Дженнифер Хеймор - Герцог и служанка

Гаррет посмотрел на нее прищурившись. Он держался за столбик кровати, как за посох.

— Тебе известно, что я ездил в Кенилуорт? — спросил он мрачно. — Что это я его убил?

Жоэль ахнула:

— Нет, это невозможно! Ты был здесь. Он говорил, что ты в Колтон-Хаусе.

— Он тебе лгал.

Она шарахнулась от него и зарыдала еще громче, комкая простыни бледными руками:

— Нет!

— Он замышлял убийство моей сестры, а после хотел убить меня.

— Нет! — Она яростно замотала головой. — Нет, ты ошибаешься! Уильям жаждал мести, но ему нужны были только твои деньги! Он не был убийцей.

— Ты заблуждаешься, Жоэль.

— Ты лжешь! — Слезы струились по ее лицу. — Он не был убийцей!

Гаррет медленно выпрямился. У него не было времени, чтобы держать это обманутое, раздавленное существо за руку, утешать ее и объяснять все. Она больше ничего не значила для него. Она не стоила его заботы. У него найдутся дела и поважнее.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он холодно. — У тебя был трудный день.

— Ты его убил! — Ее всю трясло от рыданий. — Ты убил моего Уильяма!

— Доброй ночи, Жоэль. — Он повернулся и вышел из комнаты.

И когда он закрыл дверь, из-за которой доносились рыдания Жоэль, ее образ в его сердце растаял. Жоэль Мартин стала всего лишь призраком прошлого. Воспоминанием. Ошибкой, но не такой, за которую стоило себя наказывать или тратить время на сожаления.

Ему случалось допускать ошибки и посерьезнее. А теперь важно только одно — все исправить.

Гаррет, как и собирался, встал на рассвете. Он почти не спал — им владела острая потребность видеть Кейт. Он слишком поздно понял, что лучше было вообще не ложиться, а отправляться в Кенилуорт еще с вечера, как только он выбил правду из Жоэль.

Он приостановился у двери в желтую комнату, но потом прошел мимо. Так тихо, как только мог, он повернул ручку следующей двери и открыл ее. На узкой кровати у стены спала миссис Коули. Она перевернулась и издала протяжный храп. Рядом с кроватью стояла колыбелька Шарлотты. Осторожно, чтобы не разбудить миссис Коули, Гаррет подошел к колыбельке и посмотрел на малышку.

Она спала, только крохотная грудь поднималась и опускалась в такт дыханию. Коралловыми губками, круглым личиком и бледной кожей она напоминала Миранду. Однако в отличие от Миранды ее всегда будут воспринимать как его внебрачную дочь. Бастарда. Эта мысль вызвала у него острую боль.

Гаррет закрыл глаза и поклялся себе никогда больше не употреблять слова «бастард» по отношению к Шарлотте. И не позволять другим. Теперь она его дочь и будет расти в любви и заботе. Он сделает так, чтобы у нее было такое же радостное, беззаботное детство, какое должно быть у любого ребенка.

Он погладил пальцем нежную пухлую щечку.

— Я скоро вернусь, — пообещал Гаррет малышке самым ласковым шепотом.

Он посмотрел на стену, за которой находилась желтая комната, и тепло в груди, которое рождалось рядом с Шарлоттой, мгновенно сменилось ледяным холодом.

Он вышел из комнаты Шарлотты, и ноги машинально привели его в желтую комнату. Он открыл дверь и увидел, что постель застелена, а в комнате чисто убрано.

Рядом с кроватью сидела, опустив голову и сложив руки на коленях, тетя Бертрис. Гаррет нахмурился и, закрыв за собой дверь, вопросительно посмотрел на тетю.

Тетя Бертрис подняла глаза. Казалось, его приход ее совсем не удивил.

— Она уехала, — сказала тетя Бертрис.

— Не понимаю.

Она дрожащими руками поплотнее запахнула на груди халат.

— Она все равно собиралась уехать, не могла здесь оставаться. После того, что она натворила… Никто из нас этого не допустил бы.

— Она только что родила. — Гаррет об этом еще даже не думал: им владело только желание поскорее увидеть Кейт.

— Она молодая, сильная, а роды были легкими. Она устала, но все равно горела желанием уехать. Я позволила ей взять карету, чтобы добраться в Лидс.

— Но… — Гаррет указал на дверь за спиной. — Она ведь не взяла Шарлотту.

— Ребенок ее мало интересовал по сравнению с… — Тетя умолкла, и Гаррета осенило.

— Ты от нее откупилась.

Тетя Бертрис помолчала.

— Да. Откупилась.

— Сколько ты ей дала?

— Не важно.

— Сколько? — прорычал Гаррет.

— Ну какое это имеет значение? — Тетя Бертрис махнула рукой. — Пять тысяч фунтов под расписку, что она никогда больше не станет нас беспокоить.

У Гаррета на скулах заходили желваки. Он молча посмотрел на тетю.

— Я знаю, ты хотел, чтобы она исчезла из твоей жизни. Я хотела того же самого. Слава Богу, что ты в последний момент передумал на ней жениться. Слава Богу, что Кэтрин прислала эти письма. — Она крепче сжала ворот халата. — Слава Богу, никто из вас не стал меня слушать, когда я пыталась сбить вас с пути истинного. Имя Фиска приводило меня в такой ужас, что я не разглядела другого зла, которое смотрело мне прямо в глаза. Я так легко ей поверила, хоть и зарекалась от этого. Я так твердо верила, что уж меня-то на этот раз не проведут, а оказалась самой доверчивой. Если бы ты меня послушался, я бы завела тебя в жизнь, полную горя и сожалений.

— Ты… — начал Гаррет, но она перебила его:

— Это был мой долг перед тобой. Перед всеми. Это самое малое, что я могла сделать.

Он беспомощно покачал головой: тетя Бертрис отдала Жоэль свой доход за несколько лет.

— Я не виню тебя за то, что случилось.

— А зря, — мрачно ответила она. — Я оказалась такой простофилей… И я первая признаюсь, что польстилась на ее «французскость». — В ее голосе слышалось отвращение к самой себе. — Подумать только, я подбивала тебя жениться на сообщнице этого злодея Уильяма Фиска. — Она содрогнулась, и костяшки пальцев, все еще сжимавших муслиновый халат, побелели от напряжения.

— Ты думала, что так будет лучше. Тебе не из-за чего было ее подозревать. — Гаррет посмотрел на пустую кровать и испытал настолько сильное облегчение, что сам удивился. — Я рад, что она уехала, — признался он.

— И я рада. — Тетя Бертрис обратила взгляд блестящих от слез глаз к окну, за которым занимался серый рассвет.

— Ты будешь скучать по возможности поделиться с кем-то историями о жизни во Франции.

Она решительным жестом смахнула слезы.

— Вовсе нет.

Гаррета захлестнуло волной ее меланхолии, и он сделал к ней несколько шагов, наклонился и поцеловал в лоб.

— Я уезжаю, тетя Бертрис.

— Я знаю, — вздохнула она. — Ты едешь за Кэтрин Фиск.

— Да.

— Я рада, Гаррет. Я не упрямица и не дура и умею признавать свои ошибки. Я заблуждалась насчет Кейт. Теперь я это понимаю. Я ясно вижу, что с самого начала она искренне заботилась о нашем благополучии. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Если ты так хочешь, тебе лучше на ней жениться.

Он кивнул:

— Я скоро вернусь.

— Желаю тебе всего самого хорошего, мой дорогой. И вези ее в Гретна-Грин. Раз уж у тебя нет лицензии, это, осмелюсь сказать, самое подходящее место, чтобы обвенчаться.

— Осмелюсь сказать, что это очень мудрая мысль.

— Я всегда прихожу к верному выводу. Рано или поздно.

Вернувшись из Кенилуорта, Кейт обнаружила, что у Реджи усилился жар. В последующие дни его состояние только ухудшалось. Кейт не отходила от него ни на шаг, поэтому за доктором в Кенилуорт отправилась мать. Кейт заплатила ему последними деньгами из кошелька леди Бертрис.

Доктор сказал, что это инфлюэнца и Реджи из-за ослабленных легких находится в большой опасности. Кейт отказалась верить мрачным прогнозам доктора, равно как и давать Реджи эту мерзкую микстуру. В Колтон-Хаусе он ее не пил и прекрасно себя чувствовал.

Она обтирала брата прохладными влажными тряпочками, поила бульоном и отваром лимонных корок по рецепту старой кухарки лорда Дебюсси и много читала ему. Кейт делала все, чтобы облегчить братишке дыхание, остудить пылающую кожу и утешить его.

На третий день лихорадка достигла своего апогея. Кейт с трудом убаюкала его, и Реджи погрузился в беспокойную дрему. Воздух, тяжелый и спертый, пропитанный духом болезни, казался таким густым, что Кейт едва могла дышать. Она убедилась, что брат заснул, и на цыпочках вышла из крохотной каморки. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней и безжизненно уставилась на грязную оштукатуренную стену напротив.

Бекки, должно быть, уже получила обгоревшие письма. Не слишком ли поздно это случилось? Вдруг Гаррет уже женился на Жоэль?

У Кейт потяжелели веки, и она позволила им закрыться. Не имеет значения, женился он или нет. Хватит уже о нем думать. Женатый или холостой, он навсегда для нее потерян. Ее жизнь вернулась на круги своя: она здесь, в Дебюсси-Мэноре, с матерью и Реджи.

— Кэтти? — Слабый голосок Реджи просочился сквозь дверь.

Кейт тут же выпрямилась и вошла в комнату.

Реджи посмотрел на нее, и она увидела, что глаза его по-прежнему темные и серьезные, но лихорадочный блеск ушел. Он сбросил одеяла, и пот ручейками струился по его лицу, промокшая рубашка прилипала к груди.

— О, Реджи… — Кейт положила руку на его влажный прохладный лоб и едва не разрыдалась от облегчения. — Милый мой, тебе лучше?

Он кивнул:

— Чуть-чуть. Я хочу есть.

Кейт закрыла глаза. «Слава тебе Господи!»

Прошло еще два дня, прежде чем Кейт решилась оставить Реджи одного. Она планировала убраться в домике Берти, закрыть его на зиму и взять сюда грязное белье, чтобы перестирать. Она слишком долго это откладывала. Кейт надевала варежки, а Реджи, устроившийся в кресле у камина, поднял на нее глаза:

— Кэтти, я сегодня хорошо себя чувствую. Можно мне с тобой?

— Нет, Реджи, — серьезно ответила она. — Я ненадолго. И не хочу, чтобы ты ходил по холоду. Еще прошло мало времени.

Его полночи мучил сухой кашель, и мысль о том, что болезнь может вернуться, рождала в Кейт сильнейший страх. Она разгладила юбки зеленого платья, в пятнах от золы и пыли после последнего визита в домик Берти. Сегодня, закончив дела, она проглотит остатки гордости и напишет Бекки, попросит ее взять Реджи на недельку-другую. Колтон-Хаус, кажется, единственное лекарство, способное его по-настоящему исцелить.

— Ну, Кэтти-и-и… — захныкал Реджи.

Кейт взирала на него в немом изумлении. Как это возможно? Чтобы ее послушный, молчаливый брат с ней спорил?

— Я хочу пойти с тобой! — Он топнул ногой. — Я устал тут сидеть!

— Нет.

Он схватил книжку, лежавшую у него на коленях, и со всей силы швырнул в стену. Книга упала на пол и жалобно зашуршала страницами.

Кейт разинула рот от удивления.

— Реджинальд Фиск! Ты что творишь?

— Я хочу с тобой!

— Тебе нельзя, и точка.

Кейт недоумевала, откуда взялось это поведение. Может, от одиночества, от тоски по Колтон-Хаусу? А может, он просто взрослеет и проявляет склонность к таким вспышкам?

Она встала на колени перед его креслом.

— Хороший мой, я вернусь засветло, и мы сыграем в нарды, ладно?

По его щеке покатилась слезинка.

— Но я хочу с тобой пойти.

Она обняла его и прижала к себе, хоть он поначалу и сопротивлялся.

— Реджи, тебе нельзя. Сейчас слишком холодно, у тебя опять грудь заболит.

— Но я хочу! — Еще две слезинки.

— Тс-с, милый мой. Я знаю. Я все понимаю, Реджи. — Она гладила его по спине, лаская и утешая. В Колтон-Хаусе он был таким здоровым, таким счастливым. В последние дни там она разрешала ему гулять помногу часов подряд и нисколько не боялась, что его настигнет приступ кашля или астмы.

Когда его слезы стихли, она поцеловала его в щеку и встала.

— Если я не выйду в ближайшее время, то не успею вернуться до темноты, и тогда мы вообще не сможем поиграть в нарды, — серьезно сказала она.

Он не ответил, с несчастным видом глядя на книжку на полу. Она подняла ее и протянула ему:

— Вот, дочитай пока. Мама скоро спустится. — Она снова поцеловала его в щеку. — Будь хорошим мальчиком.

— Да, Кэтти, — ответил он, все еще избегая ее взгляда.

В этот момент в кухню вошла мать. Она хмурилась, и от этого морщины на лбу виднелись еще отчетливее.

— Что за шум?

— Ничего особенного. Реджи просто расстроился, но все уже в порядке.

Он отложил книгу, подпер щеку кулачком и печально уставился в камин. Мать посмотрела на него и махнула Кейт рукой:

— Кэтрин, зайдем на минутку в кладовую.

— Да, мама.

Кейт пошла вслед за матерью в маленькую пустую комнату за кухней. Она помнила туши коров и баранов и ощипанную птицу, которые вечно висели здесь на крюках, и вздрогнула. Теперь в кладовой было чисто и пусто, но все равно в воздухе чувствовался легкий запах сырого мяса, и Кейт по старой привычке избегала эту маленькую, без окон, комнатушку.