Ольга В. была очень хорошенькой особой, такой нежной, томной, глаза с поволокой. Вера также была симпатична, напоминала сборщицу винограда на картине «Итальянский полдень», но сейчас стала слишком худой, болезненной и какой-то фанатичной во всех своих пристрастиях да еще и неприятно самоуверенной во всем. В ней появились злоба и вечное недовольство всеми. Подруги старались общаться с ней поменьше.

Все четыре дамы были хороши собой, как сказал один пожилой господин: «Букет, ну просто букет прекрасных цветов!» Поскольку ему самому было гораздо больше лет, чем этим дамам, он не замечал некоторого увядания этих цветов. Зато кто-то помоложе тут же подметил: «Осенний букет». Так их и называли.

Семен Семенович тоже, буквально неделю назад вдруг оценил красоту Анны. Он вдруг очень внимательно посмотрел на нее в упор, словно впервые увидел, и заявил:

— Да, хороша Анна, — потом повернулся к Федотову: — Я так думаю, что не только в нашем городе, а и в России, да что там в России, — в мире она будет самой элегантной. Глаза — то у нее какие! Миндалевидные с черным окаймлением! А волос какой длинный! А окрас: белый с рыжим — это же самое благородное сочетание! Кто видел их осенью, борзых, когда зайца гонят, тот знает, что такое истинная красота. Вот это точно — рыжий осенний букет! Нет, я хоть с кем поспорю, русская борзая — самая элегантная в мире собака. Просто красавица…

Никто из тех господ, что стояли рядом с ним, спорить не стал. Все согласились: наша борзая самая красивая собака.

— Но вы еще не видели моего Графа! Уж он-то выделяется из любого букета, — закончил Кукушкин.

— Ну, Семен Семенович! Ды вы нас всех просто заинтриговали! Ждем-не дождемся, когда же вы нам представите свое сокровище. Пора уж из желающих приобрести салюки составлять очередь на будущих щенков… Запишите меня первым, уступите, голубчик, хоть одного! Уж очень хочется и самому завести такую породу…



Варвара Степановна подгадала так, чтобы все подруги были в сборе. И сообщая свою новость, с жадным любопытством вглядывалась в лица дам.

— Вы слышали? Воронцов собрался жениться. И на ком бы вы думали? — она ожидала какой-то особенной реакции на свои слова, но все эти дамы хорошо владели собой. Они лишь молча, внимательно смотрели на нее и ожидали продолжения: — На племяннице Кукушкина, — победно заявила она.

— А что у него за племянница? Что-то я не припомню, — лениво и равнодушно произнесла хозяйка.

— У Семена Семеновича умерла сестра прошлой зимой, он ездил на похороны и привез с собой девушку, дочь сестры покойной. Круглая сирота. Не с кем было оставить ее.

— Что же, очень хороша собой? Молода? — так же равнодушно спросила Ольга В.

— Говорят, что не красавица, но все же очаровательна, особенно когда развеселится: так шаловлива, забавна, всем становится радостно, глядя на нее.

Варвара Степановна подробно пересказывала все, что слышала о Варе: образованна, хорошо играет на рояле, прекрасно танцует, говорит по-французски. А лет ей всего семнадцать или восемнадцать. Тоненькая такая, глазки голубые, добрая, ну чисто ангелочек. «Ой, даже математику знает», — неуверенно добавила она, явно сомневаясь, хорошо ли или плохо для девицы иметь такие обширные познания в естественных науках.

Слушая эти откровения одна из дам непроизвольно глянула в сторону своей дочери, сидевшей на противоположном диване рядом с очень полной девицей. Возле них не было кавалеров, и девицы уныло о чем-то переговаривались. Мать подавила вздох.

— Да неужто в самом деле бывают такие ангелы? Голубушка, Варвара Степановна, расскажи лучше, какие у нее недостатки…

— Нету, нету. Вот истинный крест, — перекрестилась та, не поняв иронии.

— Лев Абрамович, голубчик, подойдите к нам, — окликнула Анна мужчину лет тридцати, среднего роста, плотного, с черными, слегка вьющимися волосами, зачесанными назад и открывающими уже появившиеся залысины, делавшими высокий лоб еще большим, — уж вы-то точно нам скажете, верно ли, что Воронцов собрался жениться?

— Да откуда же мне знать? Граф последнее время нигде не бывает, я с ним почти не вижусь вовсе. И о своих матримониальных планах он мне ничего не сообщал. Все разговоры у нас только о делах. — Лев Абрамович не хотел раскрывать тайну Воронцова. Тот и сам известит общество, когда пожелает. — Вот счастливчик наш Сергей Иванович — и не появляется в обществе, а дамы все только о нем и говорят.

— Лев Абрамович, не жалуйтесь, вы тоже занимаете наши умы. А будь вы с нами поприветливей, так и вовсе вам проходу бы не было. А то вон, все скрытничаете. Ну что вот скрывать? Ну женится Воронцов, так что тут тайного? Это же не сделка какая-нибудь. Мы у него невесту перебивать не станем.

Но Лев Абрамович был непреклонен.

— Я могу говорить лишь о своих личных делах.

— Так расскажите хотя бы о ваших личных делах? Уж не собрались ли и вы жениться? И на ком?

— Вот о себе я могу точно сказать — свободен, весь в вашем распоряжении.

Варвара Степановна испытывала блаженство: наконец-то она сообщила такую новость, которая интересна этим изысканным высокомерным дамам, и никто не может дать более подробных сведений. Ее очень благосклонно расспрашивали и просили обещать непременно быть у них в следующую среду. Варвара Степановна так таинственно все преподнесла, так всех заинтриговала, но она никогда бы не призналась, что источником информации была ее собственная горничная, навещавшая дальнюю родственницу Евдокию в доме Кукушкина.

К сожалению, Матрена не сразу рассказала обо всем хозяйке, не думала, что Варвару Степановну заинтересует какая-то Варя. Она опоздала с этой новостью недели на две, к этому времени Вари уж не было в Никольском.

Узнав о предполагаемой женитьбе графа, все подруги были поражены и невольно предались воспоминаниям. Причем, каждая, как и Варвара Степановна, считала остальных бывшими любовницами графа.

Марина тотчас вспомнила, какой он был замечательный любовник, но эти ее романтичные мысли были быстро оттеснены более практичными. Забыв о собственном романе, она сожалела о потере такого завидного жениха для дочери. Ведь со времен тайных встреч с Воронцовым прошло довольно много времени, дамы увядали, а их дети подросли. И теперь ее дочь сидела вон там, напротив, рядом с такой же, как она, неинтересной молодой особой.

Все смирились за эти годы, прошедшие после смерти Полины, со стойким желанием графа оставаться холостым. Но вдруг, как оказалось, и граф поддается чувствам, лед тронулся, и теперь можно было только сожалеть об упущенных возможностях. «Как же я была недальновидна! — думала Марина, — ведь можно было понять, сообразить, что граф не останется вечно одиноким. Надо было стать его близким другом и осторожно приручить. Если бы я оставалась рядом с ним! Насколько было бы проще тогда женить Воронцова на моей дочери». Ну и что, что был моим любовником, с тех пор уж столько времени прошло… Но вспомнить все равно приятно. Ах, как быстро уходят годы! И она повернулась к зеркалу: возможно, она преувеличивает? Но нет, зеркала не лгали.

А Вера с горечью вспоминала о быстром охлаждении графа. В то время, когда она влюблялась в него все больше и больше, он уж успел потерять всякий интерес к ней. Слушая рассказы Варвары Степановны, она одна испытывала очень сильное чувство — ненависть. Не зря говорят: от любви до ненависти один шаг. Правда, этот шаг она сделала после трех лет безответной любви. Теперь ей было жаль этих лет, потерянных безвозвратно, и ей было очень обидно, что на ее страсть Серж не ответил. И если раньше Веру как-то успокаивало непостоянство графа (не одна она такая), то теперь, слушая о намерении графа жениться, она все больше переполнялась ненавистью. Она так страдала, а граф, если тогда был спокоен, то теперь и вовсе весел и счастлив, и никто ему, кроме его Вари, теперь не нужен — наконец он стал верным! Это казалось ей ужасно несправедливым. И захотелось мести так же сильно, как раньше хотелось его любви. Ах, если бы эта Варя вышла замуж за другого, или … умерла.

Ольга вспоминала, как она пыталась очаровать графа, как ей хотелось стать его фавориткой. А теперь поздно: кто-то поймал его в сети брака. Сыну Ольги было лет пятнадцать, чуть старше сына Веры, она не думала о графе как о завидном женихе для дочери, поскольку той было всего десять лет. Но если уж он не достанется ей самой, так хотя бы выдать за него племянницу Лизу. У графа, она слышала, такой красивый дом. А собрание картин, гобеленов, хрусталя — говорят, можно целыми днями любоваться произведениями искусства! Как муж племянницы, он бы ее очень устраивал: ему нетрудно будет уделить капельку внимания и тетушке своей жены — мелькнула грешная мысль, и она тоже взглянула на себя в зеркало: а что, еще совсем ничего!

Лишь Анна вспомнила не о себе и своих чувствах, а о первой неудачной женитьбе Сергея Ивановича, и молила Бога, чтобы в этот раз ему досталась хорошая жена. Жаль, конечно, что ее дочь влюбилась в гораздо менее знатного и богатого, но уж ничего не поделаешь, да ведь и граф никогда не обращал на нее внимания, хотя знал с детства, а девушка слыла красавицей.

С этих пор Варвара Степановна наконец стала желанной собеседницей четырех дам, ее ждали и, как только она появлялась, тут же звали поближе. Ее мечта исполнилась, она так долго стремилась сблизиться с Анной и ее подругами, и вот она с ними! Дамы внимательно выслушивали сплетни о жизни графа и ждали, когда же будет свадьба. Что ж, общее мнение — истинное…



Постоянное присутствие Варвары Степановны в кругу этих красавиц не осталось не замеченным. «В осеннем букете появилась сухая ветка», — заметил один остряк.

7. Гость

Николя написал еще пару писем Вареньке, прежде чем отец решился сообщить ему о случившемся.

«Еще у нас новость. Пару месяцев тому назад заезжал к нам мой старый знакомец, человек обеспеченный, одинокий. Наша Варя ему сильно приглянулась, да и он ей тоже. Попросил отдать ее. Обещал выдавать Варюшу за свою родственницу и отписать ей пожизненное содержание. Подумали мы с матушкой и решили, что это для Вари самый лучший вариант. Ведь кто она такая: не прислуга и не барышня. Уж пора ей мужа присматривать, а за кого ее отдашь? За крестьянина жалко, дворянин сам не возьмет. Не девка и не барышня».

Николя на отца сильно обиделся, потребовал написать подробнее, кто таков этот знакомец, откуда. Отец не сразу сообщил ему. Так за перепиской время протянулось до лета, наступили каникулы, и Николя мог наконец ехать искать Варю.

Для молодого человека проехать пол-России в одиночестве было большим испытанием. Наконец он добрался до городка П. Тут ему указали на подводу с неказистым мужичонкой — он из деревни Никольской, что рядом с имением Кукушкина. Студент попросился в попутчики, мужик согласился. По дороге он беспрестанно болтал, о чем попало. Николя его не слушал, но вдруг имя «Варя» привлекло его внимание.

— Что за Варя?

— Дык, я ж говорю, барышня наша, племянница барина. Такая смешливая. А меня страсть любит! Как еду мимо, завсегда со мной поговорит. На той неделе кричит мне: «Ефим», — это я, значит, — «Ефим! Это какая такая у тебя скотина запряжена в телегу?» Я ей: «Знамо, какая: лошадь, барышня, али не знаете?» Это, говорит, что угодно, только не лошадь. Таких худых лошадей не бывает. Веселая у нас барышня… А то вот давеча загадку мне загадала: «Деревянный пирог, начинка мясная». Никак, говорю, не можно отгадать. А она смеется: «Эх ты, недогадливый! Да это же гроб с телом!» Да разве же можно, чтоб барышни такие загадки загадывали? Ни в жисть бы не додумался, да как же это, барышня…

— Когда она к вам приехала? — прервал его Николя.

— Дак зимой и приехала. Сестра как померла у барина, так он и привез племянницу. Сирота, значит.

— Веселая, говоришь? Хорошо, значит, ей у барина?

— А чаво ж плохого? Евдокия с ей, как с малым дитем, носится. «Варюша, поешь, Варюша, попей».

— Что за Евдокия?

— Економка у барина. А чаво это вы, сударь, все выспрашиваете меня? Сами-то кто будете?

— Варин брат я.

— Стало быть, на свадьбу едете.

— Какая свадьба?

— Так Варюша, должно, скоро выйдет за графа. Богатый граф, важный. А уж с нашей Варей-то носится. Прям, как Евдокия. Так вот с ей на пару и нянчатся… Знамо дело — любовь. Вот когда я за своей Прасковьей ухаживал, так тоже не давал ей шагу ступить. Думал, всю жисть на руках носить буду. Она у меня славная девка была. Певучая, лучше всех в деревне пела. А красивая — страсть! И сейчас ишшо ничаво. Толстая стала, во, не обхватишь. А идет — ровно пава! Так ить не подыму теперь, она меня, может, и подымет, а я ее — нет.

— Да погоди ты со своей Прасковьей, ты про Варю еще расскажи.