Алёна Тим - Грусть любви

Волшебник, кинув на нее взгляд, улыбнулся, как улыбаются люди, которые перестают думать о времени. И только седые волоски в его глянцевой черной шевелюре как будто напоминали Але:

«Какие еще будут катаклизмы, какие катастрофы…». И она щурилась на солнце, стараясь вдыхать его свет. А Волшебник, который знал, что это последний раз, старался объехать ямы на дорогах, не нарушив их лирического настроения. Он думал о том, как же это: они могут быть счастливы вдвоем, но они не могут быть счастливы вдвоем. Это казалось апогеем противоречия самого факта существования жизни на земле. Несколько капель дождя упало на лобовое стекло, а потом они стройно забарабанили по авто весенним дождем, и Алька, открыв окно, выставила ладонь наружу. Первый дождь без снега этой весной.

Она увидела, что в облаках спрятались кресты церквей. А природа вокруг, орошаемая дождем, погрузила эти намоленные места в свои заботливые объятия.

Несколько минут они молча сидели в машине.

– А, была не была! – крикнул Макс, открыл дверцу, и ветровка на нем стала быстро покрываться мелкими пятнышками дождя.

«Не плачь, природа», – думала Аля, следуя за ним по размытой водой тропинке.

Здесь располагались церковь и часовня, а также монастырь. И несколько монашек, не испугавшихся дождя, шли вдоль ручья, образованного святым источником, откуда прихожане наливали воду.

Недалеко от ворот находилось дерево, все покрытое ленточками. И двое влюбленных, несмотря на то, что это был явно не их день свадьбы, привязывали атласную розовую ленточку к ветке дерева, смеясь и немного поеживаясь в плечах от сырости и холода. Алька остановилась, чтобы посмотреть на них, пока они не заметили, что их счастье видно другим.

Молодой парень помогал девушке завязать ленточку. Девушка непременно хотела, чтобы ленточка была завязана на бантик. Она смеялась и будто пританцовывала вокруг дерева, а ее русая коса плясала на ветру. Девушка не замечала, что коса щекочет парню лицо. Потом она бросилась в его объятия.

Он подхватил ее на руки. И их поцелуй, орошенный дождем, казался сейчас Але таким далеким и невозможным – почти иллюзией.

Волшебник слегка дернул Алю за правую руку. Они прошли вдоль церкви к источнику.

– Умойся, – он улыбался ей, но было понятно: Волшебник не просит, а настаивает.

– Купаться, наверное, не будем – холодно, но умойся, – повторил он.

Она замерла то ли от неожиданности, то ли от мысли, что он верил во что-то, недоступное ей. Дождь становился все сильней, и что-то уже громыхало вдали.

Она медленно сняла очки. Он умыл свое лицо из источника, одновременно набрав в пригоршню воды и сделав глоток. Потом, намочив руки в воде источника, провел по Алиному лицу сначала одной рукой, потом другой, потом еще раз. Она видела его влажные глаза и выразительное лицо, на котором дождевая вода и вода из источника смешались, и она подумала, что если бы там еще и были слезы, это было бы трудно угадать.

Волшебник присел, опустив одно колено. Она сидела на корточках, вглядываясь в его лицо, как будто видела его как-то по-новому.

Дождь припустил сильнее, словно подгоняя их. И они вдвоем, вскрикивая, побежали к машине. Они были все мокрые, когда Волшебник открыл дверцу. А Аля все пыталась найти глазами ту пару, которая завязывала ленточку на дереве, но они исчезли.

«Только дождь сможет смыть с тебя грязь», – ей вспомнился Дельфин, которого любил Макс. Но она не стала говорить ни о чем.

И лишь когда они подъезжали к мастерской скульптора, она спросила:

– Ты скажешь мне эти слова?

– Да. Все кончено.

Аля ждала.

– У нас все кончено, – повторил он.

Волшебник закрыл за ней дверцу и уехал. Напоследок он как-то в шутку сказал ей, что местному издателю очень понравились ее стихи, посвященные ему, и этот издатель даже намекал, что мог бы выпустить книгу «Волшебных стихов». Макс сунул ей в карман какую-то бумажку.

Она еще немного постояла у дороги в смутной задумчивости и направилась в мастерскую. Ей хотелось курить и есть.

Наедине со своими скульптурами Влад любил подходить к законченным портретам, прикасаясь к их пластилиновым или покрытым специальной краской лицам. Он помнил всех своих моделей, потому что чувствовал их всей своей сущностью. И только пропуская через себя их любовь, боль, страдания, страх и радость, он мог воссоздать облик. Он, как и всякий скульптор, влюблялся в свою модель. И для него не было лица красивее, чем воссоздаваемый им образ. Точность в сходстве имела для него магическое значение. Для него было важно сделать именно двойника человека, который решил позировать ему, любителю, осязающему искусство своими большими руками. А когда он делал скульптуры в полный рост, то порой не спал ночами. Он мог работать сутками, как Микеланджело над статуей Давида. А закончив работу, наблюдал изменения, которые происходили с его моделями, с каким-то патологически нарастающим любопытством. И, тем не менее, отпускал их от себя с такой же легкостью. Своим моделям он любил рассказывать об оторванном ухе Ван Гога и мифах автопортрета Леонардо Да Винчи. Он свято верил в секрет того, для чего они делали это. Ведь автопортрет создавался художниками в самые кризисные моменты их жизни. И Вадим, воссоздавая двойников своих моделей, лепил их, как будто это они, его модели, не имея таланта так осязать лепку, как он, заново создавали свой образ сами, освобождаясь…

Скульптор уже закончил работу над глазами Али, но он был слегка неудовлетворен своей работой, и, мысленно ругаясь, что Али не было сейчас рядом с ним, он посмотрел на себя в зеркало. Влад представил, как его широкий рот с красиво очерченными губами прикасается к ее губам и замирает в поцелуе.

Бросившись к портрету, он стал убирать излишки пластилина, когда ему показалось, что губы Али начали напоминать ему губы своей погибшей жены. Но, отогнав это наваждение, он остановился, оперся локтем на подставку мольберта и ребром ладони убрал налипшие на лоб волосы. «Изобразить с улыбкой, или нет?.. Почему рот приоткрыт?.. Где же она, эта коварная маленькая женщина? Подскажи мне».

Тут в дверь позвонили. И так как она не была открыта, колокольчик под потолком издал раскачивающийся звук сопрано.

– Привет, – бодро сказала девушка.

– Ника? – улыбнулся мастер, смущаясь своего вида. Он сонно почесал за лопаткой и зевнул, изображая, что дремал.

– Привет. Я давно тебя не видела «за пазухой». Что-то случилось?

– не дожидаясь ответа, она быстрым оценивающим взглядом прогулялась по портрету, остановилась на слегка улыбающихся губах, – это что… она?

В ее реплике были удивление и тревога.

– Нет, – коротко ответил мастер.

Ника быстро скинула с себя одежду.

– Извини, я брила ноги целых три дня назад. И у меня сломался ноготь.

Надеюсь, это не помешает Вам слепить мою прекрасную фигуру, мой мастер.

– Ника, подожди минутку, не сейчас…

Он как будто хотел сказать что-то еще, но осекся на полуслове, увидев в зеркале отражение ее красивого молодого тела, покрытого загаром, точнее автозагаром.

Нике было шестнадцать. Она заканчивала школу. А один из старых олигархов попросил сделать для своего загородного дома скульптуру очень юной и очень красивой девушки. Ее грудь, которая так недавно оформилась, была эталоном голливудских фильмов, а ноги как будто только сошли с глянцевой обложки и торопились покорить сердца самых крупных олигархов на свете, эти ноги Ники в самых коротких мини-юбках. Но Ника, которая хотела быть богатой, не хотела олигархов. Эта скульптура была одной из немногих, которые Влад делал на заказ.

Непосредственность Ники и тот сексуальный подтекст, который она придавала скульптурным манипуляциям, мешали мастеру сосредоточиться на стилистической правильности скульптуры. Ее веселость и блондинистые волнистые волосы были для него как «Солнечный удар» Бунина среди повзрослевших женщин, с которыми он имел отношения.

К облегчению его мучений, Ника пока хотела сохранить невинность.

Мастер налил чаю. Из-за растерянности выкурил тонкую сигарету Али.

И принялся за работу. Ему мешали часы без цифр, он снял их со стены, остановил надоедливые тиканье, что, пожалуй, успокоило его.

– Ну что, мастер, время остановилось, давай ваяй. Что мне делать? – Ника улыбалась и жеманилась.

– Мне все равно, что ты будешь делать – ты же знаешь.

Она как-то легко подошла к нему, прильнула своей голой грудью. Он обнял ее, обоняя запах разрекламированных духов и чувствуя свою эрекцию.

– Все равно? Скажи, а скульпторы спят со своими моделями?

– Конечно. Когда скульптор и модель занимаются любовью, кажется, что есть кто-то третий, кого на самом деле нет. Это не совсем передаваемо… И не совсем понятно для тебя, наверное… – мастер задумался, – иногда художники и модели могут заниматься любовью, создавать художественное произведение, а потом больше вообще никогда не встретиться…

Он заглянул в ее прозрачные глаза.

Тут колокольчик снова издал свой раскачивающийся сопрано, и Аля появилась, можно сказать, в самый верный момент, в какой могла только появиться…

Не выпуская Нику из объятий, Влад сказал:

– Это Аля, это Ника, – наблюдая за реакцией девушек. Нику ничуть не смущало отсутствие одежды на ней, она подошла к Але и пожала ее руку, ощутив силу этой молодой женщины, которая, вопреки ее намерениям, не изобразила на своем лице ни единого признака ревности.

– А вот и третий! – радостно воскликнула Ника.

– Ну вот, все кончено… – заговорила Аля о своем.

– Мужчина? – спросила Ника.

Але даже не нужно было соглашаться ни взглядом, ни словом, ни жестом.

– Мужчины – слабы. Скоро мы, женщины, будем править миром.

Ника говорила это таким задорным тоном, что было непонятно насколько правдивы ее феминистские наклонности.

– Я знаю. У меня будет все – и деньги, и власть. Я добьюсь всего, что я захочу. И для этого мне совсем не нужны мужчины, – Ника сделал поворот на одной ножке и пропустила пальцы сквозь пряди своих светлых волнистых волос.

– Я не понимаю, искренне не понимаю, – продолжала она свою речь, – что это значит: «сильный пол»? – она улыбнулась, – а что значит «слабый пол»? Это мы можем все – зарабатывать деньги, рожать детей, воспитывать их, блистать красотой. А они? Размахивать членом? Влад и Аля замерли, переглянулись. Девушка с внешностью супермодели говорила все уверенней и уверенней, создавая замешательство в их противоречивых сознаниях.

– Аля, а ты как… ну, что ты думаешь о мужчинах? – Влад взялся за свой подбородок, как будто подсказывая, о ком надо говорить, явно не замечая своего бессознательного жеста.

Но Аля не смотрела на него. У нее было свое мнение.

– Я думаю, что мужчины сильнее, – она говорила спокойно и складно, как-то по-доброму, и ее спокойствие передалось Владу, который стал продолжать работу над идеальной грудью модели.

– Не зря же говорят: «Мальчики не плачут». Они не плачут. И кто подставит нам это сильное мужское плечо в трудную минуту, о котором все говорят?

– Мы сильны тем, что нам позволено плакать, – сказала Ника.

– Может быть… – произнес Влад, рассматривая лопатки Ники и стараясь вспомнить анатомические особенности позвоночника, чтобы сделать спину Ники красивой и без признаков сколиоза, который был заметен только ему, изучившему не один том анатомической литературы. Потом он решил, что это не так важно. Облик модели уже был точно воспроизведен в его воображении.

Убирая излишки и добавляя новый материал для лепки, он старался не нарушить женского диалога своими замечаниями и внутренний диалог со скульптурой одновременно.

– Они сильнее духом, мы сильнее телом… до поры до времени… – сказала Аля.

– Послушай, так у тебя проблемы с сексом?

Аля немного помолчала.

– Он сказал мне, что все кончено. Но я ведь так ни разу не кончила с ним.

Она сказала это неожиданно для самой себя и заранее испугалась реакции голой девушки.

– Вот, это подтверждение моих слов, – заявила Ника.

Она подошла к Але. И, медленно приближая к ней свое красивое лицо, поцеловала ее в губы. Аля почувствовала, как ее язычок пытался проникнуть сквозь ее зубы, а затем, отвоевав немного пространства в ее почти закрытом рту, проделал путь по деснам.

Ее губы зажали сначала верхнюю губу Али, потом нижнюю, и, оставшись в прикосновении на несколько секунд, как будто не желая расставаться, отдалились от нее.

– Люблю пробовать что-то новое, – сказала Ника, – я же говорю, что мы можем обойтись и без них. Она подошла к мастеру, пытаясь что-то поправить в его работе, обняла и сказала:

– Конечно, я не про тебя.

– Маленькая чертовка… – ответил Влад.

– Или ангел постмодернизма, – добавила Аля, скромно улыбаясь и еще ощущая тепло поцелуя на губах, который ей понравился. «I kissed the girl. I liked it», – тихо запела она и вышла из комнаты.

«Я понял теперь все об этих губах…», – подумал об Але Влад, наблюдавший поцелуй, и переметнулся к ее портрету под укоризненным взглядом «ангела постмодернизма».