Кэндис Проктор - Где танцуют тени

Пятница, 24 июля 1812 года

Порывисто дунул холодный ветер, зашелестел ветвями деревьев над головой, принес безошибочно узнаваемый стук деревянных колес по булыжной мостовой. Стоявший у открытой в проезд калитки Пол Гибсон потушил фонарь и, напрягая зрение, вгляделся в туманный мрак. Над головой клубились тяжелые тучи, закрывая луну и звезды, вновь обещая дождь. Доктор не видел ничего, кроме высоких, грубо сложенных каменных оград да замусоренного слякотного проулочка, извилисто уходившего в туман.

Где-то в ночи залаяла собака. Гибсон невольно вздрогнул. Да, грязное это дело. Но до тех пор, пока власти не пересмотрят законы, запрещающие вскрытие человеческого тела, хирургу и его собратьям-анатомам суждено либо смиряться с собственным невежеством, либо поджидать в темные предрассветные часы продавцов трупов.

Пол Гибсон терпеть не мог невежество.

Этот худощавый, темноволосый мужчина среднего роста был ирландцем по происхождению и уже встретил свой тридцать первый день рождения. Выучившись на хирурга, он оттачивал профессиональное мастерство на полях сражений Европы. Но французское ядро лишило доктора левой ноги, оставив накатывающую приступами боль и слабодушную привычку искать забвение в опиуме. Теперь Гибсон делился своими обширными познаниями, преподавая в больницах Святого Томаса и Святого Варфоломея, и вел прием в собственном скромном хирургическом кабинете здесь, у подножия Тауэра.

Снова прозвучал собачий лай, а вслед за ним – чье-то негромкое чертыханье. Из тумана вынырнула двухколесная повозка. Сухоребрый мул в оглоблях всхрапнул и рванул удила, когда кучер натянул вожжи, гортанно восклицая:

– Тпру, да стой же, дубина стоеросовая! Куда прешь? Вот последнюю посылочку доставим, а уж потом домой, в родимое стойло.

Высокий, тощий, как жердь, человек в полосатых брюках и щеголеватом сюртуке спрыгнул с повозки и приподнял цилиндр, отвешивая церемонный поклон. Когда мужчина выпрямился, порыв ветра донес разивший от него дух крепкого джина с примесью сладковатого запаха разложения.

– Привезли, док, – весело подмигнул Джек Кокрэн, по прозвищу Попрыгунчик. – Имейте в виду, образчик вовсе не такой свежий, каким я предпочитаю видеть свой товар, но вы ведь настаивали, что хотите именно этого джентльмена.

Доктор взглянул через борт повозки на объемистый, размером с человека рогожный куль. Похитителей мертвых тел не зря называли «парни-запихни-в-мешок».

– Вы уверены, что взяли кого надо?

– Да он это, он, не сомневайтесь. Давай, Бен, бери за тот конец, – кивнул Попрыгунчик здоровяку-напарнику.

Негромко крякнув, они перевалили груз через задний бортик. Мешок бухнулся в густую траву у ворот.

– Осторожнее, – шикнул Гибсон.

Джек ухмыльнулся, оскалив длинные, потемневшие от табака зубы:

– Ручаюсь, док, он ничегошеньки не чувствует.

Подняв тяжелый сверток, мужчины пронесли его в каменную постройку в глубине заросшего садика и взвалили на гранитный анатомический стол, стоявший посредине помещения. Они проворно стащили грязную мешковину, открыв обмякший труп молодого человека с подстриженными по моде темными волосами и ухоженными руками, как и полагается джентльмену. Бледное тело было обнажено и изрядно заляпано, поскольку кладбищенские воры сняли с него саван и одежду и запихнули их в гроб, прежде чем зарыть могилу обратно. Не существовало закона, запрещавшего перевозить голого мертвеца по улицам Лондона. Однако, попавшись на похищении покойника вместе с погребальными одеяниями, можно было загреметь на семь лет в Ботани-Бей.

– За грязь прощения просим, – извинился Кокрэн. – Сегодня ж лило не переставая.

– Ничего, – отозвался хирург. – Благодарю, джентльмены, и вот ваши двадцать гиней.

Такова была такса за труп взрослого мужчины. Женщины обычно шли по пятнадцать, а дети продавались пофутово. Попрыгунчик покачал головой и, отхаркнув полный рот слюны, сплюнул через открытую дверь.

– Нет уж, пускай будет восемнадцать. У меня тоже имеется профессиональная гордость, а красавчик-то не первой свежести, хоть его и держали на льду перед тем, как закопать. Только вы ж захотели именно этого.

Гибсон вгляделся в мертвенно-бледное, привлекательное лицо покойника.

– Не так часто здоровый на вид молодой человек умирает от слабого сердца. Тело этого джентльмена должно многое поведать о болезнях кровеносной системы.

– О, уверен, это жуть как интересно, – заметил Кокрэн, поднимая с пола грязный мешок. – Премного благодарствую за заказ и доброй вам ночки, сэр.

После того, как кладбищенские воры ушли, доктор вновь зажег фонарь и повесил его на свисавшую над столом цепь. Лампа мягко раскачивалась взад-вперед, играя золотистыми бликами на восковой плоти распростертого под светильником тела. При жизни молодого человека звали Александр Росс. Внешний вид мистера Росса – физически развитого юноши лет двадцати пяти с длинными, поджаро-мускулистыми конечностями и фигурой, сужавшейся от широких плеч к стройной талии и бедрам, – свидетельствовал о безупречном здоровье. Однако пять дней назад сердце джентльмена остановилось, когда тот мирно почивал в собственной постели.

Требующее точности анатомирование недужного органа следовало отложить до наступления дня. Но Гибсон набрал в миску теплой воды и принялся смывать с трупа кладбищенскую грязь, заодно предварительно осматривая его оком профессионала.

Вот тогда-то, вытирая затылок покойника, хирург и обнаружил небольшой багровый разрез у основания черепа. Нахмурившись, Гибсон взял щуп и с ужасом увидел, как легко инструмент погрузился в ранку дюйма на четыре, повторяя путь, пробитый в живой плоти острым стилетом.

Отступив на шаг, доктор отложил в сторону негромко звякнувший щуп, прикусил нижнюю губу и задумчиво воззрился на алебастровое лицо юноши.

– Матерь Божья, – прошептал он, – а ведь ты умер не от сердечного приступа. Тебя убили.

Первые лучи солнца прогнали с Темзы густой туман, превратили дымчатую завесу в мерцающие золотисто-розовые  пряди, обвившие коньки влажных городских крыш и церковных шпилей. Себастьян Сен-Сир,  виконт Девлин, стоял у окна собственной спальни, покачивая в руке бокал с бренди. Смятая постель за спиной лежала заброшенной руиной – он так и не уснул.

У этого высокого и стройного, еще не отпраздновавшего тридцатилетие мужчины были темные волосы и диковато-янтарного цвета глаза,  обладавшие необычной способностью отчетливо и на значительные расстояния видеть в темноте, когда для большинства людей окружающая действительность сужалась до смутных серых теней. Глядя на светлеющий за окном мир, Девлин поднес к губам бренди, но помедлил и отставил выпивку нетронутой.

Случалось, воспоминания нарушали ночной покой Себастьяна, вынуждая схватываться с кровати: сны, в которых взрывались пушечные ядра и кричали искалеченные люди, видения, в которых его неотступно преследовал тошнотворный дух смерти. Но этой ночью было не так. Нынче виконт не мог уснуть скорее не из-за прошлого, а из-за будущего. Из-за правды, изменившей всю его жизнь, но открывшейся слишком поздно, и будущего, которого он не желал,  но добиться которого считал своим долгом.

Себастьян снова потянулся к бокалу и снова остановился, на сей раз от разнесшегося по дому неистового стука во входную дверь. Виконт дернул вверх раму, высунулся из окна, подставив обнаженное тело прохладному утреннему ветру, и окликнул видневшуюся на крыльце фигуру:

– Какого дьявола вам нужно?

Голова визитера запрокинулась, открывая знакомые черты.

– Девлин, это ты?

– Гибсон?! – Себастьян внезапно и болезненно протрезвел. – Я сейчас спушусь.

Задержавшись только, чтобы накинуть бриджи да шелковый халат, виконт поспешил вниз. Там он обнаружил Морея, своего дворецкого, в ослепительном сине-красном узорчатом одеянии. Мигающая свеча в руке слуги опасно накренилась, когда тот принялся отодвигать засовы.

– Возвращайтесь в постель, Морей, – велел хозяин. – Я сам обо всем позабочусь.

– Слушаюсь, милорд, – с достоинством кивнул бывший артиллерийский сержант.

Себастьян распахнул входную дверь, и доктор прямо-таки ввалился в выложенный мрамором холл.

– Гибсон, что, черт подери, стряслось? В чем дело?

Запыхавшийся хирург прислонился к стене, его обычно жизнерадостное лицо выглядело измученным и взмокло от пота. Судя по всему, друг не смог найти в такую пору извозчика и проделал весь путь до Себастьянового дома пешком – вовсе не легкая задача для человека с деревянной ногой.

Тяжело сглотнув, ирландец ответил:

– У меня небольшое затруднение.

* * * * *

Девлин смотрел на бледное тело, простертое на гранитном столе, и старался  дышать неглубоко.

Солнце уже поднялось. Ветер развеял облака и остатки тумана, выметя небо до ясной синевы. День обещал быть теплым, а от  лежавшего перед виконтом трупа и без того исходил сладковато-гнилостный дух.

– Знаешь, – заметил Себастьян, потирая нос, – оставь ты  этого человека мирно почивать в могиле, не возникло бы никаких затруднений.

Гибсон, стоявший у дальнего края стола, скрестил руки на груди:

– Немного запоздалое соображение.

Девлин фыркнул. Некоторым могло показаться странным приятельство между хирургом-ирландцем, увлеченно постигающим тайны человеческого тела, и графским наследником. Но когда-то они оба носили королевский мундир и вместе воевали  в Вест-Индии, Италии и португальских горах. Их дружба мужала в грязи и крови, среди ужаса и подстерегающей смерти. Теперь друзей объединяло стремление к справедливости и яростное негодование при виде жестокого и эгоистичного истребления человеческими существами себе подобных.

Доктор потер ладонью подбородок:

– Не могу же я притопать на Боу-стрит и заявить: «Эй, парни, может, вам интересно будет узнать, что вчера я приобрел труп, сворованный с погоста церкви Святого Георга. Понимаю, это противозаконно, но тут такое дело: оказалось, что джентльмен,  которого все его знакомые считали мирно усопшим во сне, был на самом деле убит».

– Не можешь, если тебе дорога жизнь, – невесело хмыкнул Себастьян.

Власти, как правило, закрывали глаза на деятельность похитителей трупов, пока те не попадались с поличным. А вот жители Лондона вовсе не так спокойно относились к недозволенному иссечению тел своих родных и близких. Достаточно было заикнуться  о похищении покойника, как толпы родственников в истерике бросались на церковные погосты выкапывать милые сердцу останки. А поскольку при этом нередко обнаруживались пустые гробы  с разодранными саванами, стихийно возникавшие орды мстителей изливали свой гнев на городские больницы и дома известных анатомов, круша, сжигая и безжалостно расправляясь с любым представителем лекарского братства, имевшим несчастье попасться им в руки.

А Гибсон был достаточно известным анатомом.

–  Может, Попрыгунчик вырыл не то тело? – предположил Девлин.

Доктор покачал головой.

–  Я собираюсь для пущей уверенности проверить сегодня бюллетени смертности[1], однако ставлю на Джека. Если он говорит, что это Александр Росс, значит, так оно и есть.

Виконт обошел вокруг стола, не сводя глаз с мертвеца.

– Узнаешь? – полюбопытствовал хирург.

– Нет. Насколько помню, мне никогда не доводилось встречать человека с таким именем.

– Говорят, джентльмен квартировал  на Сент-Джеймс-стрит, над кофейней «Je Reviens»[2].

Себастьян понимающе кивнул. Упомянутая улица пользовалась популярностью среди молодых людей из приличных семейств.

– А кто сообщил тебе, что Росс скончался от слабого сердца?

– Коллега из больницы Святого Томаса, доктор Эстли Купер, которого вызвали освидетельствовать покойного. Божился, что на теле отсутствовали следы насилия или болезни – когда слуга утром явился будить хозяина, тот просто лежал в постели мертвый. Купер был уверен, что у Росса отказало сердце. Вот почему я так рвался исследовать именно этот труп – хотел увидеть порок развития или поражение органа болезнью.