Алёна Тим - Грусть любви

– Поеду в Питер. Там – на корабль. Предлагают контракт на четыре месяца, там, может быть, затянется и на полгода, а может, вернусь пораньше – пока не знаю.

Они замолчали. И было слышно, как Аля снова размешивает в стакане по ошибке брошенные туда два кусочка сахара.

Влад поднялся, не говоря ни слова, вышел из мастерской и пошел по уже высыхающей дорожке, щурясь на солнечные лучи. Ему было грустно. Впрочем, ему всегда было грустно, когда он уходил. Когда он возвращался, ему было грустно тоже. Потому что ему было ради чего возвращаться и было то, из-за чего он возвращаться не хотел, что касалось его долгих морских командировок с редкими остановками в портах и короткими романами влюблявшихся в него женщин. Женщины порой любили его духовно, они любили его той любовью, которой не могли им дать другие мужчины. А он искал страсть. И, несмотря на свои 48, ему хотелось бешеного огня страсти, который бы поглотил его, и он надеялся, что найдет это. То, что может «снести башку напрочь». Он целовал идеал такой женщины всю ночь в своем воображении, но вновь и вновь становился духовным наставником то одной, то другой, по загадочному совпадению обстоятельств и по причине сложной структуры его творческой души. Никто не знал о том, что он хотел именно ту, которая захочет, отдаваясь каждую ночь, дарить ему свое тело бескорыстно и «беспортретно». Эти мысли настигли его сегодня. Впрочем, это было вполне нормально для человека, который периодически устает помогать другим и сбегает, чтобы вернуться и снова помочь. Он любил эту жизнь в своем противоречии, встречая эти противоречия в людях, которые его окружали, находя отдушину в успокаивающей, хоть и не совсем точной, симметричности лиц своих моделей.

Ника, оставшись с Алей наедине пыталась донимать ее вопросами, а затем, оставив все попытки, отстраненно пялилась в окно, наблюдая за медленно удаляющейся фигурой мастера…

Эту лирическую грусть нарушило веселое сопрано колокольчика над дверью в прихожей. Вошел Жека. На этот раз он был в красной рубашке.

– Вау! Жека! Ты в красном – значит, деловой, – улыбаясь, заявила Ника.

– Ника, ты почему не в школе? Двойка тебе за поведение!

– Я зарабатываю свои первые деньги: мастер обещал мне половину оплаты за скульптуру, для которой я позировала.

– Ну-ка посмотрим, посмотрим.

Жека стал обходить скульптуру Ники в полный рост со всех сторон, стреляя глазами на довольную этой сценой реальную Нику. Хоть кто-то развлекал ее сегодня.

– А где мастер?

– Он ушел. И у него опять контракт. Боже мой, иногда мне кажется, что он страдает за весь мир, – воскликнула Ника.

Жека замер, окинул Нику взглядом, сравнивая пропорции со скульптурой.

– Это благородное чувство, – сказал он, вдруг сменив интонации.

Ника в момент почувствовала себя ученицей и выпятила нижнюю губу.

Аля, которая всегда не очень умело находила способы развлечься, откопала старый диск «Битлов». Засунув находку в старенький компьютер, пыталась наладить настройки звука, чтобы услышать что-то из репертуара классики.

Вдруг кто-то постучал в дверь. Режиссер, которого мучило застревание в лифте, оказался на пороге мастерской, переводя взгляды с одной скульптуры на другую, а также на лица присутствующих. Переступая с ноги на ногу на коврике у порога, он думал, что бы ему произнести. Аля, выходя поприветствовать гостя, поняла, что все-таки добилась от Windows-95 на раздолбанном компе песен «Битлов», которые наполнили мастерскую музыкой. Во всяком случае, с режиссером ее объединяли теперь мольбы об остановке лифта, когда она рвалась в объятия прошлой любви.

– Пашка, – распахнув объятия, Ника бросилась к нему. Как твои проекты? – Ты будешь поступать в Гитис в третий раз?

– Ну, конечно, солнц.

– О, girl, – донеслось из соседней комнаты.

– Что я вижу: Нику отлили из золота?

Под звуки песни он обнял скульптуру, стараясь станцевать с ней парный танец.

– У нас будет фильм. У нас будет Гитис. И у нас есть Муза, отбивные и «Битлз».

Жека засмеялся, ухватившись за живот.

– Ну что, старичков включили? – спрашивал Жека среди всеобщего сумбура.

– Девушки! Вы будете сниматься в моем фильме! – заявил Пашка.

– Мы все вместе застрянем в лифте? – сказали хором Аля и Ника.

– А потом вы проделаете в этом лифте дыру и будете смотреть на закат, выбравшись на крышу, – иронически пророческим голосом заявил Жека, – а потом мы устроим просмотр в моем заведении.

– Тогда с тебя баблос, – заявил Пашка.

Солнце заглядывало в окна мастерской. «Yesterday, all my troubles seemed so far away», – пел старый комп со старым Windows.

– Я хочу… Хочу танцевать дикие безумные танцы, – вдруг воскликнула Ника.

– Неужели стриптиз? – сказал Пашка.

– Вот стриптиз, – указывая на скульптуру, кивнул Жека.

И Жека, который совсем не умел петь, стал подпевать «Битлам» про желтую подводную лодку, закружив Нику в танце. Пашка вытащил Алю из-за компа и, положив себе на плечи вверх ногами, завопил:

– And our friends are all aboard!

Аля, легонько колошматя его по спине, старалась сделать так, чтобы ее поставили на пол.

Успокоившись и отдышавшись, они сели на паркет. И Аля зажгла свечу.

– Пусть каждый скажет что-то самое сокровенное прямо сейчас.

– Э-э-э, самое сокровенное? Я сегодня видел Кирилла. Что-то с ним явно не то. Странный такой, рассеянный. Раньше не видел его таким. Влюбился, что ли? Говорит, волшебную книжку хочет издать. И что у него была лучшая ночь, лучший день, и теперь она ушла… В общем, нес чушь и даже заикнулся пару раз…

Аля покраснела. Ника посмотрела на нее изучающим взглядом. Поставив свечу на мольберт, она обняла колени. «Что-то будет. Что-то будет дальше. Наконец-то что-то будет», – крутилось у Али в голове.

Она лежала, прижав к себе коленки на сдвинутых креслах и старом деревянном стульчике среди мольбертов, портретов и скульптур, укрывшись пледом. Аля дремала, иногда ее осеняла мысль бежать к нему, бежать, поцеловать его, кинуться к его ногам, взять его идеальные руки в свои. Поцеловать косточку на скуле, услышать в ответ то, что он скажет своим подрагивающим баритоном… Аля то порывалась броситься к нему, то снова закрывала глаза, оттягивая этот момент, признаваясь себе в своем страхе перед неизбежным счастьем. Для нее было все равно – продлится это счастье долго или закончится. Она думала, как скажет ему о том, что это лучшая ночь, но потом решила не рассказывать, потому как он мог не поверить. Она думала, почему он не ревновал ее к ее любовной лирике. И эти «Что? Почему? А вдруг?» крутились в голове. Она чувствовала, что нашла попутчика, истинного друга, истинного любовника. Она чувствовала, что он ее чувствовал. Ника ушла домой, видимо, готовиться к экзаменам в конце предпоследнего школьного года. В мастерской было темно. И было только слышно, как Жека убеждал компьютер подсоединиться к виртуальной сети с помощью USB-модема: «Товарищ, компьютер, ну товарищ», – не унимался Жека, стуча по клавиатуре и пробегая глазами аннотацию к чудо-устройству нового миллениума. Но общаться с компьютером у него получалось не очень, поэтому периодически Жека чертыхался.

– Аля, меня сейчас интересует вопрос: есть Интернет за МКАДом? – шутил он, крича свою шутку через весь коридор.

– Да. И скоро все деревни уйдут в Интернет, – пыталась подыграть ему Аля, хотя ей было совсем не до этого.

Вдруг дверь открылась. Аля откинула плед. Мастер поздоровался с Жекой, нашедшим новую игрушку.

– Жека, брось, ты это дело.

– Нет, там есть Алины волшебные стихи, где-то в этой бездонной паутине, – ответил Жека.

– Да вы все сговорились, что ли?

Она подняла глаза и увидела в темноте… Кирилла. Ее сердце будто подпрыгнуло куда-то к горлу, было трудно набрать побольше воздуха, как ей хотелось. Она сделала к нему несколько неуверенных шагов. Потом бросилась к нему. Обхватила его за шею, вцепившись в него губами.

– Девочка моя… ушла, стихи оставила… Ну, зачем так? – Кирилл гладил ее по волосам.

Аля еле сдерживала слезы. А он прижимал ее к себе. И они застыли так еще мгновение, которое оказалось двадцатью минутами.

– Жека, ты сделал это, – донеслось из соседней комнаты, – может, еще починишь часы?

– Да ну их… – махнул Жека рукой.

Кирилл, продолжая держать в объятиях Алю, говорил шепотом:

– Твой мир вдыхать я не устану… Среди отвергнутых ночей… Значит, так?

– Тебя я ждать не перестану… Любителя поэзии моей…

Неожиданно мастер включил свет, осветив встревоженные лица любовников.

– Девочка моя, – Кирилл не мог отпустить ее из своих рук, будто боясь, что она снова ускользнет от него, как из его постели.

– Твоя?

– Именно. Моя, – говорил Кирилл, сильнее прижимая ее к себе.

Влад, делая вид, что не обращает внимания ни на кого, вдруг сказал:

– Аля, я закончил твой портрет.

Она увидела свой скульптурный портрет со слегка грустной улыбкой, обнаружив поразительное сходство с собой и вспомнив свой вещий сон… Дотронувшись до вылепленного мастером лица и внимательно разглядывая детали, она вопросительно посмотрела на мужчин:

– А кто красивее – портрет или я?

Они молчали. Жека изобразил на лице мучительный процесс мышления.

– Конечно, ты, Аля. Посмотри на эти портреты – их лица застыли, а твое – продолжает меняться.

Аля прикусила губу, снова не рассчитав – до крови.

– Кирилл, хотел бы ты меняться вместе со мной? – Аля уже пришла в себя от нахлынувших эмоций и ей хотелось подурачиться.

– В любую сторону, – ответил он, закружив ее в объятиях.

– Тебе все же нужно позвонить домой, – рационально отметил Влад.

• 1
• …
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 13