— Ничего, — энергично запротестовала она. — Когда я поступала учиться в Академию, то отбросила фамилию О'Рурк и назвала себя Темпест. Мне показалось, что это более звучное имя.

Катарин изо всех сил пыталась обрести самообладание, и на ее лице появилось некое подобие улыбки. Она постаралась придать легкость своему тону.

— Для актрисы нет ничего необычного в том, чтобы иметь сценический псевдоним. В Голливуде это обычное дело. Множество кинозвезд там выступают не под своими фамилиями.

— Я в этом не сомневаюсь, но ты упустила из виду один важный нюанс: ты собираешься стать моей женой, виконтессой Инглтон. Настанет день, и ты станешь двенадцатой графиней Лэнгли, а это само по себе налагает на тебя определенную ответственность. Кажется, ты не понимаешь, что вокруг имени женщины на которой я собираюсь жениться, не должно быть никаких тайн или даже легкого намека на нарушение приличий. Поэтому я считаю непростительной безответственностью с твоей стороны не видеть необходимости в том, чтобы быть со мной честной и откровенной. Интересно, ты и дальше собиралась скрывать от меня правду? Или ты намеревалась продолжать обманывать меня в надежде, что я никогда не докопаюсь до истины?

— Ну-ну, продолжай, Ким! — воскликнула Катарин, пристально глядя на пего. Убежденная в том, что всегда сумеет обвести его вокруг пальца, она почувствовала, что сумеет, при должной ловкости, выскользнуть из той западни, в которую ее загнал Ким. — По тому, как ты все это изобразил, можно подумать, что я — убийца, скрывающаяся от правосудия. Конечно, мне следовало бы тебе все рассказать, я даже соби…

— Может быть, ты также намеревалась мне сообщить о том, что ты вовсе не сирота, — перебил ее, сверкнув глазами, Ким, — кем ты представлялась с момента нашего знакомства?

Возмущенно глядя на нее и не дожидаясь ответа, он гневно вскричал:

— Как не пыталась бы ты оправдать свою ложь вокруг своего имени, ты не сможешь, повторяю, не сможешь отрицать, что самым возмутительным образом солгала мне о своем семейном положении! Скажи мне, Катарин, как это можно быть сиротой при живом отце? — Его голос зазвенел от гнева. — Твое поведение по отношению ко мне достойно сожаления, и оно пугает меня. Я потрясен твоей нечестностью! Ты ужасно обидела меня ею. Ты осквернила также самую преданную дружбу моей сестры и доброе расположение к тебе моего отца. Не могу передать, как он возмущен. В нашем кругу, Катарин, презирают лжецов, — закончил он свою речь и дрожащими руками закурил сигарету.

Катарин похолодела, желудок сдавил спазм, будто она проглотила твердый комок. Какое несчастье, что он узнал обо всем столь преждевременно! Теперь она потеряла все свои козыри. Но ей хватило ума и хитрости сообразить, что в ее положении попытки оправдываться, каяться или защищаться только ослабят ее позиции. Поэтому она сразу перешла в атаку. Выпрямившись, с холодным презрением и даже с оттенком превосходства в голосе она заявила:

— За всем этим чувствуется рука Дорис. Шпионить за людьми! Вмешиваться в их частную жизнь! Какая низость! Я очень удивлена, что твой отец не находит достойной порицания эту ее… сомнительную деятельность. Я, по крайней мере, таковой ее считаю. Дорис, а не я, заслуживает осуждения.

Ким почувствовал, как его лицо обдало горячей волной.

— Дорис совершенно определенно не занималась никакими расследованиями, касающимися тебя. Она слишком чиста и порядочна, чтобы быть замешанной в таком грязном деле, как шпионаж. Информация случайно попала ей в руки…

— Ага, я оказалась права! Я была в этом уверена! — с оттенком триумфа и некоторой бравады вскричала Катарин. Но и то, и другое было наигранным, поскольку в глубине души она оставалась глубоко растерянной и еще только-только нащупывала линию своего дальнейшего поведения. — Позволь сказать тебе кое-что еще, Ким. Уверяю тебя — ты ошибаешься. Я глубоко убеждена в том, что Дорис приложила все силы для расследования моего чикагского прошлого, стараясь откопать там какую-нибудь грязь обо мне. Пускай, меня это мало волнует. Ей ничего там не выкопать. Мне нечего скрывать, как я тебе уже говорила. У меня нет никаких «скелетов в шкафу».

— Я не вполне понял, к чему относится твоя последняя тирада, и не намерен удостаивать ее ответом. — Ким впился в нее взглядом и нахмурил лоб, который пересекла глубокая борозда. — Ты же не можешь отрицать, что у тебя есть отец и он живет в Чикаго?

— Нет, это правда. У меня были свои причины поступать так, как я поступила, и в этот уик-энд я как раз собиралась все тебе объяснить, хотя теперь ты вряд ли этому поверишь. — Катарин равнодушно пожала плечами. Ироническая усмешка скривила ее прелестные губы. — Но, кажется, мне не придется ничего рассказывать. Дорис, эта мастерица шпионажа, избавила меня от лишних хлопот. Пусть она еще немного покопается в грязи и представит тебе полный отчет.

Ким с негодованием воззрился на нее. Его кровь вскипела. Он с большим трудом справился с искушением схватить ее за плечи и как следует встряхнуть. Гневно сжав губы, он запустил руку в карман брюк и достал помятый почтовый конверт.

— Я не позволю тебе переводить огонь на ни в чем не повинную Дорис. Случилось так, что несколько недель назад, когда она ездила за покупками в Монте-Карло, Дорис случайно встретила в магазине свою старую знакомую из Чикаго. В разговоре с нею Дорис ненароком упомянула твое имя и сказала, что мы с тобой встречаемся. Это было ничего не значащее замечание, сделанное ею в одном ряду со многими другими, касающимися ее собственных дел. На другой день она получила от той женщины вот это письмо, в которое была вложена вырезка из местной газеты. В статье говорится о тебе и есть твоя фотография, сделанная на съемках в замке Лэнгли. Вот письмо. Пожалуйста, прочти его.

Катарин с угрюмым выражением лица и вызовом в глазах опустилась обратно на диван и крепко сцепила руки, лежащие на коленях.

— Я не желаю читать его.

— Тогда я сам прочту его тебе, — сердито сказал Ким, которого приводили в ярость надменная поза Катарин, ее показное равнодушие.

Он вынул из конверта письмо. Ким уже знал его наизусть, и ему не составило труда отыскать нужное место.

— Вот что пишет подруга Дорис: «Я обнаружила прилагаемое интервью с Катарин Темпест в воскресном приложении к «Чикаго трибюн» и сразу ее узнала. Нам она была известна под именем Кэти Мэри О'Рурк, и они вместе с Жанетт учились в монастырской школе. Как тесен мир, не правда ли? Нас давно интересовало, что с нею сталось. Она исчезла из Чикаго так неожиданно и внезапно, что ее судьба многие годы была окутана тайной. Мы не знакомы с ее отцом, который, несомненно, ничего не знает о своей дочери. Мы рады узнать, что в конечном счете с нею все в порядке и ее дела идут столь успешно. Пожалуйста, напишите ей про нас». Остальная часть для нас не представляет интереса — обычная дамская болтовня о светской жизни в Чикаго.

Ким спрятал письмо обратно в конверт, который сунул снова в карман, а газетную вырезку положил на столик перед Катарин.

— Возьми ее. Может быть, потом захочешь прочесть. Эстел Морган сделала тебя знаменитой, расписав в восторженных тонах твой талант.

Катарин, переполняемая замешательством и чувством горького разочарования, промолчала. Ее обман случайно раскрылся раньше, чем она успела в нем признаться. Какой же дурой она была! Ей следовало открыться Киму много недель назад, когда она собиралась сама поведать ему всю свою историю, представив ее так, чтобы вызвать у него сочувствие, понимание и поддержку. Выжидая, она только навлекла на себя его гнев.

Ким ждал, что Катарин скажет что-нибудь, сделает какое-то заявление, но, не дождавшись ничего подобного, он встал и подошел к окну. Невидящими глазами он смотрел на море. С самого своего возвращения из Грасса в начале недели и последовавшего за ним разговора с отцом и Дорис он жил под грузом возмущения и других, переполнявших его эмоций. Вести из Чикаго выбили у него почву из-под ног. Но не только. Он был вынужден скрывать обуревавшие его чувства, заставляя себя казаться беззаботным перед Франческой, кузеном и кузиной, перед многочисленными гостями. Столь непривычное для Каннингхэмов притворство подтачивало его душевные силы, и он чувствовал себя опустошенным. Как не покажется это странным, но после встречи с Катарин его гнев стал понемногу таять и спокойствие начало снисходить на него.

Он вернулся в свое кресло и какое-то время сидел молча в глубокой задумчивости. Наконец он снова пристально посмотрел на Катарин.

— Мне хотелось бы кое о чем спросить тебя.

Она сдержанно кивнула.

— Ведь ты — умная женщина. Скажи мне, Бога ради, как ты могла надеяться сохранить в тайне свое происхождение, имея в виду свою будущую карьеру в кино? Ты, несомненно, должна была понимать, что рано или поздно кто-нибудь узнает тебя и правда выйдет наружу.

— Да, конечно, понимала, — согласилась Катарин, — и я давно собиралась все тебе рассказать.

— Так почему же ты не сделала этого?

— Я ждала подходящего момента. Я так была поглощена работой… — Ее голос упал почти до шепота, а потом и вовсе прервался. Она потерла одну руку о другую, откашлялась и немного громче договорила: — Вспомни, в каком напряжении я была тогда на съемках в Йоркшире, а потом, когда мы вернулись в Лондон, ты был вынужден остаться в Лэнгли, поскольку твой отец находился здесь с Дорис. Мы почти не виделись тогда, и мне показалось, что лучше подождать, пока мы не приедем сюда на отдых…

— Если бы ты все мне рассказала раньше, — вздохнул Ким. На какое-то время он ушел в свои мысли, а потом пробормотал: — Помимо самой любви в ней так много всего другого, Катарин. Между влюбленными, особенно если они собираются пожениться, хотят провести вместе всю оставшуюся жизнь, должны быть доверие и дружба. Будучи неоткровенной со мной, ты подорвала мое доверие к тебе, Катарин.

Его слова, сказанные мягко и негромко, будто ножом полоснули ее по сердцу. Все старательно выстроенные ею бастионы разом рухнули, ее огромные глаза на мертвенно-бледном лице превратились в бездонные омуты и подернулись непрошеными слезами.

— Только не плачь, — упрашивал ее Ким, — не плачь, ради Бога. Я не выношу твоих слез.

— Хорошо, я не буду, — ответила Катарин, глотая слезы.

Она протянула руку к шкатулке из белого оникса, достала из нее сигарету и закурила, не дожидаясь, пока Ким поднесет ей огонь. Глубоко несчастная, она молча курила, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Как и мой отец, я считаю, что лжецы — ненадежные во всех отношениях люди, — заговорил Ким, придвигаясь к ней. — Смотри мне в глаза, Катарин, — приказал он и, когда она молча исполнила его приказание, продолжил: — В общем, одна ложь влечет за собой другую, та — третью, и так без конца. Ложь незаметно становится образом жизни. В нашей семье нет места тому, кто не способен всегда говорить правду, независимо от того, какие последствия для него может повлечь за собой абсолютная искренность. Когда ты была в Лэнгли, ты видела доспехи па стенах каминного зала и часто спрашивала об истории и традициях нашей семьи. Ты помнишь девиз нашего рода?

— Да, — с усилием ответила Катарин.

Ким больше ничего не сказал и сидел, молча наблюдая за ней. Инстинктивно Катарин поняла, что он ждет, чтобы она произнесла вслух те несколько латинских слов, девиз древнего рода Каннингхэмов. Набрав полную грудь воздуха, она тихо, по отчетливо выговорила:

— Pardessus tout: Honneur.

Ким кивнул. Глаза его просияли.

— И я тогда сказал тебе, что означают эти слова: «Честь превыше всего!» С великих рыцарских времен каждый Каннингхэм из Лэнгли руководствуется в жизни этим девизом, в нем заключен кодекс нашего поведения.

Его лицо смягчилось.

— У Ричарда Ловеласа есть стихотворение, которое мне особенно нравится. Там есть такая строка: «Я не могу любить тебя, любимая, больше чести». Думаю, что в этих простых словах выражена вся моя мужская сущность.

Ким надолго замолчал. Потом, грустно покачав головой, произнес:

— Ах, Катарин, Катарин, почему ты не доверилась нашей любви, почему ты не поверила мне настолько, чтобы сказать о себе всю правду? Неужели ты не понимаешь, что ты натворила?

Она безмолвно смотрела на него.

— Ты поставила нас обоих в немыслимое положение перед моим отцом.

Катарин послышалось отчаяние в его словах.

— Да, — прошептала она, — мне кажется, что я понимаю, Ким. Я хочу теперь же все рассказать тебе, и тогда ты, возможно, поймешь меня и не станешь осуждать столь беспощадно.

Ее лицо, юное, нежное и беззащитное, с немой мольбой было обращено к нему. Ким кивнул, и Катарин начала свой рассказ.

— Видишь ли, вся эта история возникла из-за того…