– Какое-то? – ухватилась за намек Клава.

– Это не важно. – Анжели твердо посмотрела Клаве в глаза. – Человек заболел и вскоре умер от тяжелой болезни.

– Откуда вам известны такие подробности про приказы и гибель Архиерея?

– Информация о его смерти, скажем так, была прощальным жестом в мой адрес от его руководства.

– Прощальным? – переспросила Клава.

– Да. За полгода до гибели Кости, я ушла от него. – И она снова прямо посмотрела в глаза Клавдии, явно желая передать больше, чем говорила. – Костя был на задании уже несколько месяцев, я училась в университете на инязе и на одной студенческой вечеринке познакомилась с Жаком. И влюбилась, увлеклась ужасно. Он сделал мне предложение, я сказала об этом Косте, он меня отпустил и благословил. Он прекрасно понимал, что люди его профессии не живут долго и погибают трагически, увлекая за собой всех своих родных и близких, если таковые у них имеются. Мне он такой участи не желал. Вот и отпустил. Мы с Жаком уехали во Францию, где и поженились, а через полгода я получила известие о гибели Кости. И подробности его гибели и имя предателя, продавшего его.

– А Граничевского вы тоже полюбили? – мягко поинтересовалась Клава.

– А вы считаете, что его можно полюбить? – спросила мадам, вернувшись к своей обычной манере легкой, чуть надменной иронии.

– Ну-у-у, – с большим сомнением посмотрела на нее Клава, – мало ли, в жизни всякое случается.

– Экая вы тактичная девочка, – легко рассмеялась мадам Карно. – Но в одном вы правы: в жизни случаются порой такие чудеса, которые не приснятся даже в самом бредовом сне. Ираклий Граничевский увидел меня на одном закрытом светском мероприятии и воспылал чувствами. Как он утверждает, я его первая и единственная любовь. Он долго и упорно красиво за мной ухаживал, не жалея средств на широкие жесты. И столь же долго и настойчиво я отказывала ему.

– И что, покорил? – В Клавдии уже взыграло чисто женское любопытство.

– Какая вы все-таки романтическая особа, Клавдия, – попеняла ей, улыбаясь, Анжели. – Покорить, как вы изволили выразиться, меня господин Граничесвский не мог бы ни при каких условиях.

– Но как же тогда… – растерялась Клавдия.

– Просто, очень просто, – улыбнулась ей Анжели. – В какой-то момент на меня вышли бывшие кураторы Кости и настоятельно предложили сделку: я выхожу замуж за Ираклия Романовича, способствую осуществлению их интересов в адрес этого гражданина, а они ликвидируют документы, в которых сказано, что известная мадам Анжели Карно когда-то была Анжеликой Ивановой, близкой подругой и соратницей киллера Архиерея. И оставляют меня в покое на все времена.

– Как это? – обескураженно уставилась на нее Клава.

– Клавочка, вы же умная девочка, что вы тупите-то? – попеняла ей вдруг по-простецки мадам Карно. – Обыкновенно. Как делается всякая политика путем подкупов-шантажей, договоренностей и компромиссов, откупов и угроз. Все, как обычно: победителей не судят, проигравших не щадят. Только одно хоть немного оправдывает этих господ – то, что стараются они все-таки в интересах государства. Но мне от этого, как вы понимаете, не легче.

– Ужасно, – посочувствовала Клавдия и вздохнула: – А такой романтики изобразили во всех СМИ, фотографии ваши на всех журнальных обложках, а получается, как у Вишневского прямо: «Все вроде с виду в шоколаде, но если внюхаться, – то нет».

– Очень точно подмечено, – горько усмехнулась мадам Карно.

– И в разгар романтической шумихи всплывают эти документы. А, кстати, откуда они взялись-то и почему попали именно к Лощинскому?

– Все просто. Нашелся один сотрудник, привлеченный к данной операции, который оценил возможность заработать на такой информации, продав ее Ираклию Граничевскому. Он сумел изъять несколько документов, но его уровень не позволял достаточно быстро напрямую выйти на олигарха, потребовалось бы задействовать для этого много людей, связей, договоренностей, а действовать необходимо было очень оперативно, только вскорости была его единственная возможность получить деньги и, что самое главное, с ними скрыться. Хотя очень глупо для человека, служащего в таком ведомстве, полагаться на это наивное «скрыться». Но жадность и не то с людьми творила. Адвокат Лощинский имел прямой выход на Ираклия, он вел развод с одной из его жен и хорошо знаком с отцом решившего заработать офицера.

– Ладно, а как вы узнали об утечке и почему именно вы занялись поиском документов, а не те, кому положено этим заниматься?

– А этого я вам не скажу, Клавдия, не обессудьте, – сказала мадам Карно и поднялась со скамьи. – Ну что ж, надеюсь, я ответила на все ваши вопросы?

– Нет. – Клавдия тоже встала со своего места. – Зачем было отбирать у меня портфель с документами и устраивать разгром в квартире? Да еще ужасно пугать меня и пытаться совершить наезд?

– Клавдия, – серьезным тоном заверила ее Анжели, – даю вам свое честное слово, что к этому автомобилю ни я, ни мои люди не имеют никакого отношения. Это ужасная случайность. Да и, сами посудите, какая в этом логика?

– Логики никакой, а припугнуть можно было, – почти согласилась Клавдия.

– Да бросьте вы, – отмахнулась мадам Карно и повторила иронично: – Пугать! Вы и так были достаточно мотивированы, чтобы как можно быстрее найти эти документы.

– Разгромом квартиры и беседой с вашим Андреем?

– Не преувеличивайте, – попеняла ей мадам. – Вы не знаете, что такое настоящий обыск, когда выламываются полы, раскурочивается вся мебель, подоконники, разрезаются матрацы и подушки. А что касается вашего портфеля, то документы мы вам вернем сегодня же.

– А… – начала было Клавдия, но француженка остановила ее жестом руки.

– Я думаю, я рассказала вам все, что хотела рассказать, – сказала мадам Карно и неожиданно спросила: – Вы не хотите воды? От этих неприятных разговоров у меня во рту пересохло.

– Да, да, конечно, – поспешно предложила помощь Клавдия. – У нас в издательстве есть кулер и автоматы с водой.

– Благодарю, – светским тоном отказалась мадам и указала рукой в направлении своего лимузина. – У меня в машине есть все, что мне необходимо.

Молча, каждая думая о своем, дамы направились к автомобилю. Возле распахнутой задней дверцы стоял в ожидании шофер. Клавдия только сейчас обратила внимание на то, что у этого водителя такая же совершенно незапоминающаяся внешность, как и у Андрея. Интересно, подумалось ей, Мадам помощников с такими постными, как скомканный белый лист, внешностями специально набирает?

Анжели, подойдя к распахнутой дверце, почему-то отдала водителю свою дамскую сумочку и, жестом указав на салон автомобиля, предложила:

– Не желаете воды или сока, Клавдия?

Конечно же у Клавдии моментально обнаружился приступ сильной жажды, не тревоживший до этого ни намеком, а красочное воображение услужливо нарисовало картинку в виде запотевшей бутылки холодной воды.

– Да, я… – проблеяла нечто невнятное Клавдия, махнув рукой в направлении издательства.

– Зачем же там, – перебила ее мадам. – У меня прекрасная французская вода.

– Спасибо, – поблагодарила, сдаваясь, Клавдия.

И тут же хотела было забраться в салон, но Анжели, чуть придержав девушку за локоток, тихо произнесла по-французски, почти в самое ухо Клавдии:

– Оставьте свою сумочку шоферу, Клавдия.

– А? – распрямилась та, настороженно посмотрев на мадам.

Анжели Карно только многозначительно кивнула. Клавдия поняла ее так, как и следовало, то есть чувствуя спокойную внутреннюю уверенность, что все в порядке и бояться ей нечего. Стянула через голову ремешок, сняла сумку и передала ее в уже протянутую руку шофера. И сразу же забралась в салон.

Следом за ней, не теряя ни грамма своего величия, неторопливо устроилась на заднем сиденье мадам Карно. Шофер закрыл за дамами дверцу и остался снаружи.

– Эта машина специальным образом защищена от прослушивания и проверяется несколько раз в день на предмет обнаружения транслирующих и записывающих устройств внутри салона, – пояснила как нечто само собой разумеющееся Анжели Карно и иронично усмехнулась. – Кстати, подарок Граничевского.

– Круто, – оценила несколько ошарашенная Клавдия.

– Можно и так сказать, – усмехнулась Анжели, – но я бы назвала это неким сарказмом судьбы.

– Потому что вы проводите в этом автомобиле переговоры, нацеленные на его разорение? – выдвинула свою версию Клавдия.

– Да господь с вами, Клавдия, – попеняла ей Анжели. – Никто не собирается разорять господина Граничесвкого, ровно наоборот, его капиталы старательно охраняются и преумножаются не без помощи того же государства.

– Тогда какой смысл заставлять вас выходить за него? – немного растерялась Клавдия.

– А вы еще не поняли? – удивленно приподняла бровку Анжели и попеняла в очередной раз: – Ну что ж вы, Клавочка, вы же очень умная девушка.

– Его хотят… – изумилась Клава, четко осознав, на что намекает, да нет, не намекает – говорит практически прямым текстом француженка.

– В последние годы непозволительно много обогатившихся криминальным путем за счет государства граждан смогли покинуть Россию, введя свои активы в финансовые структуры иностранных государств, и получить, скажем, безупречную лондонскую прописку, или американскую, – разъясняла ей реалии мадам Карно. – Это недальновидно. Конечно, вашему правительству постепенно удается выигрывать международные суды и возвращать какие-то капиталы и долги, но процесс это долгий, волокитный и непредсказуемый.

– То есть капиталы Граничевского…

– А вам его жалко, что ли? – с удивлением посмотрела на нее Анжели.

– Ну, как-то это… – протянула Клавдия…

– Я понимаю, – усмехнулась Анжели, – с вашей тонкой душевной организацией и преувеличенной интеллигентностью хорошо воспитанной девочки сложно переварить простую грубую жизнь с ее реалиями. Вы сами-то замечаете, что вы разговариваете чистым, не засоренным современным сленгом языком?

– И какое отношение имеет мое воспитание к той теме, что мы обсуждаем? – строптиво возразила Клавдия.

– А такое, что вы сочувствуете даже мрази, – довольно жестким тоном пояснила ей Анжели. – Граничевский был тем самым последним «клиентом» Кости, которого он должен был устранить. Ираклия Романовича хотели убрать еще в начале девяностых. Даже при всем беспределе, который творился тогда в стране, то, на чем он зарабатывал свой начальный капитал, было за гранью любого злодеяния. Он не гнушался ничем: наркотики, продажа людей в рабство… Но основной его доход шел от так называемого сексуального туризма иностранных граждан с любыми формами извращений, за огромные деньги и предоставление им детей всех возрастов и полов и девушек в прямом смысле на убой. То есть их реально убивали. Но Ираклий предоставлял возможности удовлетворить любые извращенные сексуальные наклонности не только иностранным гражданам. Потому-то он так быстро и высоко поднялся. В то время извращенцев разного рода хватало и среди людей, обличенных властью, внезапно разбогатевших на дележе государственной собственности, и они с удовольствием пользовались его услугами. Разумеется, за огромные деньги. Ну а Ираклий, не будь дураком, тщательно снимал на видео все их утехи. Этот человек точно знает, что за деньги и за страх можно манипулировать кем угодно, и умело пользуется этим по сей день. И тот, кто слил Костика в девяносто девятом, был хорошо оплачиваемым агентом Граничевского. Когда поступил приказ о ликвидации Ираклия, он и провернул всю эту операцию по устранению Архиерея.

– Мерзко все это, – не удержалась от высказывания Клавдия.

– Как говорится, если вы любите большие деньги, политику и колбасу, вам лучше не знать, как они делаются, – усмехнулась мадам. – Ничего не меняется в этом мире, и главным врагом человека были и остаются его собственные пороки. Вы все же слишком чувствительная девушка, Клавдия.

– Я очень далека от политики, больших денег и колбасы, – уточнила свой статус Клава, – и я весьма рада этому обстоятельству. Только вот угораздило, пропади оно совсем, вляпаться в эту вашу историю.

– Это история вашей страны, Клавдия, – напомнила ей Анжели и посоветовала: – Не расходуйте свою жалость на людей подобного рода и приберегите для других людей свои принципы человеколюбия. И чтобы вы не страдали так уж сильно, намекну, что рубить голову курице, несущей золотые яйца и имеющей на них эксклюзивные права, весьма недальновидно, проще держать ее под контролем, пусть и весьма жестким.

Клава не ответила. Отвернулась, задумавшись, посмотрела в окно через затонированное стекло, снова посмотрела в глаза мадам Карно и неожиданно спросила:

– Вы его сильно любили?

И увидела, как всего лишь на мгновение промелькнула в этих прекрасных голубых глазах застарелая боль, ставшая, видимо, вечной, и что-то еще, что-то еще, она не успела понять: взгляд снова стал закрытым, отстраненным и нечитаемым. И все же Анжели ответила: