– Я уже давно заболела, – сказала она. – Не произошло ли до моей болезни какого-либо странного случая?

– Нет, – ответили одновременно доктор и Эмерод. – Но у тебя была лихорадка – в бреду столько мерещится.

– Может быть, – ответила Мелида с недоверчивым видом.

На другой день она обратилась с тем же вопросом к матери и Жоанну, которые дали ей тот же ответ. По мере того, как к ней возвращались ясность мыслей и чувств, она проникалась все больше одним желанием – покинуть Австралию и вернуться в Англию. Но доктор находил ее слишком слабой, чтобы она могла пуститься в столь долгое путешествие. Однако она настаивала на этом с таким упорством, что мистер Ивенс счел более опасным противоречить ей, чем уступить.

Он обещал ей заняться приготовлениями к отъезду.

Начиная с этого времени, Мелида почувствовала себя лучше. Она была в состоянии вставать и ходить.

Несколько дней спустя двое мужчин, взяв один другого под руку, возвращались из порта в город. Начался декабрь и стояла удушающая жара. Эти два человека были мистер Ивенс и Жоанн, которые направлялись в дом доктора, забронировав места на «Морской звезде» – прекрасном трехмачтовом судне, которое через восемь дней должно было отплыть в Европу.

– Я приду завтра позднее, – сказал Жоанн миссис Ивенс и ее дочерям, – мне нужно попрощаться с могилой Луизы.

– Вы не пойдете один, мы тоже отправимся с вами, – ответила Эмерод.

– Это будет моим первым выходом из дома, – сказала Мелида, протягивая ему руку. – Я обязана оказать вам этот знак дружбы.

Том распрощался с семьей доктора. Он завел маленькое дело и нашел себе жену, которую привлекло его доброе лицо и веселый характер.

– Ты счастлив, парень, тем лучше, – порадовался за него доктор, – потому что никто этого не заслуживает лучше тебя. Я хочу тебе оставить память о нас, но я не богат, и, если Кеттли не будет тебе помехой, я отдам ее тебе. Бедное животное, такое умное и ласковое! Я не желал бы продать ее кому-то, кто может плохо обращаться с ней.

– Ах! – воскликнул Том, подпрыгнув от радости, – какая удачная мысль пришла вам в голову. Мне нужна лошадь, чтобы ездить по делам, и будьте спокойны, эти поездки явятся для Кеттли удовольствием. Когда она станет подниматься в гору, я буду подталкивать повозку, а если она начнет спускаться, я придержу ее. Она не испытает недостатка в корме, вот увидите!

– Нет, я не увижу, – ответил доктор, улыбаясь, – но я верю тебе на слово.

– Посмотрите на Актеона, – продолжал Том, гладя собаку, – он куда жирнее меня.

В самом деле, Актеон являлся непререкаемым свидетелем заботы Тома о животных, находящихся на его попечении. Он завилял хвостом, казалось, желая сказать: «Это правда».

Оставалось только передать Тому Кеттли, трогательно попрощавшись с нею при этом. Уже долгое время кобыла являлась как бы узницей. Во время болезни Мелиды никто не ездил на ней. Она обезумела от радости и дважды сбросила с себя нового владельца, не причинив ему никакого вреда. Том обратился к ней с упреками, на которые она ответила коротким ржанием и взбрыкиванием. Он решил увести ее на поводу.

Во время пути он раз двадцать оборачивался, чтобы погладить нос кобылы. Доктор нашел средство сделать обоих счастливыми.

Все было готово. И вот наступил день отъезда. Все пешком дошли до настила на пристани. Доктор подал руку Мелиде, Жоанн предложил свою помощь Эмерод. Потом настала очередь миссис Ивенс и Бижу, которая, как все дети, радовалась отъезду и была более шаловливой и непослушной, чем всегда.

– Опирайся на мою руку, детка, волнуясь, говорил доктор Мелиде. – Смотри, какое чистое небо – это доброе предзнаменование. Осторожнее, ты еще так слаба. Я должен был бы отложить наш отъезд и не уступать твоим настояниям.

Мелида пожала отцу руку. Она хотела ободрить его и пыталась улыбнуться, но эта улыбка вышла такой грустной, что мистер Ивенс едва сдержал слезы.

– Полно, дитя мое, – сказал он тоном ласкового упрека, – не иди, опустив лицо вниз. Подними головку и посмотри на горизонт. Ты хорошо знаешь, что там тебя ожидает счастье – через три месяца ты увидишь Вильяма и Англию.

Мелида покачала головой с сомневающимся видом. Отец не пытался более развлечь ее и оставил погруженной в размышления.

«Морская звезда» находилась на большом рейде, иначе говоря, она была примерно на расстоянии мили от пристани. Путники разместились в барке, которая должна была отвезти их на борт судна. День был великолепный, дул свежий ветерок. Барка тихо скользила по воде, слышались лишь удары весел по воде, хлопанье птичьих крыльев в воздухе над водной гладью, напоминавшей зеркало, – птицы всегда сопровождают эти суденышки.

Бижу была восхищена. Она погружала в воду свои пухлые ручонки и брызгала то туда, то сюда. Она со смехом ждала, что ее приласкают или станут бранить, но никто не высказывал раздражения – каждый погрузился в свои горькие мысли.

По мере того, как они приближались к судну, все громче слышались веселые крики и песни. На борту царили шум и беспорядок, который трудно было себе представить. Это был взрыв общей радости. Несмотря на свое пристрастие к путешествию, англичане всегда жаждут вернуться в свою страну и повторяют в разных концах света: «Родина, милая Родина, ничто не заменит тебя!»

Представьте столпившихся на палубе четыреста эмигрантов, для которых кончилось изгнание, и тогда вам станут понятны веселые крики «ура», под которые семья Ивенсов поднялась на борт. Казалось, все были охвачены каким-то сладостным бредом.

Веселье всегда мучительно для тех, кто не может его разделить. Доктор поспешил с женой и дочерьми укрыться в предназначенных им каютах.

Все же мистер Ивенс полагал, что это путешествие пройдет спокойнее, чем первое. Он не был теперь судовым врачом, а только пассажиром, и теперь мог посвятить все заботы своей семье.

Внезапно шум прекратился, точно по волшебству: капитан дал команду к отплытию.

Раздались три или четыре свистка, и матросы стали поднимать якорь с той горловой, ритмичной песней, которая помогает тащить канат всем вместе, напрягая силы в нужный момент и действуя слаженно, как один человек.

Два пушечных выстрела прогремели в воздухе, как прощальный привет путников жителям города.

В этот момент, удаляясь от места своих страданий, Жоанн и Мелида оглянулись назад.

Жоанн искал глазами могилу Луизы и упрекал себя за то, что покидает ее.

Мелида, казалось, хотела различить в серых очертаниях города, который начинал исчезать на горизонте, какое-то место. Призрак прошлого продолжал преследовать ее.

Наступила ночь. Огонь берегового маяка давно уже скрылся вдали, а она все еще что-то пыталась увидеть во тьме.

Наконец, покинув место у борта, где она стояла почти все время неподвижно, Мелида взяла за руку сестру и отвела ее в сторону, чтобы никто не слышал их разговора.

– Ну, скажи мне, – она взглянула в лицо Эмерод, – что стало с тем человеком?

Она не осмеливалась произнести имя Макса.

Эмерод так мало ожидала этого вопроса, что смешалась и пробормотала:

– Я не знаю.

– Ты колеблешься, ты не знаешь, что солгать, – упрекнула Мелида. – Прошу тебя, Эмерод, открой мне правду. Его повесили, не так ли? О, я вспомнила. После этого у меня начался жар, но перед тем, как лишиться сознания, я видела все. Его последний взгляд обжег меня, как первый поцелуй… Какое ужасное зрелище! Оно всегда будет стоять у меня перед глазами. О, сестра, сестра! Этот призрак будет преследовать меня до могилы. – Мелида закрыла лицо руками.

– Ты неблагоразумна, – возразила Эмерод, обнимая ее, – ты вся дрожишь, сама осложняешь свою болезнь. Подумай о родителях – ведь они так любят тебя. Постарайся все забыть.

Мелида подняла голову. Ее лицо было спокойным, только сердце билось учащенно.

– Забыть! – повторила она. – Разве такое забывается? Я и умирая не забуду это ни на минуту.

Никогда, казалось, путешествие не протекало так счастливо. Погода стояла великолепная, дул попутный ветерок. Семья Ивенсов одна представляла горестный контраст с окружающим великолепием и всеобщей радостью.

Мелида с каждым днем все больше бледнела и слабела.

Миссис Ивенс и Эмерод еще пытались тешить себя иллюзиями. Но доктор Ивенс находился в страшном беспокойстве и не осмеливался анализировать ее состояние, как врач-специалист, предчувствуя самое дурное.

Каждый день после полудня семья Ивенсов собиралась на палубе.

Печаль этой маленькой группы вызывала любопытство у всех.

Чувствовалось, что они очень несчастны, и это заставляло попутчиков быть по возможности предупредительными по отношению к ним.

Один из пассажиров особенно искал любой случай сблизиться с ними и всегда выказывал им большую симпатию.

Это был молодой человек лет тридцати, не питавший, по-видимому, никакой склонности к развлечениям, при помощи которых пассажиры старались убить время на борту и не проводил, как другие, целые дни за игрой в карты. Его взгляд был открытым и чистосердечным. Голову он держал высоко как человек, уверенный в себе и имеющий незапятнанную совесть. Черты его лица были правильны и очень красивы. Он был вдовцом. Черный строгий костюм, который он носил, и меланхолическая грусть, разлитая по его лицу, придавали особую серьезность его манере держаться.

Как очень воспитанный человек, он держался просто и любезно с дамами семейства Ивенс, но самому доктору неоднократно предлагал свою дружбу, к чему тот относился сдержанно.

Ивенс стал теперь недоверчив. Удар, нанесенный Максом, поразил его до глубины души. Он больше не был тем приветливым, открытым человеком, готовым раскрыть свое сердце перед всеми, кто приходил к нему. Разве не велико преступление тех, кто обманывает доверие? Они лишают иллюзий, а для легко ранимых людей жить без иллюзий все равно, что не жить.

Отвергнутый одной стороной, незнакомец решил завоевать Бижу. Ребенок отблагодарил его щедро за заботу доставить ему удовольствие: малышка столь сильно привязалась к нему, что Эмерод начала немножко ревновать. Но скоро она упрекнула себя за это чувство: было что-то подкупающее в манерах незнакомца. Он вел себя так приветливо и почтительно, что было невозможно не проникнуться к нему симпатией.

Жоанну поручили собрать о нем у капитана кое-какие сведения. В результате все только утвердились в хорошем мнении, которым прониклись с первого взгляда на него.

Его звали сэр Эдуард. Смерть отца призвала его в Англию, где молодого человека ждало громкое имя и большое наследство.

Однажды днем миссис Ивенс отправилась искать Бижу, которая играла на палубе со своим новым другом.

– Сударыня, – смеялся Эдуард, – я кончу тем, что украду у вас вашу дочь.

– Это не моя дочь, – ответила миссис Ивенс, – но будь она ею, я не могла бы любить ее больше, чем люблю.

Молодой человек задумался на минуту. Он знал, что дочери доктора не замужем и опасался задать нескромный вопрос. Но все же он не вытерпел:

– Значит, это девочка кого-то из ваших близких?

– Нет, – ответила миссис Ивенс, – это сирота, которую мы удочерили.

– О! – сказал молодой человек, целуя Бижу, – она вас так любит!

И он посадил девочку на руки миссис Ивенс. Бижу слабо сопротивлялась, не желая покидать своего друга.

– Смотрите-ка, вот неблагодарная! – возмутилась миссис Ивенс, почти рассердившись. Затем она удалилась с нею, осыпая ласковыми упреками, которые Бижу слушала не понимая, широко раскрыв глаза.

Месяц прошел со времени отплытия из Мельбурна. Все благоприятствовало плаванию. Ничто не предвещало неопытным глазам, что прекрасная погода может измениться.

Миссис Ивенс сидела на палубе рядом с Мелидой.

В нескольких шагах от них Эмерод, держа за руку отца, смотрела на волны, бившиеся о борт судна.

Ее глаза, когда она их поднимала, устремлялись на Мелиду. Она была так напугана ее худобой и апатичностью, что повернулась с отчаянием к отцу, как бы спрашивая у него ответа.

Отец понял ее немой вопрос.

– У меня еще есть надежда, дитя мое, – сказал он ей тихо. – Твоей сестре может помочь вид родной земли и встреча с Вильямом. Любовь явится для нее лучшим врачом. Нам осталось ждать не больше двух месяцев.

– Два месяца! – пробормотала Эмерод с горечью. – Это почти два века, когда страдаешь.

– Это правда, – согласился доктор, – но погода стоит отличная, море спокойное. Мы можем плыть вперед быстрее.

– Зато завтра мы будем нестись слишком быстро, – включился в разговор капитан, проходивший мимо них в этот момент. Он протянул руку к северо-западу. – Мы уберем паруса и, несмотря на это, нас помчит со скоростью пятнадцать узлов в час.

– Тем лучше, – обрадовался доктор. – Мы скорее приедем.

Миссис Ивенс побледнела.

16

Ураган. Последний туалет