Стоял знойный субботний летний день. Было душно. Эдгара заставили войти в дом освежиться стаканом холодного лимонада. В это время вернулся домой дедушка и, покачав головой, заменил лимонад доброй порцией неразбавленного виски, приговаривая, что только виски — настоящее питье для серьезного мужчины. Время пролетело незаметно. Наступило время ужинать, и дедушка, успев выяснить, что у Эдгара нет на вечер никаких неотложных дел или приглашений, не позволил тому уйти. Впрочем, Эдгар и не очень рвался покинуть их. Бабушка достала из комода одну из своих лучших льняных скатертей и поставила на стол их парадный китайский сервиз. На ужин были поданы жареные цыплята с запеченными в тесте яблоками, за которыми последовали домашнее мороженое и свежеиспеченный яблочный пай. Ужинали весело, много смеялись. Эдгар оставался у них до полуночи, чувствуя себя легко и свободно, наслаждаясь компанией своих новых знакомых, живо интересуясь всеми подробностями их жизни. Этот вечер запал Дорис в память. Она видела его сейчас, будто одну из тех миниатюрных жанровых сценок, что продавали во времена ее детства, запаянными внутри стеклянных шаров: двое мужчин, сидящих рядом на глайдере, ее мать, склонившая голову с гладко зачесанными назад каштановыми волосами над гобеленом, который она тогда вышивала, и, наконец, сама Дорис, свернувшаяся в плетеном кресле и, подперев подбородок ладонями, восхищенно слушающая Эдгара и деда. Дым от сигар кольцами поднимается вверх. Слышно тихое позвякивание кофейных чашек в их руках. Молодой проникновенный голос Фрэнка Синатры, выводящего «Все или ничего», льется из радиоприемника, смешивается с гулом низких звучных мужских голосов, обсуждающих все на свете, но прежде всего — войну в Европе. И никто из них еще не знает, что пройдет всего несколько коротких месяцев, и Америка, после нападения японцев на Пёрл-Харбор, тоже окажется втянутой в общую свалку.

Ей, хорошенькой воспитательнице детского сада, в сентябре того года должен был исполниться двадцать один год. Она была свежей, наивной и, конечно, немного провинциальной девушкой, а Эдгару было уже пятьдесят семь. Он был бездетным вдовцом, умным динамичным мультимиллионером из Чикаго, уставшим делать деньги, которые ему некому было оставить и которые он был не в состоянии истратить сам, типичный одинокий деловой человек. Эдгар сразу влюбился в нее, покоренный ее типичной внешностью выпускницы американского колледжа, ее быстрым проницательным умом, ее интеллигентностью и многообещающим внутренним потенциалом, который он сумел в ней разглядеть. Тремя месяцами позже, солнечным декабрьским днем, несколько дней спустя после того, как президент Рузвельт и Конгресс объявили войну Японии, Дорис Холлидей стала второй миссис Эдгар Астернан, и ее жизнь с этого мгновения круто переменилась.

Стук распахнувшейся и ударившейся при этом о стену деревянной ставни возвратил Дорис к действительности. Она посмотрела в противоположный конец террасы. Яркий свет струился из окон библиотеки, которую Дорис приспособила в качестве жилой комнаты для Кристиана. Он заиграл на скрипке, и в тишине сумерек до нее донеслись звуки, красивые и волнующие. «Моцарт, — узнала Дорис, — он всегда играет Моцарта». Глубокая печаль охватила ее. Как болела ее душа за Кристиана и, конечно, за Диану. Они оба еще слишком молоды, чтобы вынести чудовищный груз всех несчастий, обрушившихся на их юные плечи. Она приглашала сестру Дэвида провести это лето с ними. Арабелла охотно приняла ее приглашение, но Дорис точно так же, как Диана, была абсолютно уверена в том, что она не приедет. Ни одна из них не решилась довести их согласное мнение до Дэвида, который не оставлял мысли о возвращении своей сестры к нормальной жизни. Но Дорис своим женским умом хорошо сознавала, что движет Арабеллой. Время остановилось для княгини фон Виттенген. Она не могла заставить себя на сколь бы то ни было продолжительное время уехать из Западного Берлина, всякую минуту ожидая, что ее муж вернется с того света.

Вздохнув, Дорис закурила сигарету, и, подобно синему пламени, в свете, отбрасываемом зажженной спичкой, сверкнуло ее кольцо с сапфиром и бриллиантами. Какое-то время Дорис внимательно разглядывала это обручальное кольцо, подаренное ей Дэвидом. В прошлый уик-энд, когда они с Кимом перегнали ее «роллс-ройс», он привез кольцо сюда, во Францию. Это кольцо было частью неделимого состояния графов Лэнгли, и обычно Дэвид избегал, опасаясь потери или кражи, вывозить подобные сокровища за пределы Англии. Но на этот раз он заявил, что хочет, чтобы Дорис немедленно стала носить кольцо. «Это придаст нашей помолвке официальный характер, а также послужит сигналом «Руки прочь» для всей этой волчьей стаи поклонников, что вьется здесь вокруг тебя», — со смехом добавил Дэвид, вручая кольцо Дорис.

Она несколько раз в задумчивости повернула кольцо на пальце. Это кольцо носила еще бабушка Дэвида, потом — его мать и первая жена, Марго, мать Кима и Франчески. Дорис полюбила кольцо, хорошо сознавая, как много оно значит для семьи Каннингхэм, ставшей теперь ее семьей. Ей вообще нравились сапфиры. Дорис подняла руку и тронула пальцем изящное ожерелье из сапфиров и бриллиантов, украшавшее ее шею, красивое и скромное, хорошо гармонировавшее с браслетом на запястье и с серьгами в ушах. Все эти сапфиры ей подарил Эдгар за два дня до своей кончины четыре года назад. Время немного сгладило остроту постигшего ее тогда горя, но тем не менее Дорис знала, что до конца жизни не сумеет забыть тот ужасный день, когда она узнала о неожиданной смерти Эдгара. Внезапный сердечный приступ настиг его в чикагском офисе. Долгое время она оставалась безутешной, чувство постигшей ее утраты было столь сильным, что Дорис утратила способность здраво действовать и размышлять.

Эдгар как живой предстал сейчас у нее перед глазами. Он стоял перед ней на террасе и выглядел точь-в-точь таким же, как в то утро, когда он навсегда покинул их дом на Астор-стрит. Высокий и прямой, с шапкой густых волнистых серебряных волос над темными глазами, блестящими на его загорелом, таком приветливом и благородном лице. Красивый мужественный человек, полный жизни мужчина в расцвете сил, несмотря на свои шестьдесят шесть лет. Эдгар Астернан был для нее всем — мужем, любовником, отцом, наставником, другом, поверенным ее тайн, и его смерть подкосила Дорис.

«Порадуйся за меня, Эдгар. Скажи мне: «Будь счастлива, милая», — беззвучно прошептала Дорис, как часто она делала, мысленно разговаривая с ним. — Дэвид — хороший человек, добрый и любящий, такой же славный, каким был ты. Я буду счастлива с ним, как была счастлива с тобой, но, конечно, совсем по-другому. Ничто не повторяется. Но у нас с ним есть многое, что мы можем подарить друг другу. Спасибо тебе, Эдгар, за то, что ты помог мне стать тем, что я есть теперь. Если бы не ты, то мне бы никогда в жизни не выпало счастье сидеть здесь вот так…»

Дорис почудилось, что она слышит доносящийся откуда-то издалека голос Эдгара, отвечающего ей: «Я рад за тебя, Дорис. Иди навстречу своей любви, ибо любовь — единственное, имеющее настоящую цену в этой жизни. Смело вперед, золотко мое, будь счастливой, сильной и смелой. Живи так, как я учил тебя».

Его голос, глубокий и звучный, растаял в воздухе, и Дорис поняла, что слышала его только в своем воображении, что он звучал в тайниках ее души. Но его слова были как раз теми, что он непременно сказал бы ей.

«Прощай, Эдгар, прощай, мой самый дорогой, мой самый любимый», — прошептала она ему в ответ, сознавая, что пришло время навсегда проститься с покойным мужем, отпустить на покой его душу. Она стоит на пороге новой жизни с мужчиной, который нуждается в ней точно так же, как она сама нуждается в нем, и тени прошлого не должны стоять между ними. Дорис откинулась на подушки и с облегчением вздохнула.

Бой часов окончательно оторвал ее от воспоминаний. Она затушила остаток сигареты в хрустальной пепельнице и встала, разгладив шелковые полы халата. «Довольно на сегодня», — приказала она себе, медленно проходя через террасу к парадному салону виллы. На минуту она задержалась у стола эбенового дерева с украшениями из золоченой бронзы в стиле Директории и перелистала наваленные на нем журналы Ее мысли снова закрутились вокруг волновавшей Дорис проблемы. «Если бы только можно было отложить это, — с тоской подумала она. — Потом, позднее, со всем этим было бы намного проще справиться. Сейчас — самое неподходящее время. Ничего, кроме огорчения и разочарования, это не даст. Это коснется всех, и остаток лета будет неминуемо испорчен. О Боже, я просто не знаю, как мне лучше поступить!»

Мысли метались в ее голове. «Но, как ни крути, — решила вдруг и навсегда Дорис, — придется вернуться к первоначальному решению. Дэвид должен знать все — альтернативы быть не может». Дорис сразу же ощутила облегчение. Сомнения и нерешительность ей были не менее ненавистны, нежели ложь. Утвердившись, в принятом решении, она пересекла круглый мраморный холл и поднялась по широкой лестнице наверх в покои Дэвида, формулируя на ходу в голове те фразы, которые ей предстояло произнести через несколько мгновений. Ситуация была деликатной и вместе с тем взрывоопасной. Дорис сейчас следовало употребить все свои дипломатические способности.


Виктор открыл глаза и заморгал, ослепленный ярким солнечным светом, проникавшим через закрытые ставни. Он взял с тумбочки часы и, взглянув на них, почувствовал, как чудовищно у него болит голова. «Слишком много бургундского было за обедом», — подумал он, опуская часы обратно на тумбочку. Он потянулся всем телом, подогнул длинные ноги и повернулся на бок, нащупав рукой Франческу. Виктор обнял ее распростертое рядом тело и поцеловал в макушку. Франческа пробормотала что-то сонно и открыла глаза. Он наклонился к ней, поцеловал ее в губы и вновь откинулся назад, глядя ей в лицо.

— Пора вставать, детка, иначе ты опоздаешь. Если ты останешься здесь, мы опять нарвемся на неприятности.

Франческа томно улыбнулась в ответ.

— Ну, так давай нарвемся, — игриво сказала она, придвигаясь к Виктору и проводя пальцами по его плечу. — Я — целиком и полностью — за!

Смех застрял у него в горле.

— Я тоже не прочь, — ответил он, садясь в постели, — но до Кэп-Мартина — неблизкий путь, и я не хочу, чтобы ты…

— …опять устраивала гонки на дорогах, — договорила за него Франческа.

Неожиданно она одним прыжком вскочила с постели и встала перед ним, покачивая головой из стороны в сторону. Глаза ее смеялись.

— Ты сейчас у меня заработаешь по попке, детка. Делай, что тебе сказано — оденься и поторапливайся. Я сейчас позвоню Нику.

Франческа немного помедлила и понимающе улыбнулась. Бывали моменты, когда она выглядела столь неотразимо, как сейчас, что Виктору требовалось призывать на помощь все свое самообладание, чтобы сдержать себя. Ему нестерпимо захотелось схватить ее, снова и снова обладать ею, никогда не отпускать ее от себя. Но она должна была ехать домой. Отец и Дорис ждали с минуты на минуту ее возвращения, и Виктору не хотелось наводить их на подозрения. Еще менее того он желал, чтобы Франческа, возвращаясь домой, газовала по своему обыкновению. Поэтому повелительным тоном он приказал:

— Даю вам на сборы пятнадцать минут, леди. И еще. Послушай, пусть машину лучше ведет Диана. Бог мой, ты ездишь так, что, можно подумать, будто ты готовишься принимать участие в гонках «Формула-1».

— Знаете что, Витторио Маззонетти, вы мне напоминаете нечто среднее между Наполеоном Бонапартом и герцогом Веллингтоном. Вечно командуете мною, словно полками, приказываете — иди туда, иди сюда. Есть то, есть се. Сесть-встать, одеться-раздеться.

— Давай-давай, Чес, пошевеливайся, — бросил в ответ Виктор, с трудом сдерживая смех.

— Есть, сэр! Сию минуту, сэр, — шутливо вытянулась Франческа и, послав ему воздушный поцелуй, пробежала через номер, напевая: «Правь, Британия, правь на водах. И твои женщины никогда не будут рабынями…»

Улыбка тронула губы Виктора. Она удивительно умела рассмешить и заинтриговать его. Он обожал ее неизменное чувство юмора, ее жизнерадостность, отточенные манеры и ребяческую независимость. Интересно, какой она станет, когда у нее будет побольше прожитых лет за плечами? Неужели такой же, как все остальные женщины? Он с обожанием и нежностью проводил глазами удаляющуюся фигурку. Ее юное гибкое тело покрывал ровный золотистый загар, волосы выгорели до цвета спелой кукурузы. За десять дней, что она провела на юге Франции, Франческа буквально расцвела, купаясь в лучах его любви и жаркого солнца.

В дверях ванной комнаты она обернулась, послала ему еще один поцелуй и вызывающе подмигнула. Виктор смотрел на закрывшуюся за ней дверь и, улыбаясь сам себе, думал о том, как здорово все устроилось. Им с Франческой удавалось большую часть времени проводить вместе, причем открыто и почти не таясь. В немалой степени они были обязаны этим Дорис, которая, пусть и невольно, не подозревая об истинных отношениях, собственными руками подтолкнула их друг к другу. Она с избытком оправдала восторженные отзывы о себе Франчески, оказавшись действительно очень общительной и добросердечной, щедрой хозяйкой, любящей принимать гостей. Дорис предоставила ему и Нику «открытое приглашение» к себе на виллу, выразив уверенность в том, что Виктору будет приятна возможность спрятаться в ее уединении от назойливости почитателей. И они с Ником почти каждый день проводили в чудесном доме Дорис в Кэп-Мартине, расположенном на мысе, выдающемся далеко в море, играли в теннис, купались и загорали на закрытом для посторонних пляже, гуляли по берегу моря, развлекались игрой в покер или джин, а порой — в крокет на лужайке, который доставлял Виктору неизменное удовольствие. Время от времени они устраивали обеды на террасе или очаровательные ужины при свечах в саду, предпринимали вылазки в Белью-сюр-Мер или в казино в Монте-Карло. В ответ на гостеприимство Дорис Виктор устроил изысканные обеды в «Ла Резерв» и в «Шато-Мадрид». Со своей стороны Ник вывозил их всех в Шевре-де-Ор-ин-Изе, живописную деревушку высоко в горах, и в «Ла Пират», симпатичный ресторан на открытом воздухе. Прибывший три дня назад Джейк немедленно присоединился к их компании и чувствовал себя в ней уже в полном смысле своим человеком. Вчера Джейк нанял в маленьком порту Белью быстроходный катер, и они совершили на нем морскую прогулку вдоль побережья, высаживаясь по дороге на берег для пикника, а на обратном пути зашли в Канн, чтобы выпить шампанского на веранде отеля «Карлтон» и побродить по сувенирным лавкам.