— Ты — сука! — прошипел он. — Отвратительная, лживая, расчетливая двуличная сучка! Ты заявляешься сюда со своими улыбочками и милыми речами, со своими хитростями, с этим своим знаменитым «шармом», ведешь себя, будто ничего не случилось, прекрасно зная, что ты натворила, что ты сделала со мной! Ты предала меня, и самым отвратительным образом.

— Никки, Никки! Отпусти меня, ты делаешь мне больно! — закричала Катарин, извиваясь всем телом и стараясь высвободиться. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Отпусти, у меня будут синяки…

— Ты продала мой роман! — загремел Ник, и его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Он принялся трясти ее за плечи так, что голова замоталась из стороны в сторону. — Мой роман, на который я потратил лучшие свои годы, вложил в него частицу собственной души. Роман, который я любил больше всех остальных своих книг, который так много для меня значит! А ты взяла и продала его этому выродку Майклу Лазарусу, человеку, который многие годы был моим врагом и врагом моего друга, Виктора. То, что ты сделала, не поддается воображению. Это все равно, если бы ты вонзила мне в сердце нож, а потом еще подставила чашку, чтобы собрать в нее мою кровь. Я никогда не прощу тебе этого, не прощу твоего предательства. Я… я…

Ника охватила такая ярость, он испытывал такую жгучую боль, что не смог закончить. Непрошенные слезы внезапно навернулись ему на глаза. Он был готов растерзать Катарин. Набрав полную грудь воздуха, чтобы обрести утраченное самообладание, он с силой отшвырнул ее от себя на диван, на который Катарин упала, как сломанная кукла.

— Убирайся прочь! Не желаю марать руки, ты, сука двуличная!

Он перешагнул через осколки бокала на полу и отошел к окну, где застыл, дрожа всем телом и молча глядя через стекло в сад. Его сердце мучительно ныло, кровь, пульсируя, шумела у него в голове. Постепенно глубокая грусть охватила его, и он почувствовал, как уходит его прежняя любовь к Катарин, опустошая его душу, не оставляя в его разбитом сердце ничего, кроме боли и печали. Он снова ненавидел ее, как когда-то, много лет назад. Все кончено между ними навсегда.

Катарин осталась лежать поперек дивана, трепеща всем телом, и, раскрыв рот, отчаянно боролась с подступающими к ее горлу рыданиями. Ее прекрасное лицо побледнело, стало пепельно-серым и несчастным. Она старалась собраться с мыслями, но они путались в ее затуманенной голове. Почему он так рассердился на нее? Она не отрываясь смотрела на широкую спину Ника, видела его поникшие плечи, искала слова, чтобы все ему объяснить. Но не могла найти. Потом она взглянула на Франческу и помотала головой, как бы отрицая все упреки Ника.

Франческа была поражена услышанным. Она боялась пошевелиться, не решалась произнести хоть слово, желая всей душой одного — скорее бежать отсюда, исчезнуть, испариться. Но она продолжала сидеть, будто парализованная в своем кресле, не в силах шелохнуться. Она боялась за Ника, за Катарин, страшилась того, как бы он чего-либо с ней ни сделал. Начиная кое-что понимать из его чудовищных обвинений, она недоумевала, откуда Ник сумел узнать все это, и боялась оставить их наедине.

Катарин думала о том же. Собрав в кулак все свои силы, она заставила себя сесть прямо, поправила чудесное бриллиантовое ожерелье на шее и высказала мучивший ее вопрос вслух, придав своему голосу детские, просительные ноты:

— Кто рассказал тебе про «Флорабелль», Ник?

Он медленно повернулся к ней и, глядя на нее ледяными глазами, ответил, но не сразу:

— Виктор.

— Ах да! Я обязана была сама догадаться, — пробормотала Катарин, глядя себе на руки. — Полагаю, что до него дошли какие-то сплетни, и он, естественно, не утерпел, чтобы не поделиться ими с тобой. Это так на него похоже! Он все испортил, разрушил все мои планы…

— Ты несешь чушь! — завопил Ник. — Виктор, конечно, заблуждается, а ты… О Боже, ты… ты… — задохнулся Ник от возмущения, сжимая кулаки. — Так вот, чтобы ты знала! Виктор не собирал никаких сплетен! Ему обо всем рассказал Чарли Робертс. О том, что он дописывает сценарий, что режиссером приглашен Александр Вагаси, с которым уже подписан контракт, что «Монарх» дает в понедельник сообщение в газеты об этом проекте. Виктор получил все сведения из первых рук. Ты, должно быть, продала мой роман много месяцев назад, раз дело зашло так далеко. Как же ты могла спокойно смотреть мне каждый день в глаза, зная, что ты сотворила? Впрочем, на последний вопрос можешь не отвечать. Это и так ясно.

Катарин неотрывно смотрела на Ника. Ее необычного цвета глаза стали совсем синими, в них застыла мольба. Убирая со лба выбившуюся прядь каштановых волос, она проговорила своим чистым, звонким, как колокольчик, голосом:

— Пожалуйста, успокойся, дорогой. Я было попыталась все объяснить, когда сказала, что Виктор разрушил мои планы. Завтра я собиралась сама тебе рассказать про эту сделку с «Монархом», думала сделать тебе чудесный сюрприз. Я знаю, как ты любишь «Флорабелль», как всегда хотел увидеть ее на экране, сделать фильм по этому роману. Вот почему прежде всего я выкупила его. Я рассчитывала осуществить твою давнюю мечту. Никто, как тебе известно, за много лет не пожелал финансировать постановку. Я обратилась к Майклу Лазарусу исключительно ради тебя, милый. Он давно меня обхаживал, упрашивая сняться у него на студии, и я заявила ему, что единственная роль, в которой я готова сниматься, — это Флорабелль. В конце концов он согласился и засадил Чарли Робертса за работу. Я собиралась рассказать тебе все завтра вечером и даже припасла бутылочку «Дом Периньон», чтобы отметить это событие. А на той неделе я думала показать тебе сценарий, тот окончательный вариант, что сделал Чарли. К тому времени я уже должна была получить его. Но мой чудесный, замечательный сюрприз пошел прахом из-за того, что Виктор успел рассказать все тебе первым, а ты, неверно все истолковав, вдруг возненавидел меня. Я же не сделала ничего плохого, кроме того, что хотела позаботиться о тебе, как обычно.

Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Верхняя губа Катарин задрожала, как у обиженного ребенка, и она смущенно потупилась. Ник с восхищением следил за ней, думая о том, как она хорошо, просто великолепно играет свою роль. Сейчас ему удалось увидеть в деле эту превосходную актрису, посмотреть великолепное представление с ее участием. Он подошел к дивану и сверху вниз взглянул на сидящую там Катарин. Играя на губах иронической усмешкой, он спросил обманчиво мягким тоном:

— Так, значит, ты все это проделала ради меня, Катарин? Хотела сделать мне чудесный подарок? А нехороший Виктор испортил тебе все удовольствие?

Она подняла голову и ослепительно улыбнулась ему сквозь слезы.

— Ну конечно, милый, — кивнула ему Катарин. Думая, что сумела переубедить его, и не заметив угрозы, таившейся в его внешне спокойном поведении и тоне, она протянула руку и коснулась ею руки Ника. Но тот гневно отбросил ее руку и отшатнулся.

— Ты — лгунья! — прошипел он. — Проклятая обманщица! Очень вероятно, что я никогда не сумею понять, какими мотивами ты руководствовалась, но точно знаю одно: ты никогда ничего не делала ради меня. Как обычно, ты затеяла все это, преследуя исключительно собственные интересы. Мне известно… — Ник сделал небольшую паузу, снова подошел к дивану и, наклонившись, приблизил свое лицо к ее: — У тебя связь с Майклом Лазарусом, причем уже давно, много лет.

Молниеносным движением он протянул руку и сгреб в кулак ожерелье у нее на шее. Подержав его немного, он разжал ладонь и позволил ожерелью свободно упасть на ее обнаженную грудь.

— Отличительный знак! — презрительно бросил Ник. — Итак, ты пополнила собой длинную вереницу лазарусовских шлюх, поздравляю.

Катарин испуганно отпрянула, вжавшись спиной в диванные подушки, и, поднеся обе руки к горлу, попыталась прикрыть ими ожерелье. Только теперь Ник заметил такие же бриллиантовые браслеты, поблескивавшие на ее запястьях. Словно подброшенная невидимой тугой пружиной, Катарин выпрямилась, обронив с достоинством:

— У меня никогда не было связи с Майклом. Мы с ним только деловые партнеры, вот и все.

Ник насмешливо хмыкнул и отошел к камину. Судя по выражению лица, он немного пришел в себя, слегка восстановил самообладание и неожиданно разразился громким, сардоническим смехом.

— Не разыгрывай передо мной гранд-даму, Кэти Мэри О'Рурк! Мне прекрасно известно, откуда ты сейчас приехала, и я знаю, как мило ты проводишь время с Лазарусом. Но черт побери, не могу не признать, что ты нашла достойную себя пару.

— Ты сошел с ума! — голос Катарин прозвучал не менее холодно и твердо, а ее лицо внезапно стало непроницаемым.

— Ну-ну, Катарин, довольно вранья! Я просто сопоставил и свел вместе многие разрозненные факты, слухи, статейки в разделах светских сплетен. Даже Виктор видел тебя с ним в «Ла Скала» в прошлом году. Маленький, интимный тет-а-тет. И твое собственное поведение говорит о многом…

— Опять Виктор Мейсон! — вскричала, приходя в ярость и сверкая глазами, Катарин. Что-то оборвалось у нее внутри, она утратила самоконтроль. — Мне надоело слышать это имя! Я от него устала. Виктор Мейсон готов наговорить про меня что угодно, лишь бы меня дискредитировать. Он просто ревнует, как всегда ревновал меня в прошлом.

Ник переменился в лице и угрожающе посмотрел на нее.

— Ревнует? Виктор ревнует тебя? Ты, кажется, лишилась последних остатков своего жалкого умишка. Если кто из присутствующих здесь и сошел с ума, так это ты. Твое безумие нам хорошо известно. Ревнует! Это надо же такое придумать! — И он гулко расхохотался, мотая головой.

— Конечно, ревнует. Я в свое время его отвергла, и он никак не оправится после такого удара по самолюбию. Еще бы, женщины до меня никогда не покидали постель Виктора Мейсона по собственной воле. Они всегда дожидались, пока он…

— Ты пытаешься уверить меня, что спала с Виктором? — перебил ее Ник. Его лицо при этом выражало удивление пополам с недоверием. — Ну-ну, это просто готовый сюжет для романа.

— Да, я действительно спала с ним.

— Я не верю тебе, мне бы это стало известно.

— Откуда, спрашивается, ты мог это узнать? Ты же не вездесущий. Тогда ты был дома, здесь, в Штатах. Это происходило в то время, когда погибла твоя сестра, во время съемок «Грозового перевала».

Ник почувствовал, как перехватило горло, и самые ужасные подозрения змеями закопошились в уголках его возбужденного сознания. Он взглянул на Франческу, бледную, дрожащую, поникшую в своем кресле, и она твердым взглядом ответила ему. Ник снова обернулся к Катарин, застывшей на краешке дивана в напряженной, воинственной позе. Глаза Ника сузились и превратились в узкие щелочки на его худощавом умном лице.

— Ты говоришь это просто затем, чтобы унизить меня. Я могу…

— Ничего подобного. Я спала с ним. Виктор, если можно так выразиться, первым пригубил эту чашу! — шипя, как кошка, выдавила Катарин. — У нас не просто была с ним связь, но я была от него беременна, носила его ребенка. Его, ты слышишь? И я сделала тогда аборт. Это правда, Франки об этом известно. Скажи ему, что это правда, Франки. Скажи ему, что это истинная правда!

«О Боже, нет!» — подумал Ник. Грудь его напряглась, кровь застыла в жилах, превратившись в ледяную воду. Он медленно повернул голову и молча посмотрел на Франческу, а та, будучи не в силах, подобно ему, вымолвить ни слова, также молча утвердительно кивнула и отвернулась, пряча от него свое осунувшееся лицо.

Ник какое-то время наблюдал за Катарин, подмечая триумфальный блеск в ее глазах, неприятную холодную улыбку на красивом лице, превратившемся для него в синоним маски обманщицы.

— Ты сказала Франки, что у тебя была связь с Виктором и что ты беременна от него?

— Да, я всегда все ей рассказываю, она — моя лучшая подруга.

— И когда же состоялось это историческое признание?

— Летом тысяча девятьсот пятьдесят шестого. Именно тогда я была беременна. Мы жили на вилле, и Франческа была единственным человеком, с которым я могла поделиться, а Виктор тогда, помимо всего прочего, вернулся к Арлин.

Ник оцепенел.

— И вы поверили ей? — обратился он к Франческе.

— Да, — прошептала она.

— И совершенно напрасно. Она солгала вам.

Франческа молча смотрела на него горящими от потрясения глазами.

— Я не лгала! — пронзительно вскрикнула Катарин. — Я была от него беременна, почти три месяца.

— Возможно, что ты и была беременна, — грустно заметил Ник, — но это не мог быть ребенок Виктора. — Он придвинулся к Катарин, заглянул ей в глаза, и медленная усмешка раздвинула его губы. — Дело в том, что Виктор Мейсон стерилен, и всегда был таковым, ни одна женщина не может от него забеременеть.