И я побежал навстречу, чтобы увидеть тебя в розовом саду.

Зазвонил телефон, и пришлось отложить порядком замусоленную книгу Элиота «Воссоединение семьи» и поднять трубку:

— Вики, — это был отец, — послушай, я только что переговорил с Донахью. Ты уволила не только своих бухгалтеров, но и брокера! Дорогая, но ведь это неразумно! Ты уверена, что понимаешь, что делаешь? Кингсли Донахью очень расстроен.

— Жаль, — ответила я, — но ведь он не умрет от этого?

— Но я не могу понять, почему ты сделала это!

— Но, папа, они такие консерваторы, такие скучные, а ведь люди, которые имеют дело с деньгами на рынке акций, должны быть интересными и впечатлительными. Джейк рекомендовал мне замечательного молодого брокера. Его зовут Джордан Саломон, и я решила дать ему шанс.

— Джейк! Зачем ты разговаривала с ним. Я думал, он все еще зол на тебя за то, что расстроила брак его дочери.

— Теперь, когда Эльза вторично вышла замуж, это его больше не волнует. И кроме того, его новая любовница моя школьная подруга. Он был очень расположен ко мне, когда мы встретились на одной из ее вечеринок.

— На вечеринке? Ты снова стала появляться на людях? Ведь это замечательно! Можно встретить много новых знакомых!

— О да, конечно, всегда встречаешь новых… искателей приключений, сутенеров, ценителей женского тела: скучные и пустые банальности. Свет полон людей, жаждущих познакомиться со мной. Это светская жизнь.

— Не будь циничной, дорогая…

— Ты сам затеял этот разговор. Спокойной ночи, папа. Не люблю, когда мне мешают читать Элиота. Позвоню тебе в другой раз.

Проснувшись утром, я почувствовала, что наступил особенный день. Эдварду Джону исполнилось бы в этот день пять лет. Я посмотрела на лик солнца, которое светило через занавески и легко представила его себе: белокурые волосы и серые глаза, он был похож на мальчиков, поющих в церковном хоре, не грубых и жестоких, как обычные дети, а послушных и милых, вежливых и любящих. Я ясно увидела, как он бежит ко мне через розовый сад, раскрыв руки для объятий, и внезапно мне показалось невыносимым, что он находится там, внутри, а я снаружи, и не могу открыть эту проклятую дверь, чтобы обнять моего мальчика.

Телефонный звонок прервал мои мысли. Я сняла трубку аппарата в спальне;

— Звонок из Кембриджа, Англия, для миссис Фоксуорс.

— Да, да, я слушаю.

— Можете говорить.

— Здравствуй, Вики.

— Привет, — я даже подскочила на кровати. — Что-нибудь случилось?

— Все хорошо. Я просто решил позвонить тебе.

— Да, молодец.

Неловкая пауза.

— Занималась чем-нибудь в последнее время?

— Да, я перечислила деньги, заработанные на акциях, в организацию, заботящуюся о сиротах военнослужащих во Вьетнаме. Я наконец-то поняла, что для меня лучше всего заниматься благотворительностью.

— Прекрасно. А рынок акций, похоже, живет бурной жизнью, там своего рода бум… Я получил с почтой «Уолл-стрит джорнэл».

— О, Себастьян, ты говоришь как какой-то отшельник, скучающий по обществу и дому.

— Нет-нет. Мне просто нравится знать, что у вас происходит. Как тебе удалось получить деньги на бирже?

— Я финансировала одного из клиентов Джейка. Слышал когда-нибудь о Доналде Шайне?

— Конечно. Известная фирма лизинга компьютеров. Умница, Вики! Уволила еще какого-нибудь занудного брокера?

Мы рассмеялись. Наконец-то разговор перестал быть напряженным.

— Как твое чтение?

— Нормально. Но скоро придется прекратить его, потому что приезжает Алфред на две недели. Эльза вся светится от счастья, с тех пор как вышла замуж во второй раз. Знаешь, как выглядит ее новый супруг? Наверное, он похож на святого, потому что только святые могут выжить в этой семье.

— Он еврей, так что у него не будет таких проблем, как у тебя. Я сама его не видела, но говорят, что он душка. Правда, Эльза сейчас великолепна. Я видела ее у Тиффани недавно. Она примеряла бриллианты, настоящая кинозвезда!

— Господи, какой странный поворот событий.

— Да, очень странный.

Мы замолчали на некоторое время. Но я знала, что он, как и я, думал об Эдварде Джоне.

— Ну, спасибо, что позвонил, Себастьян.

— Нашла свой розовый сад?

— Пока нет. Я знаю, что он где-то рядом, но никак не могу найти дорогу туда… И даже, если найду туда дорогу, боюсь я его не узнаю. Я ведь себе плохо еще представляю, каким он должен быть.

— Он будет похож на слона, — которого трудно описать, как все простое, но которого легко узнать, если хоть раз слышал о нем.

— Наверное.

— Не сдавайся, Вики! Продолжай присматривать за детьми и увольнять своих брокеров, и помогай многим вьетнамским сиротам хотя бы рисом. Никто не имеет право требовать от тебя большего.

— Хорошо. Ну…

— Пока. Береги себя. Не волнуйся — я не буду надоедать тебе международными звонками. Просто сегодня я хотел поговорить с тобой, потому что…

— Да, — сказала она, потому что он остановился. Мои глаза были полны слез, — я так рада что ты позвонил. Спасибо тебе. Пока.

— Пока.

Я повесила трубку и представила его за сотни миль уставившимся на свой телефон, как смотрела на него я сейчас. Мне все-таки удалось не расплакаться, но еще долго я сидела, не двигаясь, думая о Себастьяне, Эдварде Джоне и несбывшихся мечтах.

— Вики, моя дорогая, — сказал Джейк Рейшман на одном из коктейлей, — разреши представить тебе моего клиента Доналда Шайна.

Я увидела высокого молодого человека с длинными слегка вьющимися волосами. На нем была розовая рубашка, пестрый розовый галстук и костюм, который выглядел так, будто только что из кругосветного путешествия.

— Привет, — поприветствовала я нового знакомого, — мои поздравления по поводу вашей операции с «Синтакс Дэйт процессинг».

— Спасибо! Думаю, вы на этом много заработали. Джейк сказал, что вы хорошо воспользовались моим состоянием, — он сердечно пожал Мне руку и одарил чистосердечной улыбкой.

Я почувствовала, что он словно опутал меня своими сетями, чтобы извлечь каждую унцию восхищения собой и оставить запас на будущее.

— Мне конечно же интересно, что вы планируете предпринять в ближайшем будущем, — сказала я, — или это государственная тайна?

— Все должны теперь знать, что у меня большие планы, — сказал. Доналд Шайн, — его энтузиазм в этом вопросе был откровенным. — Я считаю, что финансовая структура этой страны позволит достичь многого…

Я старалась сдержаться, чтобы не выглядеть удивленной. И этот человек был сенсацией года? Он больше походил на хиповатого дискжокея, который не способен обсуждать никакие другие вопросы, кроме десятки лучших песен недели. Я продолжала внимательно слушать его, хотя теперь понимала, почему Уолл-стрит была так напугана его успехом.

— …нужно просто почувствовать, где можно использовать свой шанс, — говорил он. — Джейк шикарный парень, правда? Где вы с ним познакомились?

— Он старый друг моего отца.

— А как зовут вашего отца?

— Корнелиус Ван Зейл.

Доналд Шайн рассмеялся.

— Вы шутите.

— Вы знаете моего отца?

— Конечно. Однажды он устроил мне хорошую трепку. Я был вымыт, выжат, выглажен и выброшен на улицу за тридцать секунд. Это трудно забыть, — сказал Доналд Шайн, снова ослепив меня своей победоносной улыбкой, — и готов поспорить, я никогда не забуду.

Я была смущена.

— Жаль, что у вас не осталось более радужных воспоминаний о моем отце. Это не помешало бы его бизнесу.

— Возможно. — Он пожал плечами. — Но Он мало отличается от других партнеров, с которыми мне приходилось общаться. Мое правило — не доверять никому, чей возраст более тридцати.

— Тогда я не подхожу вам. Извините…

— Не сердитесь, если я не являюсь почитателем талантов вашего отца, это ничего не значит. А вам действительно за тридцать? Вы выглядите молодо, я подумал, что мы ровесники.

— Вики, — это был Джейк, который пробирался ко мне. — Мне бы хотелось представить тебе еще одного гостя. Извини, Дон…

Я вовремя улизнула.

— Забавный человек, — сказала я Джейку. Я чувствовала себя, как будто меня подняли за шиворот и потрясли так, что мои зубы стучали.

Аристократический рот Джейка искривился, но все, что он сказал, было: «Дорогая, продолжай покупать его акции».

— Прости Джордан, но я не могу больше закрывать на это глаза. Я думала, что смогу, но нет. В любом случае не могу сказать, что это хорошо для женщины, спать со своим брокером.

— Это потому, что я еще женат. Развод начнется со дня на день.

— Это не имеет никакого отношения к твоему разводу.

— Тогда потому, что я моложе тебя?

— Нет, Джордан. Ты всего на два года моложе. И прекрати эти церемонные разговоры.

— Тогда потому, что…

— Прекрати, я не хочу, чтобы наш разговор превращался в пародию ежедневных опросов в «Новостях».

— Но тогда в чем дело?

— Дело в том, что я фригидна. И разве не все таковы?

— Фригидна! Так бы и сказала! Послушай, Вики, есть чудная техника…

— Нет уж, увольте, у меня достаточно было проблем с курением и алкоголем.

— Вики, я всеми уважаемый брокер! Просто у меня есть замечательное пособие по сексу.

— Джордан, дорогой, прекрати это. Мне сейчас станет нехорошо.

— Ты имеешь в виду, тебе сегодня нездоровится? Нужно было сказать сразу. Я позвоню завтра.

— Не утруждай себя. Только потеряешь зря время.

— Но ведь ты не знаешь…

— Я все знаю, — ответила я, — поверь мне.

— Но…

— Спокойной ночи, Джордан.

Я избавилась от него и захлопнула дверь.

Затем я легла в кровать и стала думать о Скотте.

Прошло много времени с ноября 1963 года, и я уже привыкла к новой жизни, к жизни без него. Но мысль о близости с каким-нибудь другим мужчиной была невыносима.

Я уже три года его не видела. Он приезжал в Нью-Йорк три-четыре раза в год, но я всегда заранее уезжала на время его пребывания в городе и на случай, если вдруг в какой-то момент мне захочется все забыть, броситься в «Карлайл» и припасть к его ногам. Возвратившись из своего вынужденного изгнания, я узнавала, как у него идут дела. Отец всегда отвечал, что у Скотта все хорошо. Я часто пыталась заставить себя думать о нем как об умершем, но каждую весну я чувствовала, что он жив. И каждый раз, когда в Нью-Йорке на деревьях начинали распускаться листья и небо становилось по-весеннему лазурно-голубым, я начинала думать о нем и жить воспоминаниями.

Наступила весна 1967. Эрику исполнилось семнадцать, и дела у него шли хорошо в Чоате. Он стал носить очки, которые сразу превратили его в более серьезное подобие Сэма. Пол отказывался стричь волосы и увлекался музыкой «Роллинг Стоунз», а Саманта интересовалась мальчиками более, чем когда-либо и вытягивала из меня деньги, а над ее кроватью висел плакат, изображающий Мика Джеггера. У Кристины были другие проблемы: она сильно отставала в школе и каждый день плакала при мысли, что нужно идти туда. Бенджамин продолжал оставаться таким же ребенком-монстром; однажды я обнаружила его нюхающим клей в туалете и сильно отшлепала, после чего он дня два был тихим.

Отец посоветовал мне прочесть детям лекцию о вреде наркотиков, но я возразила, что лекции подобного рода портят установившиеся отношения и способы общения в семье. Во время обсуждения молодого поколения Рози заметила, что на Среднем Востоке все по-другому, там никто и не думает сжигать свои призывные повестки и курить марихуану. Лори же сказала, что ее дети, слава богу, никогда не будут этим заниматься, что конечно же нельзя сказать о моих. Алисия просто отметила, что все мы живем в ужасное время, и я знала, что она думает об Эндрю, который, пережив один срок службы во Вьетнаме, вернулся туда на второй срок и теперь снова регулярно писал письма о войне.

Уже заросла травой могила Кеннеди, а кровь все продолжала проливаться в Америке, и все возрастающая ярость продолжала витать в воздухе, которым мы дышали.

— Что нового? — спросила я, садясь за стол одним весенним утром шестьдесят седьмого года.

— Ничего особенного, — ответил Пол, просматривая утреннюю газету. — На следующей неделе будет парад в поддержку войск во Вьетнаме. Представляешь? В Чикаго еще одно массовое убийство в поддержку парня, который убил восемь медсестер в прошлом году… Еще один мятеж и еще один черный призывает к революции. В общем, обычный газетный мусор, ничего важного.

— Боже, — сказала я, — однажды, встав утром, я вдруг подумаю, что все в Америке сошли с ума. Наверное, Себастьян правильно сделал, что уехал в Англию.