– Спокойную жизнь, – твердо сказала Клава.

– И во сколько вы оцениваете свою спокойную жизнь? – тем же безразличным тоном уточнила мадам.

– Мадам Анжели, – стараясь в свою очередь удержать ровный тон, сказала Клавдия. – К худу ли, к добру ли, но я лишена нюха на выгоду. Я ставлю несколько иные ценности в жизни превыше материальных благ. Например, здоровье, благополучие и спокойную, мирную жизнь.

– Я вас поняла, – отозвалась француженка. – Когда я могу получить свои бумаги?

– Ну ваши же друзья, наверняка, следуют за мной, – предположила Клава и спросила на всякий случай: – Или разбили машину, пытаясь неудачно наехать на меня?

– О чем, вы, Клавдия? – поразилась мадам, первый раз подпустив в голос эмоций. – Уверяю, что никто из моих помощников не пытался на вас наехать. – И вдруг заботливо спросила: – Вы не пострадали?

– Нет. Я в порядке, – ответила Клавдия и от растерянности вдруг поблагодарила: – Спасибо.

И явственно услышала в трубке, как иронично хмыкнула Анжели.

– Так что, ваш Андрей где-то рядом? – спросила Клавдия.

– Да, – не стала отрицать Анжели, – знакомая вам машина припаркована у входа в издательство. – И поинтересовалась: – За бумагами надо куда-то ехать?

– Мадам Анжели, – дружески обратилась к ней Клавдия, – ваш Андрей забрал у меня мой любимый портфельчик, а водитель так и вовсе с бандитской внешностью, по крайней мере, затылок у него точно бандитский, вот не хочется мне почему-то с ними общаться, и все тут. У нас рядом с издательством небольшой скверик, может, подъедите, и мы побродим, посидим и побеседуем. А?

– Я вас поняла, Клавдия, – ответила мадам Карно и, помолчав, сказала: – Хорошо. Я приеду минут через пятнадцать и перезвоню.

Часть десятая

Она позвонила через двенадцать минут (Клавдия засекала время). Впрочем, это ни о чем не говорило – суббота, последние теплые, волшебные сентябрьские деньки, люди стараются выбраться на природу, машин на дорогах совсем мало.

Клавдия предупредила охрану, что ей надо будет вернуться, вышла из здания и, спустившись по лестнице, подошла к шикарному белому лимузину. Пока она к нему приближалась, спешным порядком с водительского места выскочил шофер, не тот с «бандитским затылком», что вез ее с вокзала, другой, и распахнул заднюю дверцу, из которой показалась точеная женская ножка в туфельке на каблуке. Мадам Карно, как всегда, была безупречна великолепна и изысканна.

– Здравствуйте, Клавдия, – поздоровалась она, чуть улыбаясь.

– Здравствуйте, мадам Анжели, – ответила Клава.

– Значит, с собой документов у вас нет. – Мадам Карно легким кивком подбородка указала на маленькую дамскую сумочку, висевшую на шее Клавдии.

– Да, – кивнула Клава, – я оставила их в издательстве. На всякий случай.

И чистосердечно рассказала, как забыла сумку в редакции, ненароком упомянув, что мысли ее были заняты важными размышлениями, поэтому-то она про сумку и вспомнила лишь сегодня. И описала папку и перечислила, сколько документов в ней находится и какие именно.

– Вы их читали, – поняла мадам и задумчиво посмотрела куда-то поверх головы Клавдии.

– Читала, – подтвердила та и спросила: – Если б я принялась уверять, что не читала, вы бы поверили? Или это что-то изменило бы?

– Я бы поверила, – улыбнулась одними уголками губ мадам и предложила: – Давайте пройдемся.

И они двинулись вперед неспешным, размеренным шагом. Мадам какое-то время молчала, явно что-то обдумывая, а может, вспоминая, и заговорила тихим, но твердым голосом:

– Я осталась сиротой в десять лет. Родители утонули. Плавали на лодке, внезапно налетел шквалистый ветер, лодка перевернулась, маму ударило бортом, и она сразу пошла на дно, папа пытался ее спасти, и утонули оба. Я осталась с бабушкой. Мы с ней хорошо жили, она у меня замечательная была, интеллектуалка и мудрая женщина и при этом смешливая, легкая на всякие затеи. Очень многому меня научила. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, одному бывшему товарищу, очень богатому, сильно приглянулась наша квартира, но бабушка категорически отказалась ее продавать – считай, родовое гнездо. И буквально через пару дней после своего отказа она умерла при странных, невыясненных обстоятельствах. Меня должны были тут же отправить в интернат, а уж там, без меня, все с нашей недвижимостью решилось бы максимум за неделю в его пользу. Девяносто пятый год, даже смешно возражать, негодовать и на что-то надеяться. Но я отказалась идти в интернат и все же надеялась на справедливость: писала заявления в милицию, обратилась к знакомому адвокату, пряталась у подруг и родственников от представителей социальной службы, пытавшихся меня выловить и запихнуть в учреждение, бегала от милиции. Иногда по ночам пробиралась домой и сидела там, не зажигая света. Вот в одну такую ночь и пришел за мной… – Она посмотрела на Клавдию и улыбнулась: – В документах же нет его настоящего имени-фамилии?

– Если вы говорите об Архиерее, то в документах упоминается несколько фамилий и имен, которыми он пользовался, есть ли среди них настоящее – неизвестно, – подтвердила Клава.

– Да, его настоящее имя и фамилия так и остаются засекреченными, – кивнула, улыбаясь, Анжели. – Я называла его Костей, он мне представился этим именем… Давайте присядем, Клавдия.

Присели. Мадам, все вглядываясь куда-то вперед, может, в свое прошлое, продолжила рассказ.

– Я не слышала, как он пришел, он просто появился из темноты: черный силуэт на чуть более светлом фоне. Я даже не испугалась, ожидала чего-то подобного, но умирать боялась. Очень боялась. Только потом, гораздо позже я узнала, что он не убивает женщин и детей, таково было его условие, при котором он согласился на эту работу.

Черная тень присела на корточки перед девочкой, прятавшейся в углу между шкафом и кроватью, и произнесла красивым мужским голосом:

– Отдай им все, что они хотят, и иди в интернат. Жизнь дороже, девочка.

– Какая жизнь? – строптиво спросила она. – Интернатская? Сиротская? Одинокая и никому не нужная жизнь? – и гордо заявила: – Пусть убивают, хоть щенком приблудным жить не буду, насиловать, продавать и торговать мной никто не станет и никакому козлу не достанусь.

– Любая жизнь, девочка, дороже, – усмехнулся он. – Только жизнь можно изменить и побороться за себя и за нее, смерть изменить нельзя.

– Ты пришел меня убивать, вот и убивай! – крикнула она, хлопнула рукой по кнопке выключателя лампы, стоявшей рядом на тумбочке, и вскочила на ноги.

А когда свет вспыхнул…

– А когда зажегся свет, я поняла, что смотрю на мужчину всей своей жизни. На мою единственную любовь, – грустно улыбнулась Анжели. – У меня даже не мысли такие сформировались в уме, они пришли позже, сперва меня просто накрыло осознание этого факта, – снова замолчала, задумавшись и улыбаясь чему-то внутри себя. – Костя мне потом признался, что почувствовал то же самое. Мне пятнадцать, ему тридцать лет, и никакого извращения в этом не было. Никогда. Я приняла его за убийцу, которого наняли, чтобы меня убить, а оказалось, он наш с бабушкой новый сосед, снимавший квартиру рядом, которого я никогда раньше не встречала, но он был в курсе нашей беды – ему рассказала хозяйка квартиры – и он решил помочь пропадавшей девчонке.

– Помог?

– Помог, – усмехнулась Анжели. – Только не совсем так, как положено по законам романтической истории. Убил убийцу, которого на самом деле наняли и послали в ту ночь ко мне. Бизнесмена, позарившегося на нашу квартиру, убивать не стал, но бизнес его каким-то чудесным образом оказался переписан на меня. Как уж он это сделал, не ведаю. Я много чего про его дела и возможности не знаю, хотя мы и были единственными самыми близкими и самыми родными людьми на земле друг у друга. За несколько дней жизнь моя бесповоротно переменилась. Бизнес, ставший внезапно моим, и наше родовое гнездо вместе со всем содержимым были проданы, деньги переведены на счета в швейцарский банк и банк Люксембурга на мое новое имя. Да, у меня появилось новое имя, новая биография, новое место рождения, садик, школа, родные-близкие и друзья и все это, каждый факт моей новой биографии подтверждался настоящими документами и справками. Костя был очень дотошен в делах, не упускал ни одной мелочи, ни одной даже самой, казалось бы, незначительной детали.

– Но сделать документы – это не так чтобы просто даже в то время, – засомневалась Клавдия.

– Да, – согласилась Анжели и посмотрела на нее. – Но вы даже не можете представить всех его возможностей, дарований, навыков и талантов. Костя был уникальным специалистом. Я уверена, что вряд ли в той папке, которая у вас, есть документ, однозначно подтверждающий, кем он был на самом деле и откуда у него эти многочисленные навыки.

– Нет, такого документа, где это прямо указано, я не нашла, – подтвердила Клавдия. – Но намек на определенное учреждение есть.

– Да что там намек! – легко махнула ладошкой Анжели. – Костя был действующим офицером госбезопасности. Он был не просто штатным убийцей, нет, разумеется. Он был специалистом наивысшего уровня и, что важно, исполнял приказы, поступавшие от наивысшего руководства. Именно так. Всем известным киллерам, якобы профессионалам того времени до его уровня было как до луны. По сравнению с ним, они просто дети в песочнице. Если ему отдавали приказ на то, чтобы смерть «клиента» выглядела естественной, то она была куда как более естественной, самой естественной из возможных. И никогда никаких следов – все тщательно и скрупулезно продумано до самых незначительных мелочей.

– А вы… – запнулась, смутившись, Клавдия, но все же задала свой вопрос: – Вы знали про то, что он…

– Ликвидатор? – подсказала нужное слово Анжели, иронично улыбнувшись, и ответила: – Да, знала. Практически с первого же дня нашей встречи. Само собой, я понятия не имела о его заказах, о его истинных способностях, возможностях и талантах, но то, что он убивает людей по приказу, он мне сказал. Да и невозможно было бы остаться в неведении, мы были постоянно вместе, и я слушалась его во всем и даже в чем-то помогала, понятное дело, что по мелочи всякой. Думаю, его начальство спустило нашу связь на тормозах только потому, что посчитало, что я стану тем самым слабым местом, через которое можно будет давить на Костю.

– То есть он на самом деле исполнял приказы руководства страны?

– Клавочка, – снисходительно посмотрела на нее мадам Карно, – вы же умная девочка, вы же прекрасно понимаете, что во все времена, абсолютно все государства проводили свою политику одними и теми же способами. В этом нет ничего нового и удивительного.

– Но, судя по документам, Архиерея официально объявили преступником и, что называется, сказали: «фас» всем службам и войсковым частям на его поимку?

– Да, так и было, – подтвердила Анжели. – Девяносто девятый год, Костя получил приказ на ликвидацию одного из самых влиятельных полевых командиров в Чечне, но, когда уже был готов его выполнить, проведя всю предварительную работу, приказ отменили, и ему поручили ликвидировать другой объект. А через день после этого его фотографию показали по всем федеральным каналам, представив как киллера-беспредельщика, и объявили на него охоту по всей стране. Но его и искать-то не требовалось, потому что спецслужбы получили точные координаты его местонахождения.

Анжели замолчала, справляясь с эмоциями, но Клавдия чувствовала, как внутри этой необыкновенной женщины клокочет застарелый гнев и боль, которые ей удается обуздывать и сдерживать силой своей воли уже многие годы. – Три недели Костю гоняли по горам, но он был так хорош, что уходил от нескольких сотен силовиков, окружавших и ловивших его. И все же его достали. Это было неизбежно. За время побега Костя не ранил и не убил ни одного из тех, кто его ловил. Вот и в этот раз, уходя от погони, он намеревался прыгнуть в реку с моста, но в него стреляли, и, когда Костя забрался на парапет, в него попало сразу несколько пуль.

– В документах отмечено, что тело его не нашли, – подсказала Клава, ужасно сочувствуя Анжели.

– Нет, не нашли, да это было и невозможно. Бурная горная река, сплошные каменные глыбы и мощный водный поток между ними. Специально никто бы не полез в реку искать, а его не выбросило на берег, скорее всего прибило куда-то под камни. Местные жители говорят, что если животное или человек попадали в эту реку, их тела никогда не выбрасывало на берега.

– Его сдали? – Это вообще-то был очевидный факт, но Клавдия все же спросила.

– Разумеется. В те года кого только не сдавали, все жаждали разбогатеть любым путем и как можно скорей. А уж те, кто был причастен к тайнам и политике, хапали и продавались практически в открытую. Костю сдал человек, не являвшийся его непосредственным начальником, но благодаря своему званию имевший доступ к информации о нем. Это даже не интересно. Деятель этот давно сбежал, продал всех, кого мог, получил свои серебряники и довольно неплохо жил какое-то время.