании Ричарда Лайонса. Вы припоминаете дело, о котором я говорю? Известно ли вам, что мистрис Перрерс уговорила его величество покойного короля даровать прощение Лайонсу?

— Нет, милорд, об этом мне ничего не известно.

— Твердо ли вы уверены в своих словах?

— Уверен, милорд.

Я вздохнула. Беверли по природе был человеком немногословным, а сейчас глаза у него были как у затравленного оленя, со всех сторон окруженного собаками. Дай Бог, чтобы он хоть немногие слова обратил мне на пользу.

— Отчего? Отчего вы так уверены в этом?

— В последние дни жизни его величества, милорд, я находился при нем безотлучно. — Робкие ростки надежды снова стали распускаться в моей душе. Голос Беверли креп по мере того, как он чувствовал себя все увереннее: речь шла о вещах, которые ему были известны во всех подробностях. — И я ни разу не слыхал, чтобы король или мистрис Перрерс упоминали о помиловании.

— Значит, ни один из них об этом не говорил?

— Да, милорд. Ни король, ни его… ни мистрис Перрерс. Я клянусь, что король не давал приказа о помиловании этого человека.

Это было очень опасное заявление, если вдуматься. Раз помилование не исходило от Эдуарда, то оно могло исходить лишь от Гонта. А значит, принц самочинно присвоил себе королевскую власть, посягать на которую был не вправе. Атмосфера в комнате накалилась, я затаила дыхание. Члены суда зашевелились, зашуршали их шелка и атлас, заскрипели по полу сапоги. А чело Гонта омрачила настоящая грозовая туча. И если Беверли этого не заметил, то он просто глупец. Будет ли он стоять на своем или же струсит? Запугивания Виндзора, как и соблазн получить деньги, сразу меркли перед еще не высказанным гневом Гонта.