Анна Рэндол - Грехи девственницы

Выругавшись, Мадлен бросилась на Биллингсгейта. Она схватила пистолет за дуло и направила его на негодяя.

Биллингсгейт взвыл от боли, когда Мадлен вырвала пистолет из его рук и забросила в кусты. Он схватил ее за волосы и силой швырнул на землю. Мадлен попыталась отползти в сторону, но Биллингсгейт навалился на нее, прежде чем она успела откатиться.

Мадлен хотела ударить его коленом, но Биллингсгейт ловко увернулся. Пригвоздив руки Мадлен к земле, он попытался раздвинуть ее ноги.

Девушку охватила паника, лишая способности дышать. Мадлен хотела вскрикнуть, но Биллингсгейт зажал ей рот.

В его глазах вспыхнул безжалостный огонь.

— Ну и кто, думаете, придет вам на помощь. Ваш полицейский? Ошибаетесь. Он не придет.

Мадлен ухватилась за мысль о Гейбриеле. Она помогла ей сохранить рассудок. Дала сил выждать удобного момента, пока Биллингсгейт больно тискал ее грудь, срывая с ее губ притворные стоны. Мадлен сглотнула подступившее к горлу отвращение и принялась мысленно прорабатывать детали побега. Это умение она оттачивала годами.

Биллингсгейт принялся возиться с пуговицами на штанах. Убаюканный покорностью Мадлен, он на мгновение отпустил ее, чтобы расстегнуть штаны.

Воспользовавшись представившейся возможностью, Мадлен с силой ударила негодяя по носу ребром ладони, потом схватила его за уши и, повернув его голову, сбросила его с себя. Не обращая внимания на дикую боль в ране, Мадлен вскочила на ноги.

Ей необходимо добраться до Гейбриела. Любой ценой. Но не успела она сделать и шага, как Биллингсгейт схватил ее за лодыжку и опрокинул в грязь.

Первые фейерверки взвились в небо с оглушительным грохотом.

— Очень вовремя. Давай кричи.

Второй залп осветил темную фигуру, стоящую у входа в нишу.

Гейбриел.

Он пробежал мимо и наступил на руку негодяя, давая Мадлен возможность высвободиться. Над их головами вспыхнули зеленые огни, заглушив сдавленный крик Биллингсгейта.

Мадлен поднялась на ноги. Она помедлила лишь несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, прежде чем присоединиться к Гейбриелу.

Молодой человек схватил негодяя за галстук и рывком поднял его на ноги.

— Люди, которых вы послали за мной, побоялись устраивать сцену. Я же не стану терзаться сомнениями.

Биллингсгейт безуспешно попытался схватить Гейбриела за руку.

— Отпустите, черт бы вас побрал! Как вы смеете прикасаться ко мне? Пэру?

Гейбриел нанес ему удар.

— Шеи пэров ломаются в петле так же, как и шеи простых смертных.

Мадлен схватила Гейбриела за руку.

— Это не он. Он не знает о Сьюзен.

Но Мадлен зря надеялась погасить ярость Гейбриела.

Молодой человек вновь поднял Биллингсгейта на ноги.

— В таком случае негодяя повесят за то, что он посмел прикоснуться к тебе. Покушение на убийство — серьезное преступление.

Несмотря на прерывистое дыхание, Биллингсгейт усмехнулся.

— И как вы собираетесь это доказать? Дюжина джентльменов подтвердит, что она пошла со мной добровольно.

— А я сделаю так, чтобы вышеозначенные джентльмены узнали, что вы собирались их обмануть. — Губы Гейбриела изогнулись в дьявольской улыбке, коей позавидовал бы сам палач. — Вы предстанете перед судьей. И должен вас предупредить: ему очень нравится Мадлен.

Алые отблески фейерверка осветили ужас, написанный на лице Биллингсгейта. Джентльмены, спокойно воспринимавшие его отношение к женщинам, не потерпят обмана. Даже если его не осудят, он, как человек, живущий за счет карточных выигрышей, вынужден будет в дальнейшем влачить нищенское существование. Ведь его выгонят из всех клубов Лондона. Гейбриел оттолкнул Биллингсгейта.

Тот споткнулся и упал на колени, прижав искалеченную руку к груди.

Месть Мадлен была менее заметной. Отряхнув грязь с подола платья и вернув на место лиф, она взяла Гейбриела под руку. Потом бросила на Биллингсгейта полный отвращения взгляд и пошла прочь, даже не оглянувшись.

Биллингсгейт проиграл. Причем так крупно, что она больше не боялась его.

Для такого человека, как он, проигрыш гораздо страшнее сломанного запястья.

— Думаешь, он будет дожидаться, пока ты вернешься, чтобы его арестовать? — спросила Мадлен.

— Его арестуют констебли, которых я вызвал. — Гейбриел увлек Мадлен на боковую дорожку.

Девушка остановилась.

— Он не убийца. У него нет экипажа с фамильным гербом на дверце. Кроме того, один из джентльменов подтвердил что в ночь убийства Биллингсгейт не покидал клуба до самого рассвета. Если, конечно, я ничего не упустила. Завтра начнем…

Гейбриел погладил щеку Мадлен тыльной стороной ладони.

— Ты в порядке?

Мадлен кивнула, не в силах говорить из-за вставшего в горле кома. Она хотела рассказать Гейбриелу о своих чувствах, которые испытала, когда он возник из темноты, чтобы спасти ее, но не смогла подыскать нужных слов. А те, что пришли ей на ум, она не сумела бы произнести не сдобрив изрядным количеством унизительных слез. Воспользовавшись грохотом фейерверков, она только судорожно вздохнула.

Гейбриел взял ее за подбородок, но Мадлен отшатнулась. Его прикосновение и жалость были невыносимы.

Все было слишком болезненно, слишком неопределенно. Должно быть, Гейбриел понял это. Он опустил руку и отошел в сторону.

— Тебе лучше поехать домой.

— Мне нужно появиться перед поклонниками, чтобы они не подумали, будто я ушла с Биллингсгейтом. — Мадлен критическим взглядом окинула свое изорванное грязное платье.

— Поезжай домой, Мадлен. Они этого не стоят.

— Нет, мне нужно вернуться.

— Мадлен…

Однако девушка двинулась в сторону поляны. А спустя мгновение Гейбриел догнал ее и привычно зашагал радом.

Оставаясь в тени, Мадлен посмотрела на толпу, he поклонники быстро нашли утешение в объятиях других женщин.

Сегодня у нее не было сил прятаться от правды. Мадлен больше не было дела ни до аукциона, ни до принимавших в нем участие людей. Даже огромная сумма денег, от которой она готова была отказаться, больше не казалась привлекательной.

— Все, хватит. Отвези меня домой, Гейбриел.

В экипаже Мадлен напряженно сидела напротив Гейбриела, не отрывая глаз от сложенных на коленях рук. Гейбриелу казалось, что если экипаж тряхнет чуть сильнее, она рассыплется на мелкие кусочки.

Гейбриел должен был переживать из-за того, что лишился последнего подозреваемого, он и в самом деле переживал. Мысль о неудаче терзала его. Но беспокойство за Мадлен было гораздо сильнее этого чувства.

Промелькнувший в окне фонарь осветил ее бесстрастные черты.

И все же в груди Мадлен бушевали эмоции. Об этом свидетельствовали побелевшие костяшки пальцев и напряженные мышцы шеи. Гейбриел слышал, как натужно вырывается из ее груди дыхание.

После того как она отшатнулась от него там, в саду, он решил, что ей нужно дать передышку. Но она выглядела такой одинокой.

Гейбриел с грустью сознавал неопределенность собственных мыслей. Что он мог сказать? Как ей помочь, не напугав? Слова Мадлен о том, что аукцион больше ее не интересует, должны были его обрадовать. Но почему-то беспокоили. Что теперь у нее на уме?

Каждый удар сердца причинял Гейбриелу боль. После такой травмы, какую получила Мадлен, человек не мог быть столь собран. Даже шпион. Ей необходимо было выплеснуть бушевавшие в душе эмоции, пока они не взорвали ее изнутри.

Гейбриел сел рядом с Мадлен, старательно избегая прикосновений.

— Ты в порядке?

На губах Мадлен заиграла улыбка куртизанки.

— Не припомню более восхитительного вечера.

Нет. Он не позволит ей спрятаться.

— Биллингсгейт чудовище.

Мадлен отодвинулась к стенке экипажа.

— Он не стоит твоих воспоминаний.

Мадлен разжала кулаки и постаралась с легкостью отмахнуться, но ее руки были настолько напряжены, что попытка не увенчалась успехом. Она вновь сцепила пальцы.

— Но ты все равно помнишь, да? Я понимаю, что забыть сложно, но ты почувствуешь себя лучше, если не станешь запирать его в своих мыслях. Поговори со мной, Мадлен. Доверься. Позволь помочь тебе пройти через это.

Однако выражение лица Мадлен ничуть не изменилось.

Гейбриел медленно выдохнул.

«Дай ей прийти в себя. Дай время», — приказал он себе. Он больше не мог отрицать своих чувств к этой женщине. Но это вовсе не означало, что она готова ответить ему взаимностью.

Пока.

Он будет убеждать ее до тех пор, пока она не поймет, что стоит дороже любого состояния.

Внезапно Мадлен дернулась всем телом. Потом еще раз. С ее губ сорвался пронизанный болью вздох. На ресницах блеснула слеза, а потом скатилась по щеке, когда Мадлен отчаянно заморгала.

К черту предосторожности! Гейбриел заключил Мадлен в объятия.

Рыдания сотрясли ее хрупкую фигурку.

— Черт бы тебя побрал. Ну почему тебе обязательно надо быть таким понимающим, милым и… — Слова, которые она собиралась произнести, потонули в судорожном вздохе. — Я ненавижу плакать. Не хочу. Я не… — Рыдания вырвались наружу.

Сначала Гейбриел пытался отирать катящиеся по щекам Мадлен слезы, но потом их стало слишком много. Тело Мадлен сотрясалось, как если бы ее душа разрывалась на куски. Согнувшись пополам, она уткнулась лицом в колени Гейбриела. Ей приходилось бороться за каждый вдох, словно она тонула и никак не могла выбраться на поверхность.

О чем он только думал? Гейбриел ведь, в сущности, ничего не знал о том, что ей пришлось пережить. Он хотел, чтобы она почувствовала себя лучше, а не пала духом под грузом того, что сделал Биллингсгейт. Гейбриел продолжал сжимать Мадлен в объятиях, бормоча какой-то успокаивающий вздор и проклиная себя за глупость.

Наконец Мадлен перестала дрожать, а ее рыдания стихли.

Гейбриел убрал с ее лица прилипшие пряди волос. Он не хотел, чтобы она когда-либо вновь прошла через подобное.

— Достаточно, Мадлен. Ты просила не заговаривать об окончании аукциона, пока я не буду к этому готов. Так вот этот момент настал.

Мадлен резко выпрямилась.

Только не сейчас. Она совсем не готова выяснять отношения в эту минуту. Только не теперь, когда защищавшие ее сердце стены превратились в руины.

Одно дело подумать о завершении аукциона на вечеринке. Ведь она не высказала своих мыслей вслух, поэтому о них никто не узнал. Но сейчас Гейбриел просил, чтобы она озвучила свои дальнейшие намерения. Завершение аукциона будет равносильно признанию в собственных чувствах. И это признание в любви даст Гейбриелу самое мощное оружие, которое только можно придумать. Доверяла ли она ему настолько? Скоро все выяснится.

Мадлен чувствовала себя так, словно балансировала на краю пропасти. Прелесть полета возбуждала, но страх удара о дно был сильнее этого восхитительного предвкушения. Так было всегда.

Так стоили ли несколько минут счастья боли от удара?

— Мы все еще не знаем, кто убил Сьюзен. — Мадлен отказывалась прыгать в пропасть, пока не будет до конца уверена в своем решении. — Самый вероятный подозреваемый по-прежнему Биллингсгейт. Но даже если он ни при чем, остается шанс, что убийца кто-то из моих поклонников. Ведь Биллингсгейт был на маскараде. К тому же, если я продолжу аукцион, мы, возможно, узнаем что-то новое.

— И дадим убийце возможность вновь совершить на тебя нападение. Я не такой дурак, чтобы допустить это! Да, некоторые подозреваемые вышли из игры, но сейчас у меня гораздо больше улик, чем раньше. И все благодаря тебе.

— Я выслежу его.

Мадлен отстранилась, потому что хотела видеть лицо Гейбриела.

— И как ты намереваешься прекратить аукцион.

Гейбриел сдвинул брови.

— Поскольку мои доводы не возымели действия, я отведу тебя к первому попавшемуся священнику и женюсь на тебе.

Мадлен подозревала, что похожа сейчас на сову — настолько круглыми были ее глаза, — но поделать с собой ничего не могла. Ее сердце билось о грудную клетку с громким стуком. А может, звук казался ей громким, потому что шумом отдавался в ушах? И в щеках. И в пальцах. Все ее тело пульсировало пугающей смесью надежды, радости и удовольствия. Но даже это не могло заставить ее забыть о выработанной с годами осторожности.

— Почему ты хочешь, чтобы я стала твоей женой, с трудом вымолвила Мадлен. — И матерью твоих детей.

— Потому что тогда я буду твердо уверен, что тебе ничто не угрожает.

Не на такой ответ надеялась Мадлен.

Но Гейбриел судорожно вздохнул и провел рукой по волосам.

— А еще потому, что ты завладела моими мыслями так, что я не могу думать ни о чем другом. Потому что я ценю твой ум и доброту. Потому что мне нравится, как вздрагивают твои брови, когда ты чем-то удивлена. — Гейбриел провел кончиком пальца по бровям Мадлен. — Нравится твоя привычка противоречить мне во всем. А еще меня восхищает твоя смелость, с которой ты защищала свою страну.