В тихой, мрачной комнате этот одинокий прибор во главе стола имел такой печальный вид!

«Здесь должна жить шумная, большая семья, – подумала Элен, – только тогда в доме будет уютно».

– Я не сообщил миссис Мейтленд о вашем приезде, – сказал Дарси. – А то она начала бы хлопотать. Я сейчас позову ее.

Он нажал на кнопку старинного звонка. Миссис Мейтленд явилась нескоро, это навело Элен на мысль, что кухня, судя по всему, находится за тридевять земель от столовой. Дожидаясь ее, Дарси налил Элен хереса. Элен обратила внимание на то, что бутылка слегка запылилась. Гости явно приходили сюда не часто.

– А кто такая миссис Мейтленд? – заинтересовалась Элен.

– М-м… Сестра вашего друга, мистера Мейтленда, который служит в Монткалме. Видите, как тут все связаны кровными узами? Но вообще-то она не замужем. «Миссис» говорится просто так, из вежливости.

Когда экономка появилась, Элен увидела, что она столь же безупречно вежлива, как и ее брат, но держится гораздо дружелюбнее.

– Я привел к нам гостью, миссис Мейтленд, – сказал Дарси. – Конечно, надо было бы сообщить вам заранее, но я уверен, что вы найдете чем нас покормить…

– Ладно, милорд, – произнесла миссис Мейтленд, бросив на Элен один-единственный удивленный взгляд, – мы сейчас что-нибудь сообразим.

Они обменялись улыбками, явно как добрые друзья. Обращение «милорд» в первый момент поразило Элен. Ей стоило труда припомнить, кто такой Дарси на самом деле, она уже давно думала о нем просто как о «Дарси».

Они уселись за длинный стол, и миссис Мейтленд подала им темно-розовую холодную говядину, маленькие свежие помидорчики, зеленый салат и внушительное количество пикулей домашнего приготовления. Все угощенье было предельно простым и вкусным.

Допивая компот из ревеня, Элен посмотрела на Дарси и сказала:

– Мне очень понравилось.

Оба они понимали, что она имеет в виду не только обед. Элен ощутила какую-то перемену в их отношениях, от того, что она оказалась у него дома, это было совсем не то, что встречаться в других местах, но Элен и дома у Дарси чувствовала себя уютно.

Он откинулся на высокую спинку стула. Поскольку Дарси сидел против света, падавшего из окна, расположенного в глубокой нише, Элен не видела его лица, а слышала только голос, и в этом голосе прозвучало нечто большее, чем обычная вежливость.

– Я рад, Элен.

«Осторожней! – предупредила себя Элен, но тут же спохватилась. – А почему, собственно говоря, осторожней? Ведь Дарси – мой друг, теперь уже близкий, надежный друг».

Дарси провел Элен по ферме, освещенной короткими лучами послеполуденного солнца. Каменные постройки располагались позади господского дома. Элен увидела высокие разноцветные амбары с островерхими крышами, длинные навесы, под которыми блестела желтая и красная сельскохозяйственная техника, чистые загоны для скота, выкрашенные белой краской перила и усердно трудившихся работников, которые уважительно, с явной симпатией поздоровались с Дарси. Даже несведущей в подобных делах Элен было понятно, что Дарси управляет поместьем умело и с любовью.

Зайдя за угол, они заметили мужчину в грязных резиновых сапогах, он садился в «ленд ровер». Дарси горячо пожал ему руку и представил его Элен:

– Тим Оукшот. Лучший ветеринар во всей округе.

Элен стояла чуть поодаль, слушая, как мужчины озабоченно обсуждают болезнь какой-то овцы, забавно думая: до чего же они похожи! Ей вспомнилось, что сначала в бильярдной Монткалма она приняла Дарси за ветеринара.

– Я очень часто вижусь с Тимом, – сказал ей Дарси, когда они помахали на прощанье вслед отъезжавшему «ленд роверу». – Наверное, чаще, чем с кем-либо еще. Кроме вас, конечно, – и он искоса посмотрел на нее, взгляд его был странным, немного вызывающим.

После экскурсии по ферме они пили чай в гостиной, небольшой, темной холостяцкой комнате, которая вдобавок служила Дарси рабочим кабинетом. В углу стоял старинный письменный стол, на котором были аккуратно сложены стопкой бумаги.

Наконец, ранним вечером, Дарси провел Элен к выходу из дома, и они подошли к навесу, под которым он оставил свою машину. Ферма, казалось, опустела. Элен решила, что рабочие, вероятно, живут в поселке Мер и разошлись по своим домам песочного цвета.

Было очень тихо.

Дарси открыл перед ней дверь автомобиля. Вдалеке, за двумя полями, слышались крики грачей, летавших над высокими вязами.

Дарси наклонил голову и поцеловал Элен. Его губы были ласковыми, а кожа мягкой. Сзади к воротнику свитера прилипла маленькая желтая соломинка. Подняв глаза, Элен увидела, что волосы Дарси на солнце точно так же отливают золотом, как и волосы Оливера. Ее вдруг пронзила боль утраты и тоска, они захлестнули ее неожиданно и от этого особенно яростно, Элен чуть не скорчилась от боли.

Но затем боль прошла так же внезапно, как и появилась. Ведь ее целовал не Оливер, а Дарси, они стояли под навесом у каменной стены, солнце освещало желтый лишайник, покрывавший кое-где камень, в воздухе пахло дымом костра…

Дарси оторвался от ее губ.

– Элен! – тихонько прошептал он, и в его голосе зазвучала мольба. – Вы… не сердитесь на меня?

И тут Элен отчетливо разглядела его простое добродушное лицо, бесцветные волосы, падавшие ему на глаза… Теперь в них не было ни малейшего сходства с волосами Оливера.

Ей показалось, что она стоит на распутье, выбирая дорогу. Их окружали тишина и покой. Разве она могла рассердиться на Дарси за то, что он поцеловал се? Он ведь нравился ей, и она хотела быть с ним именно потому, что он никого ей не напоминал. Напоминал ей человека, которого вообще не существовало…

– Нет, – сказала она еле слышно, Дарси пришлось даже наклониться к ней поближе. – Я не сержусь.

И тут же нырнула в машину, чтобы не видеть радости, засквозившей в его глазах.


В тот самый момент, когда Элен садилась в машину Дарси, Том Харт, которому вдруг стало зябко, хотя весенний вечер был довольно теплым, делал в блокноте последние записи, проводя генеральную репетицию спектакля «Как вам это понравится». Актеры столпились на авансцене и, подталкивая друг друга локтями, молчаливо ждали.

Том встал, сиденье резко откинулось, ребята даже вздрогнули от неожиданности. Том задумчиво подошел к сцене и поглядел на стоявших полукругом артистов. На их лицах была написана тревога: они боялись его приговора. Все были уже в костюмах, накрахмаленные нижние юбки Пэнси слегка шелестели.

Наконец Том расплылся в улыбке.

– Вы достойны всяческих похвал. Это было колоссально! Если вы и завтра будете в ударе, все пройдет прекрасно.

Кругом облегченно улыбнулись и зашептались.

– Вы трудились упорно. Благодарю вас, – просто сказал Том.

Это словно послужило сигналом к тому, что можно нарушить молчание.

Оливер подошел к краю сцены и посмотрел вниз.

– Спасибо! – ухмыльнулся он. – Если кто и достоин похвал, то это ты. Ты, конечно, проклятый надсмотрщик, но, пожалуй, ты имеешь на это право.

Стоило Оливеру встрепенуться, и все остальные тоже бросились благодарить Тома.

– Вы пока не очень-то воодушевляйтесь, – осадил их Том. – Важно, что будет завтра.

Он повернулся и взял свою куртку. Том всегда, поставив хороший спектакль, ощущал усталость и опустошение. Ему казалось, что он давным-давно не был дома.

– Пошли, поедим где-нибудь вместе! – окликнула его Пэнси.

– Нет. Я хочу домой.

Том шел по полутемным улицам. На деревьях, которые росли вдоль дороги, зеленели клейкие почки, но он не замечал их. Лицо его было сосредоточенно, на лбу пролегла неглубокая морщинка.

Он сделал все, что мог, но на душе все равно было тревожно.

Но дойдя до двери и вытащив ключ, Том встряхнулся.

«Осталось совсем немного», – подумал он. В таком подвешенном состоянии можно прожить совсем немного…

8

В фойе бурлила толпа. Зрители выходили в открытые двери и болтали, стоя группами на тротуаре. Публика все прибывала. Подойдя к театру, многие с интересом рассматривали фотографии спектакля, вывешенные в витринах. С фотографий на них смотрели Оливер и Пэнси – два тоскующих юноши в камзолах и белых рубашках с расстегнутым воротом, выпущенных поверх бриджей.

– О-очень мило, – сказал кто-то. – Это лорд Оливер, а кто же девушка?

Сидевший в тихом уголке театра Том посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Еще десять минут. Зрители уже заходили в зал, шелестели программками, хлопали сиденьями и окликали друг друга, здороваясь через несколько рядов.

Том перевел взгляд на тяжелый красный занавес, который висел совершенно неподвижно, совсем не колыхаясь. Пора идти за кулисы, надо пожелать каждому удачи. Но прежде Том успел заметить, что два места в переднем ряду партера, оставленные для критиков, уже заняты. Серьезные английские еженедельники всегда присылали своих корреспондентов на премьеры спектаклей, поставленных силами Оксфордского общества любителей драмы, а на сей раз им было особенно интересно: каждому хотелось посмотреть, как справился с работой сын Грега Харта. Том засунул руки в карманы и посмотрел на критиков в упор. Они учтиво беседовали. Том узнал их обоих. Это были известные люди, и Тому стало приятно, что газеты прислали на его премьеру своих лучших специалистов.

«Ну, вы у меня закачаетесь! – подумал он. – И ты, Грег, тоже! Может быть, это и вшивый студенческий спектакль, самодеятельность, но клянусь, вы такой самодеятельности в жизни не видели!»

Он увидел лорда и леди Монткалм, величественно шествовавших к своим креслам в первом ряду партера. Вокруг суетилась их небольшая свита. Том подошел поздороваться и встретил почти теплый прием.

– Какой же вы отважный человек, что пригласили в спектакль Оливера! – сказала леди Монткалм. – Я не представляю, как вам удалось от него хоть чего-то добиться. Он такой легкомысленный!

– О, я думаю, он вас сегодня удивит.

– И малышка Пэнси, наверное, тоже.

Услышав ее имя, лорд Монткалм слегка покраснел и, поперхнувшись, принялся ослаблять узел на своем черном галстуке.

– Пэнси – настоящая актриса, – сказал Том. – По-моему, у нее большое будущее. Я надеюсь, спектакль вам понравится. А теперь прошу прощения, мне нужно идти.

За кулисами он увидел бледные лица, бледные, даже несмотря на густой грим. Оливер уже приготовился к выходу на сцену и стоял, опустив золотистую голову. Рядом маячило лицо старого Адама, загримированное довольно неубедительно: серо-коричневые морщины, всклокоченный седой парик.

Рабочие сцены в джинсах и майках сновали взад и вперед, в последний раз проверяя, все ли на месте. Поодаль Том увидел Хлою. Она подмигнула ему.

Том подошел к Оливеру и тронул его за плечо.

– Удачи! – пробормотал Том.

Оливер рассеянно кивнул, повторяя про себя первые строки пьесы, неотвязно вертевшиеся у него в мозгу. Он ужасно нервничал, хотя никому бы в этом не признался. Шум, доносившийся из-за опущенного занавеса, казался ему грозным приглушенным ревом.

Убедившись, что все на месте, помощник режиссера и Хлоя ничего не упустили, Том поднялся в гримерные. Пэнси беззаботно играла в «слова» с Анной, актрисой, которая играла Селию. Пэнси выглядела очаровательно в платье елизаветинской эпохи, с осиной талией и пышной юбкой. Высокий кружевной воротник обрамлял ее прелестное лицо. Густой театральный грим лишь подчеркивал совершенство черт и, казалось, еще ярче высвечивал мириады голубых искорок, сверкавших в ее глазах.

– Удачи вам! – сказал Том девушкам.

Он поцеловал Пэнси в лоб, в сотый раз подумав, как же приятно пахнет ее кожа.

– Спасибо, дорогой, – откликнулась Пэнси. – Ну, как, все нормально?

– Да, – Том замер на пороге. – Пэнси! Спасибо тебе за то, что ты… была так сдержанна.

– Не за что!

Прозвенел звонок. Появился один из рабочих сцены.

– Через минуту поднимут занавес.

Том вернулся за кулисы. Сел на скамеечку в пустом углу и замер в ожидании.

Элен и Дарси появились в театре как раз в тот момент, когда прозвенел последний звонок. Дарси задерживался, и Элен была уверена, что спектакль уже начался. Но, преданный своему брату, Дарси был твердо намерен явиться в театр вовремя, и ему это удалось. Они тихонько прошмыгнули на свои места, когда гасили свет, и никто не обратил на них внимания.

Подняли занавес, и прожекторы выхватили из темноты фигуру Оливера. Когда он повернул голову, Элен услышала, что публика тихонько ахнула. Он был прекрасен. Даже Элен, знавшая его лицо не хуже, чем свое собственное, была потрясена.

Он произнес первые фразы размеренно, ритмично:

– Насколько я помню, Адам, дело было так…

Элен еле перевела дух. Пальцы Дарси, вцепившиеся в ее руку так, что Элен стало больно, слегка ослабили свою хватку.

Они откинулись на спинки сиденья, поддаваясь волшебному очарованию пьесы.