Кот снова мяукнул, и только по этой причине Эль не сказала вертевшееся на языке признание.

— Думаю, нам нужно отвезти его в ближайшую ветеринарную клинику, которая еще работает в это время суток. — Макс бегло посмотрел на часы, потом, придерживая ручку зонта плечом, достал телефон. Через несколько минут спустя, показал ей экран, на котором, на схематичной разметку улиц, горела красная отметка. — Нам придется ловить такси, Одуванчик, пешком топать будет далековато.

И с самым серьезным видом накинул ей на плечи свою куртку.

Эль смогла только молча кивнуть.

К счастью, с такси им повезло: они сошли с моста и почти сразу поймали свободную машину. Водитель посмотрел на третьего пассажира в руках Эль, сказал что-то про то, что они делают доброе дело: большая часть его слов утонула в ирландском акценте.

Пока они ехали, кот вел себя безупречно: не пытался вылезти, а, согревшись, принялся громко и самоотверженно мурчать. За что тут же заслужил от Макса ласковое почесывание за ушами.

Эль осторожно прижалась к плечу мужчины, наслаждаясь тем, что его потрясающий запах стал ее личной порцией адреналина прямо в кровь. Так не бывает, чтобы судьба давала столько счастья сразу. А сказки со счастливым концом случаются только с нарисованными героинями мультфильмов. Но здесь и сейчас — они вместе. Его рука крепко обнимает ее за плечи, обещая защиту и тепло, поддержку, чтобы она могла расправить крылья и взлететь к мечте.

В клинике их встретил пожилой мужчина в белоснежном халате и его полная румяная помощница. Мужчина заверил ее, что кот в хороших руках и они смогут о нем позаботиться. Правда, с недоверием уточнил, не их ли это кот.

— Мы можем подождать здесь, чтобы узнать, все ли с ним хорошо? — спросил Макс.

— Я работал волонтером, если нужна помощь…

Медсестра остановила ее попытку вмешаться.

— Мистер Нотридж знает свое дело, вам не о чем беспокоится. В холле есть кресла, вы можете подождать там. По первому взгляду тяжело делать выводы, но животное выглядит вполне здоровым, но истощенным. Его нужно подстричь, вымыть и сделать несколько уколов. Но, полагаю, уже завтра мы сможем начать искать для него приют.

— Делайте все, что нужно. Мы дождемся ответа, — заверил ее Макс.

Не отпуская ее руки ни на минуту, провел в холл. Пока Эль размышляла о том, де бы взять огромный кусок скотча, чтобы заклеить себе рот и не сказать вертящиеся на языке слова, он принес ей латте из автомата.

— Спасибо. — Эль с радостью сделала большой глоток. Оказалось на удивление вкусно.

— Мистеру Подлиза повезло, что он увязался именно за тобой. Хотя, наверное он точно знал за чьими ножками нужно волочиться, чтобы устроить свою жизнь.

— За твоими? — поддразнила его Эль.

Макс с самым бесшабашным видом в мире показал ей язык — и Эль, наконец, прорвало. Не помогла даже попытка закрыть рот ладонью, слова разрывали ее душу, прокладывали путь откуда-то из самого сердца.

— Я очень тебя люблю, Макс Ван Дорт. И мне почему-то хочется от этого плакать. И еще смеяться. И делать еще целую кучу других глупостей.

Правда, из всего озвученного списка, она выбрала именно слезы. Сквозь улыбку.

Макс просто привлёк ее к себе, потом осторожно вытер со щек дорожки от слез. Вернее, попытался вытереть, так потому что слези текли снова и снова, хоть Эль всеми силами пыталась прекратить разводить сырость.

Он не сказал, что тоже ее любит. Не сказал ничего. Наверное, это и правильно. Макс — взрослый мужчина, который вряд ли растает в обществе глупой девчонки. Ну и пусть. Зато она сказала то, что рвалось из самого сердца. Даже странно, но теперь стало удивительно легко. Больше нечего скрывать, нечего бояться. Эль знала — будет очень трудно, но она отпустит Макса, когда он захочет уйти. Когда закончится ее личная сказка. Надеялась лишь, что признание не заставит его мучиться и подбирать дурацкие слова, чтобы донести смысл одной простой фразы: «Нам надо расстаться». Впрочем, Макс не производит впечатление человека, который станет затягивать с расставанием, если уже решился на него. Наверняка разорвет сразу и решительно.

Эль помотала головой — какая же она дурочка. В объятиях любимого человека думает всякую глупую ерунду. Сказка еще не кончилась, нечего раньше времени сжигать мосты.

— Извини, из-за меня лондонских луж станет еще больше, — шмыгнула носом Эль.

— А мы никому об этом не расскажем, — улыбнулся Макс.

— Знаешь, в детстве у меня был кот. — Эль вытерла слезы. Все, плакать она больше не будет. — Ну, то есть не совсем у меня. Никто бы не разрешил завести мне домашнее животное, да и держать его в трелере было бы настоящим издевательством. Но я потихоньку подкармливала его по вечерам, когда никто не видел. Выходила на улицу, за дом, сколько себя помню, там все время валялся какой-то старый хлам, и там кормила. Даже жилище ему соорудила из картонных коробок и куска старого одеяла. Кот приходил каждый вечер, ел, а потом залезал мне на руки и мурлыкал. А я рассказывала ему обо всем, что случилось за день. Жаловалась на жизнь, — Эль улыбнулась собственным воспоминаниям. — Каждому нужен кто-то, кому можно выговориться. Я выговаривалась коту К счастью, он не читал наставлений и не делал вид, что ему все равно. — Она вздохнула, немного помолчала, краем глаза посмотрела на Макса, не скучает ли от ее болтовни. Вроде нет — смотрит заинтересованно. — А зимой кот пропал. — Эль вздохнула. — Не знаю, может, нашел себе дом получше. Я надеялась на это. Но все равно ждала. Выходила, проверяла, оставляла еду. Но он так и не вернулся.

— И все? Других не было?

— Нет. Отец с кем-то договорился — и хлам из-за дома вскоре вывезли. Мне просто негде стало кого-то прятать. Но бездомных щенков и котят я все равно подбирала, но уже тащила в приют для животных. Меня там узнавать стали. Встречали, как свою.

— Щенки и котята? — Он улыбнулся одним взглядом, отчего по коже Эль растеклось приятное тепло.

— И они тоже, — не стала отпираться Эль. — Будь моя воля, я бы всех забрала. Поэтому, когда появлялась возможность, приходила помогать за ними присматривать. Пару раз организовывала сбор денег для приюта, но из меня не очень хороший проситель. Потом, когда мать… когда ее не стало, все перевернулось с ног на голову. Мне нужны были дополнительные деньги и пришлось выбирать: либо находить дополнительную подработку, либо перебираться жить в приют, в одну из свободных клеток.

— Думаю, животные, которых ты спасла, все равно тебе благодарны. — На этот раз его голос был совершенно серьезным. — Нет ничего плохо в том, что ты сделала рациональный выбор. Иногда жизнь делает лишь видимость выбора, хотя ответ с самого начала очевиден. — Макс выдержал паузу, а потом вкрадчиво поинтересовался: — Но ты бы хотела заниматься чем-то таким?

— Волонтерством? Конечно, и буду, как только хоть что-то в моей жизни определится.

Он еще немного помолчал, потом снова спросил:

— Ты уже думала о будущем, Одуванчик? Я имею ввиду не о завтрашнем дне и даже не о твоем поступлении. Кем ты видишь себя через пару лет? Если представить, что у тебя есть возможность выбирать и не быть связанной обстоятельствами.

— Да я каждый день об этом думаю, — как есть, призналась она. Странно, что он вдруг заинтересовался этим вопросом. Хотя…

Боже, и как она сразу не поняла! Эль отодвинулась от Макса, увеличила расстояние так, чтобы уменьшить магнетическое влияние тепла его тела.

— Я не собираюсь висеть у тебя на шее. И в мыслях не было.

Кажется, он был недоволен ее ответом. И, не особо стараясь быть тихим, принялся отчитывать.

— Габриэль Кромби, я думал, мы выяснили этот вопрос. Я никогда не считал, не считаю и не буду считать тебя одной из тех женщин, которые живут только для того, чтобы вовремя присосаться к хорошему финансовому донору. Не могу похвастаться тем, что я дока в понимании человеческих душ и мотивов, но кое-что в людях смыслю. Поэтому, когда тебе в следующий раз захочется за меня решить, что и как мне думать, вспомни еще раз эти слова, потому что больше повторять я не буду.

Эль густо покраснела. Вот же дурра, форменная и окончательная идиотка. В самом деле, макс никогда не давал повода думать о нем в таком ключе. Да и она сама, положа руку на сердце, вряд ли вела себя как потрошительница чужих бумажников.

— Я всегда все говорю невпопад, — сказала она, надеясь, что на этом инцидент будет исчерпан. Чувство вины за обидные слова, пусть они и были сказаны не со зла, заползло за шиворот скользкой холодной змеей.

— Одуванчик, послушай. Мне правда интересно услышать о твоих планах. Без всяких сдерживающих условностей вроде «у меня нет возможности». Представь, что ты не связана ничем, кроме своей собственной фантазии.

И все же, что за странные вопросы? Она много о чем мечтает, и многое из этих фантазий так же реально, как полет на Луну.

— Я бы хотела писать книги. И еще работать в журнале, писать о новинках книжного рынка, о творческих людях, брать интервью с теми, кто чего-то добился в жизни, чтобы вдохновлять тех, кто боится начать. И еще бы хотела присматривать за бездомными животными, даже и бесплатно, лишь бы у меня хватало на жизнь от какого-то другого занятия. Я хочу выучиться, стать профессионалом и развиваться в том, что мне действительно интересно. Возможно, я не добьюсь ничего, возможно, я вообще бездарность, но лучше рискнуть, взлететь и упасть, чем сидеть на берегу и смотреть, как летают другие. Точно знаю, что не хочу прожечь жизнь зря.

Макс снова притянул ее к себе, и на этот раз Эль с удовольствием уткнулась ему в плечо. Мечтать с ним рядом было куда легче. Наверное потому, что он сам был из тех, кто не боится покорять новую высоту.

— Мой Одуванчик такой романтичный. Просто целая Вселенная на хорошеньких ножках.

Эль хихикнула, прижалась к нему еще сильнее. В конце концов, она может написать резюме во все журналы и газеты, какие только найдет в Нью-Йорке — у нее есть небольшой опыт, рекомендации от преподавателя. Не может быть, чтобы она совсем никому не приглянулась. А еще выбросит к чертям всю свою писанину и начнет новую книгу: о том, что самая большая трусость — это боязнь упасть.

— Как думаешь, Одуванчик, может мы могли бы забрать кота себе? Не зря же он за тобой увязался.

— Ох, Макс…

Хорошо, что можно спрятать лицо и он не видит, как она снова плачет.

— Надо бы купить переноску, миски, витамины. И что там еще нужно животным. И ошейник с колокольчиками. И уговорить администрацию гостиницы разрешить передержать его денек в номере. Что скажешь?

— Уверена, что он оценит ошейник с колокольчиками.

— Ты снова плачешь?

Она замотала головой, но переборола попытку Макса заглянуть ей в глаза.

— Я счастлива.

«Потому что мне очень-очень нравится это твое «мы».

Эль порывисто вскочила на ноги, когда в приемном отделении вновь появился мистер Нотридж.

— Ну, как он?!

— Не беспокойтесь, — доброжелательно улыбнулся ветеринар. — Все в порядке. Животному ничто не угрожает. Мы внимательно его обследовали и не нашли никаких серьезных заболеваний. Несколько царапин, блохи и глисты — обычный минимальный набор.

— Где он сейчас?

— Спит. Все, что ему сейчас требуется, — отдых и хорошее питание.

Эль обернулась на Макса. Тот поднялся следом.

— Мы можем забрать кота? — спросил, обняв Эль за талию.

— Разумеется. Но не сегодня. Я бы рекомендовал подождать дня три-четыре. Мы понаблюдаем за котом, проведем несколько дополнительных процедур и заполним на него паспорт.

— У нас нет столько времени. Мы улетаем послезавтра.

— Два дня… — задумался мистер Нотридж. — Хорошо. Два дня. То есть вы сможете забрать его послезавтра. Лучше во второй половине дня. Устроит? Раньше, извините, никак. Есть определенные процессы, требующие определенного времени. Мы не в состоянии их ускорить.

— Устроит? — Макс вопросительно посмотрел на Эль.

— Да, конечно, — часто закивала она.

— Ты правда будешь не против этого кота? — спросила Эль уже на улице. Спросила тихо, но ища его взгляд.

— А я давал повод думать, что бросаю слова на ветер?

— Нет. Просто… ну… он же беспородный, уличный. Совсем не такой, как коты на выставках.

— Ни разу не был на выставке кошек. Мне и сравнить не с чем. И вообще — что снова за сомнения? — Макс резко подхватил Эль на руки, закрутил на месте — как недавно в номере отеля. Та взвизгнула, объватила ему за шею. — Кажется, кто-то напросился на основательную порку.

— Нет, — пискнула Эль. — За что?

— Никаких возражений. Вы, мисс Кромби, виновны по всем статьям. А потому ни о каком снисхождении даже не думайте.