Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

— Мне кажется, я не могу обсуждать с тобой Корнелиуса.

— Меня не интересует его поведение в постели. Я хочу знать, как вы там очутились. — Сняв очки, я стал протирать их. — Наши отношения, возможно, закончились, — сказал я, — но я хочу разобраться в этой ситуации прежде, чем смогу подумать о ком-нибудь еще, и я не могу с этим примириться, не зная всей правды. Я начинаю верить, что случившееся было неизбежным, но мне надо быть уверенным в этом, ты понимаешь? Я бы не просил тебя рассказывать, если бы не считал это важным.

— Хорошо, я… можно мне чего-нибудь выпить?

— Конечно. — И, посмотрев на часы, я удивился, что уже полдень.

— Что тебе налить?

— У тебя, конечно же, нет «Уайлд Тюрки».

Мы вежливо усмехнулись, два чужих человека, связанных старыми воспоминаниями.

— Как насчет мартини?

— Годится.

Я приготовил два мартини с «Бифитером», очень сухих, с большим количеством льда и тремя оливками. Пить мне не хотелось, но я понимал, что это лучшее средство, которое сделает голову ясной.

— Ты помнишь, в прошлую среду я отказалась пустить тебя к себе на мансарду? — начала Тереза.

— Помню.

— После твоего ухода я поднялась наверх, пыталась работать, но безуспешно. В конце концов я сдалась и спустилась вниз, чтобы убраться на кухне, но когда я попыталась все вымыть, то почувствовала себя совсем плохо. Я села и задумалась: мне двадцать пять лет, я осталась без средств к существованию и каких бы то ни было перспектив. Я никогда не считала, что умираю с голода ради искусства. Правда состояла в том, что мои сбережения кончились, и некоторое время меня поддерживал Кевин. В то утро он дал мне две недели, чтобы я нашла работу и начала жить собственной жизнью. Однако в тот момент я жила за его счет. Не важно, что он гомосексуалист. Ситуация усугублялась тем, что я брала у него деньги и не давала ничего взамен. Я подумала, какая же я обманщица. Какое лицемерие кичиться независимостью, беря при этом деньги у Кевина, каждый раз подставляя тебя. Я презирала себя.

Потом приехал Корнелиус. Было достаточно поздно, и, когда я сказала ему, что Кевин лег спать, он ответил, что это не имеет значения, и спросил, может ли он выпить чашечку кофе на кухне. Я не могла даже вообразить, в каком он состоянии. Он молча сидел за кухонным столом и пил кофе. Это было жутко. При нормальных обстоятельствах я бы смутилась, но я была так расстроена и просто подумала: «Уходи. Я не хочу разговаривать с тобой». И вдруг он спросил: «А тебе нравится та картина Брака, которая висит в гостиной у Сэма?». Я ответила: «Я видела лучше».

Мы некоторое время болтали об искусстве. Не знаю, почему Кевин считает Корнелиуса обывателем. Хотя Корнелиус не способен держать кисть в руке, у него хороший художественный вкус. Тем не менее он спросил о тебе. Я ответила, сказав об этом вслух впервые, что все это несерьезно, и я собираюсь порвать наши отношения. Потом он сказал: «Вот здорово! Можно мне посмотреть твои картины?» И мы оба засмеялись, потому что это была избитая фраза, вариация на старую тему, когда я ответила ему, что они ему не понравятся. «Посмотрим», — сказал он. Я не могу описать, как он выглядел. Внезапно я интуитивно почувствовала, что этот человек создан для меня, и ответила: «Хорошо». Мы поднялись наверх. Я без умолку говорила, так как немного нервничала, он же был спокоен. Потом вдруг я поняла, что чувство это было взаимным и что он по какой-то причине тоже решил, что я создана для него. Ему очень понравились мои картины… очень. Трудно объяснить, но это была правда. Я бы сразу поняла, если бы он был не искренен.

Через несколько мгновений я ответил:

— Все ясно.

Неловко затушив сигарету, она встала.

— Мне больше нечего сказать. Я ухожу. Прости меня, Сэм. Я плохо вела себя по отношению к тебе, и мне очень жаль, что я причинила тебе столько боли. Надеюсь, ты еще встретишь настоящую любовь.

Я поднялся, чтобы проводить ее до дверей.

— Я хочу попросить тебя об одном маленьком одолжении, — сказал я спокойно. — Могу я купить одну из твоих картин? Я хочу купить ту, на которой изображена улица с горой мусора на заднем плане и маленькой белой церковью на холме.

Наступила полная тишина. Посмотрев на нее, я увидел, что она стоит недвижимо, и бесстрастно подумал, как должно быть странно мы выглядим вместе — она в своем строгом черном костюме и я, неуклюжий, в своей жеваной пижаме.

Внезапно она разрыдалась, слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам, но она ничего не отвечала.

Я спросил:

— Ты ее продала?

Она кивнула и стала искать платок в сумке.

— Сколько картин он купил?

— Все!

— Когда будет выставка?

— Осенью… в его галерее. Он собирается представить коллекцию американских примитивистов.

— Н-да. Мои поздравления!

— О Сэм, дорогой.

— Не волнуйся, — ответил я, — я не буду спрашивать, обещал ли он тебе выставку до того, как вы переспали, или после. Прощай, Тереза. Мы больше не будем любовниками, но, я надеюсь, останемся друзьями. И если тебя прижмет жизнь, ты просто позвони, и я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе. Поверь мне, тем, кто связался с Корнелиусом Ван Зейлом необходима поддержка.

Он купил ее.

Я принял душ, тщательно побрился, надел свой лучший серый костюм, накрахмаленную белую рубашку и свой любимый темно-синий галстук.

Я мог бы его простить, если бы их объединил внезапный общий интерес к искусству. Я мог бы его простить, если бы это была любовь с первого взгляда, что не реально, но возможно. Я даже мог бы его простить, если бы в ее спальне он открыл для себя некое волшебство, недостижимое более нигде. Но Корнелиус был богат и красив. Он мог иметь любую женщину, которую захотел, для удовлетворения тех сексуальных потребностей, которые не утоляла его жена. У него не было необходимости отнимать у меня Терезу, разрушая ее неповторимый образ и превращая в неуклюжую стеснительную женщину в черном, которую я с трудом узнал. Правда состояла в том, что он увидел, очаровал и завладел ею, как если бы она была картиной Кандинского, висящей у него в офисе. Я вспомнил Пола Ван Зейла, одержимого навязчивой идеей заполнить, внедрить в чистые и восприимчивые умы своих протеже собственный цинизм, и увидел, каким я был дураком, когда вовлек ее в испорченный мир Пола Ван Зейла. С иронией я вспомнил, что долгое время всерьез и не думал о женитьбе на ней, так как не считал ее подходящей для этого мира. Теперь благодаря Корнелиусу она приспособилась, и очень хорошо приспособилась.

Я завязал галстук, причесался, постаравшись сделать прямой пробор, и когда закончил, скрупулезно осмотрел себя в зеркале. Я был безукоризненно одет, тщательно подстрижен и отлично гармонировал со своим роскошным пентхаузом. Выйдя из спальни, я вернулся в гостиную допить бренди.

Дождь прошел. Облака рассеялись и открыли блестящую махину Крейслер-Билдинга. Мгновение я смотрел в окно как в свое прошлое, пытаясь увидеть себя тем молодым человеком, каким я был в Бар-Харборе. Но молодой человек канул в лету. И я уже плохо помню свою прежнюю жизнь. Дорога к ней была забита грязью, через которую мне пришлось пройти к своей американской мечте. Прошлого не вернуть. Я мог вернуть его с помощью Терезы, но она ушла, не вынеся всей той грязи. И сколько бы раз впоследствии я не возвращался в Бар-Харбор, я никогда не вернусь домой. Прошлое было похоронено. Осталось только будущее.

У меня была одна, только одна мысль. Я громко сказал Крейслер-Билдингу: «Ему не удастся избежать этого». А себе сказал: «Я заставлю его заплатить».

Германия может подождать. Германия потом, в конце, а теперь мне надо раздать долги своему прошлому. Сейчас я займусь не работой для Управления экономического сотрудничества, а непосредственно Корнелиусом Ван Зейлом.

Я вспомнил, что говорил мне Корнелиус в прошлом по поводу каких-то неприятных моментов:

— Когда имеешь дело с врагом, всегда целься в ахиллесову пяту.

Я размышлял об ахиллесовой пяте Корнелиуса. Я долго думал об этом.

Конечно же, я не причиню ей никакого вреда. Как я смогу? Мне было бы приятно заботиться о каком-нибудь милом, привлекательном существе с жизнерадостным характером. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она стала самой счастливой девушкой в Нью-Йорке. У нее будет красивый дом, много прислуга, счет у Тиффани, ребенок хоть каждый год, все как в раю. Вообще-то женатым быть неплохо, и мне с такой молодой женой, как Вики, будут завидовать все мои друзья. Я представил выражение лица моей мамы, когда она увидит своего первого внука. Я представил идиллическую картину нашей свадьбы и медового месяца. Я представил ужины при свечах с женой в годовщину нашей свадьбы, на которую я буду дарить ей бриллианты, меха и все, что она пожелает.

Моя практичность заставила меня остановиться. Рассмотрев всю ситуацию с более отстраненной точки зрения, я пришел к такому же решению. В моей личной жизни было достаточно грязи. У меня было достаточно женщин, оставивших, предавших или изменивших мне с другими. Теперь мне хотелось чистоты, невинности и нормального респектабельного дома с красивой молодой женой и четырьмя смышлеными многообещающими детьми, а затем красивый дом сначала в пригороде Нью-Йорка, а затем Бонна…

Корнелиус конечно же разозлится, но что он сможет сделать? Я вытянул свой билет. Я обставлю его.

Я подошел к телефону, и когда англичанин-дворецкий снял трубку в особняке Ван Зейлов, я уже не сомневался.

— Это мистер Келлер, Каррауэй, — сказал я вежливо. — Пожалуйста, могу я поговорить с мисс Вики?

— Сэм женился на Вики! — произнес, задыхаясь, Корнелиус. Он едва мог говорить. Дыхание его было неустойчивым.

Мне понадобилось всего три секунды, чтобы осмыслить ужасную новость, а затем я полностью переключилась на его состояние.

— Я достану твои лекарства, — сказала я, соскользнув с кровати. — Приляг.

Он стоял в дверях между нашими спальнями, но пока я говорила, он послушно прошел ощупью к моей постели и рухнул на подушки. Он был очень бледен.

В его ванной я нашла пузырек, две таблетки и стакан воды. Я жила с ним слишком долго, чтобы испугаться его астматического приступа, но я была огорчена, потому что знала, насколько он не любил, когда я видела его в таком унизительном состоянии.

Мучительно медленно прошли полчаса. Я хотела послать за врачом, но он не позволил. Корнелиус прекрасно разбирался в том, насколько опасен каждый приступ, и как раз в тот момент, когда я была готова, вопреки его решению, послать за врачом, ему стало лучше. Но все равно он не пытался заговорить еще двадцать минут. Его первыми словами были:

— Это был самый худший день в моей жизни.

— Ну-ну, успокойся, Корнелиус, или приступ начнется снова.

— Сэм женился на Вики! — закричал он на меня.

— Да, дорогой. Я не могу представить себе, почему ты так огорчен. Разве это не то, чего ты добивался? — Я наклонилась, чтобы поправить постель.

Повернувшись, Корнелиус со стоном зарылся лицом в подушки. Его светлые волосы разметались по белому полотну, и, воспользовавшись тем, что он отвернулся, я опустилась на постель и дотронулась до пряди его волос. Так как в волосах нет чувствительных нервов, он ничего не почувствовал, но я все еще сдерживала дыхание из-за боязни, что он меня обнаружит.

Как только я неохотно отдернула руку, он перевернулся на спину, и из-за резкого движения открылась его грудь. Его пижамную куртку я расстегнула в начале приступа, и я увидела, что у него еще сохранился слабый загар с февральских каникул на Карибском море. Под кудрявыми золотыми волосами, покрывающими аккуратный овал в середине его груди, я могла видеть его тонкие ребра и гладкую кожу.

— Я слышала телефонный звонок, — сказала я наконец. — Откуда они звонили?

— Из Аннаполиса. Они поженились сегодня днем в Элктоне, Мэриленд, после выполнения предварительных местных требований. По-видимому, история, которую нам всучила Вики, о том, что она остановилась у старой школьной подруги в Чеви Чейзе, была полной фикцией, они встретились с Сэмом в Вашингтоне сразу, когда она приехала из Веллетрии.

— Я не понимаю, — сказала я вежливо, отводя взгляд от темных очертаний, просвечивающих через ткань штанов. — Почему они решили скрыться?

— Сэм знал, что я решительно против его идеи жениться на Вики.

— Ты против? Почему ты не сказал мне? Я не подозревала об этом.

— Этот вопрос вызывал такие проблемы, что я не хотел поднимать его вновь.