– Такой твой, – хрипло произнес он, глядя на нее с такой любовью, что Хлоя невольно застонала. – И готов сказать всему свету, что я люблю свою жену, всегда буду ее любить и слишком долго любил ее тайком, чтобы и дальше молчать об этом. Теперь, когда на твоем пальце мое кольцо и мы до конца жизни будем делить одну постель, я больше никогда не стану скрывать, что влюблен в тебя по самые уши. Мы не пойдем по стопам Виржинии и Виржила, дорогая. Мы пойдем своей дорогой, но я хочу, чтобы весь мир знал, что мы любим друг друга не меньше, чем они, и так будет всегда, пока мы живы. Высшему свету придется к этому привыкнуть или оставить нас в покое, где бы мы ни были.

– Звучит прекрасно, – отозвалась Хлоя с мечтательной улыбкой.

– Так и будет, – пообещал Люк так же торжественно, как днем раньше, когда они стояли перед алтарем, давая клятву перед Господом.

– Ладно, тогда все в порядке, – заявила леди Фарензе своему очарованному лорду. Затем она моргнула и посмотрела на него с некоторым сомнением. – Ты уверен, что никто из слуг не войдет, пока мы не позвоним? – спросила Хлоя, когда он нежно приподнял ее над своим распростертым телом, и она невольно затрепетала, заметив в его глазах чувственный призыв, от которого у нее закружилась голова.

– Иди ко мне, любимая, это дом одного из приятелей Мантеня, который уехал в Лондон, чтобы достойно проскучать там весь сезон. Прошу тебя, отнесись к делу серьезнее, жена, – шутливо потребовал он.

– Ловелас, вот ты кто, – возмутилась Хлоя.

– Нет, я не ловелас, я волк. Ловелас – это равнодушный обольститель, готовый соблазнять подряд всех женщин, которые вызывают в нем интерес. А мы, одинокие волки, ищем подругу на всю жизнь, что делает нас гораздо более опасными для таких неопытных дам, как ты.

– А-а. Но меня уже нельзя считать неопытной, – возразила Хлоя, глядя на Люка манящими фиалковыми глазами. – Думаешь, мы правда можем? – добавила она, когда он раздвинул ей ноги и она снова почувствовала возле своего лона всю силу его мужского естества.

– Я не знаю. А как ты? – прошептал Люк с мольбой, и его глаза сказали Хлое, что, несмотря на неистовое желание, он готов остановиться, если она еще не настолько свыклась с ролью жены, чтобы достичь райского блаженства в его объятиях.

– Да… – выдохнула Хлоя, разрешив его сомнения самым лучшим образом. – О да. – Дыхание Хлои сбилось, когда она приподнялась, а потом снова опустилась вниз, скользнув по всей длине того, что делало его мужчиной, и ощутила, как сладкий огонь взаимного обладания снова запылал в ее крови. – Я знала, что должна просыпаться с вами, милорд, но до сегодняшнего дня не знала точно почему, – сказала она, глядя в его сверкающие серые глаза.

– Но, как видишь, я это знал, – с трудом произнес Люк, устремляясь в ее шелковые глубины.

Хлое стало еще труднее дышать, сердце рвалось из груди, а лоно с силой сжалось вокруг него, и они вместе понеслись навстречу блаженству. На этот раз она знала, что ее ждет, и жаждала этого, несмотря на легкий укол грусти из-за того, что этому чудесному слиянию придет конец. Но конец оказался таким прекрасным, таким страстным, когда Хлоя со стоном откинулась назад, а он с криком рванулся вверх, выплеснув свое семя, что спазмы наслаждения еще долго сотрясали их тела. Хлоя опустилась на обмякшее тело Люка и почувствовала себя так, словно из нее вынули все кости.

Она еще долго лежала на нем, когда последняя судорога удовольствия, прокатившись по ней волной, окончательно смыла воспоминание о той печальной, обездоленной Хлое, какой она была десять лет назад, когда отчаянно томилась и мечтала о том, что ее любовь растопит холодное сердце внучатого племянника ее хозяйки.

– И хорошо, что я этого не знала, – заметила Хлоя, глядя, как луч разгоравшегося весеннего солнца заглянул в наполненные нежностью глаза ее любимого. – Я могла бы унизиться до того, чтобы прокрасться в твою постель, независимо от того, хотел ты этого или нет, если бы только знала, что меня там ждет.

– Это хорошо для нас обоих, потому что мне еще предстояло научиться любить. Ни с кем другим у меня не было ничего подобного, – признался Люк с такой искренней надеждой, что она поверит ему, и Хлоя кивнула, решив, что иначе и быть не могло.

– Мне противно знать, что у тебя был кто-то еще, Люк. Ничего не могу с собой поделать, но я завидую всем женщинам, которые просыпались с тобой утром в одной постели и которых ты отправлял в рай с помощью самого главного оружия, которым владеет ваша светлость, – сказала она, бросив косой взгляд на это оружие, которое, казалось, жило своей жизнью и все еще пребывало в состоянии полуготовности к бою.

– До сих пор оно было скорее моим проклятьем, чем благословением, – сознался Люк.

– Это правда? – спросила Хлоя, бросив на него взгляд, в котором сомнение постепенно сменилось любопытством и восхищением.

– Да, когда я встретил Памелу и женился на ней, неистовое вожделение сводило меня с ума так же, как и ее. Мы губительно действовали друг на друга. Даже тебе был бы неприятен тот мужчина, в которого я превращался с ней. Когда она ушла, я испытал скорее облегчение, чем злость. Ушла мучительная необходимость давать ей удовлетворение, ублажать ее, тогда как единственное, что доставляло ей подлинное удовольствие, – это любым способом заставить меня применить к ней насилие, в то время как я, будучи ее мужем, хотел совсем другого. После того как она ушла, я завел любовницу. Признаюсь тебе в этом со всей прямотой, я не жалею об этом. Она показала мне, что женщину не обязательно умолять или принуждать, чтобы она согласилась лечь со мной в постель, доказала, что я могу быть физически желанным, в чем Памела не уставала отказывать мне.

– Клянусь, будь она жива, я порвала бы эту маленькую порочную дрянь на мелкие клочки за то, что она с тобой сделала.

– Сомневаюсь, в тебе нет столько злобы, чтобы мстить моим бывшим любовницам.

– Если какая-нибудь из них попытается причинить боль тебе, твоей Ив или моей Верити, вы сможете убедиться в том, что ошибались, будучи столь лестного мнения о моем характере, лорд Фарензе.

– Может быть, но, к счастью, я не настолько глуп, чтобы смотреть на других женщин, когда рядом со мной жена, готовая с радостью доставить мне в постели наслаждение, достойное самого короля. А возможно, и не только там? – предположил Люк, бросив на Хлою косой и откровенно наигранный взгляд, намекавший на другие, куда более порочные варианты.

– Возможно, – согласилась Хлоя, и ее бурное воображение немедленно предоставило ей причины, требовавшие изучить эти варианты в самое ближайшее время.

– Какой же я был идиот, что упустил тебя десять лет назад, – пробурчал Люк, нежно целуя ее, и уложил ее голову к себе на плечо, стараясь не думать об этих соблазнительных вариантах, по крайней мере сейчас, когда она едва успела лишиться девственности.

– Мы оба были идиотами, – мечтательно произнесла Хлоя, перевернувшись на бок рядом с его могучим торсом и просто наслаждаясь его теплом и близостью после того, как столько долгих ночей обманывала себя, пытаясь доказать, что может прожить без него.

– Хм, зато теперь перед нами простирается целое десятилетие любовных утех, словно обеденный стол на банкете у лорда-мэра, – прошептал Люк.

– Ну, когда мы приедем в Кэррауэй-Корт, у нас не будет времени валяться в постели. Похоже, там слишком много дел, – возразила Хлоя, подумав, что, возможно, им стоило повторить путешествие его первой жены и рискнуть поехать на озера, а не наводить порядок в доме, где прошло ее детство и который Люк купил ей, несмотря на плачевное состояние последнего.

Нет, ей не хотелось, чтобы ее семейная жизнь имела хоть что-то общее с первым браком Люка. От одной мысли о нем Хлоя невольно вздрогнула. Люк решил, что ей холодно, и, плотнее закутав в одеяла, прижал жену к себе, так что вскоре Хлоя окончательно успокоилась и отвергла саму возможность такого сходства, как нелепую. Они с Люком любили друг друга до безумия, а его первая жена всегда любила только себя. Хлоя вспомнила, как об этом рассказывала Виржиния, еще когда Хлоя старалась любыми способами обмануть себя, настаивая, что ей нет никакого дела до лорда Фарензе. Теперь ее бесконечная тревога наконец улеглась, она поняла, что хотя стала второй виконтессой, но была его первой любовью.

– Представь, как приятно будет снова увидеть твой дом таким, каким он был во времена твоего деда. Это же настоящая мечта экономки, – дразнил ее Люк.

– Или худший из ее ночных кошмаров, – ответила Хлоя, представив себе, какой гигантской будет задача хотя бы отчасти вернуть дому былое величие после стольких лет полного небрежения. – Я надеюсь, ты заплатил за него не слишком много. После того, как мои братья обошлись с Дафной, они не заслуживают ни пенни из наших рук.

– Я заплатил должную цену, и оно того стоило, раз они пообещали убраться на континент и никогда больше не возвращаться. Кроудейл-Хаус и их собственность в Лондоне придется продать, чтобы заплатить кредиторам, но это хороший способ избавиться от них, не затрагивая тебя и Реверю.

– Значит, и поместье в Шотландии тоже? – сказала Хлоя, полагая, что это было бы верхом справедливости.

– Реверю сказал, что, возможно, купит его.

– Надеюсь, что нет. Моя сестра предпочла бы, чтобы он был счастлив, а не жил прошлым. Должно быть, она очень любила его, раз сохранила его имя в секрете даже от меня. Верити – лучшая память о Дафне, и Адам Реверю должен признать это.

– Да, нам, мужьям, нужно учиться быть реалистами, – пошутил Люк, и Хлоя, посчитав его отвлекающий маневр вполне удачным, снова прижалась к нему, мечтая о будущем. В окно светило весеннее солнце, а из старого сада доносилось пение птиц.

– Люк, тебя действительно не беспокоит, что я могу оказаться бездетной, как Виржиния? – спросила она, когда звуки пробуждающейся жизни напомнили ей о рождении всего нового.

– У меня уже есть один ребенок, и у тебя тоже. Еще один стал бы нам наградой. Джеймс может народить целую плеяду новых Уинтерли, скроенных по его образу и подобию, и эта малопривлекательная перспектива порождает во мне дилемму: кто будет достоин большего сожаления – он сам или окружающий мир.

– Означает ли это, что ты готов невзлюбить его еще сильнее?

– Нет, я не сказал бы, что не люблю его. В каком-то смысле мне его жаль, ведь все эти годы ему приходится нести на себе груз несбывшихся надежд его матери.

– Ты добрый человек, Люк.

– Нет, я счастливый человек, Хлоя. Я наконец сделал то, что завещала мне Виржиния. Хотя, возможно, я должен причислить к ее завещанию и свою жену?

– Хочешь сказать, что ты женился на мне, исполняя ее волю? Я не уверена, что мне это нравится.

– Нет, конечно. Но мне кажется, она научила меня надеяться. Это случилось в тот день в январе, когда я снова увидел тебя, а ты не смогла отвести от меня глаз и сделать вид, что меня здесь нет. Возвращаясь в Фарензе-Лодж после смерти Виржинии, я чувствовал страшную тоску и пустоту. И мне вдруг показалось обидным, что я так мало знал тебя и так сильно хотел. Я не знал, что тебе сказать, но уже тогда понял, что мы могли бы все изменить. У нас был этот шанс, и я не мог пренебречь им, как даром, которого не заслуживал.

– Мне нравится, когда ты говоришь, Люк. Твои слова гораздо лучше твоего угрюмого северного молчания, – поддела его Хлоя. Ей хотелось расплакаться от мысли о том, каким он был одиноким и печальным, а сегодняшний день совсем не подходил для того, чтобы плакать. – Я люблю тебя, и даже десять лет сердитого пренебрежения, которое мне пришлось вытерпеть от лорда Фарензе, не смогли изменить этого. Я люблю тебя сегодня, буду любить завтра и все последующие дни.

– Я так счастлив, что ты меня любишь, и готов повторить каждое твое слово всем своим каменным косноязычным сердцем, даже несмотря на то, что голоден как собака и страшно нуждаюсь в том, чтобы позавтракать.

– О, дорогой. Как это непоэтично с вашей стороны, милорд.

– Я знаю, миледи, но я живой человек, и, как ни прискорбно, вам придется это терпеть все последующие годы.

– Я готова смириться с этим, моя любовь, ведь я обычная женщина и тоже хочу есть.

– У нас был трудный день и тяжелая ночь. Мы наконец-то поженились и легли в одну постель, поэтому я пойду и раздобуду что-нибудь на завтрак. – Люк вскочил с кровати с таким видом, как будто хотел броситься по лестнице вниз совершенно голым, но потом быстро вернулся назад, пока постель еще не остыла.

– Люк, надень что-нибудь, ты испугаешь горничных! – воскликнула Хлоя, стараясь скрыть, что от вида его великолепного тела, окутанного золотым светом весеннего солнца, все мысли о еде улетучились у нее из головы.

– Хорошо, миледи, но вы не должны никуда уходить, пока меня не будет, договорились? – произнес он с улыбкой, заставившей ее колени ослабеть настолько, что она и думать не могла о том, чтобы вылезти из постели.