Лайза Джуэлл - Холодные сердца

– А теперь, – сказала она, стягивая спутанные волосы в конский хвост и снимая передник, – вы можете съесть все яйца, которые вам понравились, но при условии, что пообещаете, что оставите в животиках место для обеда. И помните: фольгу уберите в коробку для творчества!

«Коробка для творчества» была еще одним источником раздражения для папы. Когда-то это был небольшой пластиковый ящик для инструментов, где хранились пайетки, синельная проволока и листы сусального золота. Через какое-то время этот ящик уже не мог вместить все добро и со временем превратился в семейство гигантских контейнеров, которые «поселились» в большом шкафу в зале. Теперь «коробка для творчества» была заполнена невообразимыми клубками старых тесемок, обрывками пряжи, фантиками от сладостей, втулками от туалетной бумаги, старым бельем, нарезанным на полоски, упаковками от чипсов и использованной оберточной бумагой. Мэган теперь не занималась творчеством – ведь ей уже было почти одиннадцать, – а Бетан никогда особо не отличалась любовью к рукоделию, как сестра в ее годы; мальчики же, в свою очередь, конечно, предпочитали бродить по саду или гонять в футбол около дома, а не сидеть с набором для детского творчества и горсткой палочек от мороженого. На самом деле никто больше не пользовался коробкой для творчества, но тем не менее это не мешало Лорелее постоянно набивать ее всяким старым хламом.

Сейчас она нетерпеливо выхватила у детей обертки от яиц, как будто они собирались их выбросить, и начала разглаживать их кончиками пальцев, при этом ее лицо сияло от удовольствия.

– Такие красивые, – приговаривала она, складывая их вместе, – как маленькие кусочки радуги. И конечно, они всегда будут напоминать мне об этом дне. Идеальном дне с моими прекрасными детьми, когда солнце светило так ярко и вокруг царила гармония.

Она поочередно посмотрела на каждого ребенка и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. Лорелея провела рукой по волосам Риза и убрала их со лба.

– Мои прекрасные дети, – снова повторила она; ее слова были обращены ко всем ее детям, но любящий взгляд дольше всех задержался на последнем, самом младшем ребенке.

Риз при рождении весил меньше всех младенцев Лорелеи. Мэган и Бетан родились крупными – больше четырех килограммов. Из близнецов Рори появился на свет первым и весил почти три килограмма. А затем, как часто рассказывала мать, выскочил бедняжка Риз, который больше походил на общипанного перепела и весил меньше двух килограммов. Синий и сморщенный, он едва мог дышать самостоятельно. Медсестры положили его под лампы, чтобы «слегка подрумянить», любила повторять Лорелея, и заявили, что домой его можно будет выписать только спустя долгих три дня.

Лорелея по-прежнему беспокоилась о нем больше, чем о других детях. В свои шесть Риз был меньше ростом, чем Рори, и гораздо мельче, чем большинство детишек в его классе. С бледным лицом, склонностью к простудам и частыми проблемами с животом. На людях он всегда намертво вцеплялся в мать, вопил, как младенец, если у него что-то болело, и еще, в отличие от Рори, ему не нравилось играть с другими детьми. Он выглядел счастливым, только когда находился дома и по одну руку от него сидел брат, а по другую – мама. Мэган не знала, что с ним делать. Порой ей хотелось, чтобы он никогда не появлялся на свет. И иногда она действительно думала, что им всем гораздо лучше жилось бы без него. Он явно был не от мира сего. Все Берды были интересными, общительными, яркими и обожали подурачиться. Риз просто деморализовал их и тянул ко дну это оптимистичное семейство.

Мэган неосознанно сжала в кулаке золотистую фольгу, которую только что сняла с большого яйца, обнаруженного ею на вишневом дереве, и слегка подпрыгнула, когда мать хлопнула ее по руке.

– Фольга! – воскликнула Лорелея. – Фольга!

Девочка тут же разжала кулак, и фольга упала, а мать с улыбкой подняла помятую бумажку.

– Спасибо, дорогая, – ласково произнесла она. Ее взгляд снова упал на фольгу, и она промолвила: – Ты только посмотри, она такая красивая, блестящая и такая… радостная.

Пасхальные праздники тянулись еще неделю. Аномальная жара продолжалась, и дети Бердов забегали в дом, только чтобы попить лимонад, схватить ломтики хлеба с маслом или же если отчаянно хотели в туалет.

К ним периодически заходили друзья; в один из дней они ездили на пляж в Уэстон-сьюпер-Мэр, а в последние праздничные выходные к ним в гости приехала сестра Лорелеи, Пандора, с двумя своими сыновьями-подростками. Папа наполнил детский бассейн, а взрослые пили пиммс[6], и в их стаканах весело подпрыгивали кубики льда в форме фруктов. Кузен Мэган Том исполнял на облепленной наклейками гитаре песни Дэвида Боуи. Рори проткнул палкой бассейн, и вода из него хлынула главным образом на лужайку, изрядно затопив ее. На что папа сказал:

– Ну что ж, так тому и быть.

Лорелея сгребла в охапку то, что осталось от проколотого бассейна, и, словно раненого ребенка, понесла его в гараж, бормоча:

– Папа все починит.

А отец ответил:

– Мы оба знаем, что папа не сможет его починить. Я понятия не имею, как ремонтировать детские бассейны, и я до сих пор не починил тот, который они продырявили в прошлом году.

Лорелея улыбнулась и через сад послала ему воздушный поцелуй.

Папа вздохнул и произнес:

– Отлично. Теперь в нашем гараже обосновались три проколотых лягушатника. Это не дом, а какая-то свалка. – И закатил глаза.

Пандора улыбнулась и добавила:

– Она совсем как наш папа. Никогда ничего не выбрасывает.

Бен, второй кузен Мэган, с улыбкой попросил мать:

– Расскажи еще раз, что собирала Лорелея, когда была ребенком.

Пандора нахмурилась, а потом улыбнулась:

– Осенние листочки. Кольца для открывания банок. Бирки от новой одежды. Корешки от билетов в кино. Серебристую фольгу из пачек маминых сигарет.

– И волосы! – радостно воскликнул Бен. – Не забывай про волосы!

– Да, – согласилась Пандора. – В нашей семье время от времени кто-то стригся, и Лорелея просила не выбрасывать волосы. У нее под кроватью хранилась сумка, набитая волосами. Надо сказать, это было ужасно.

Взрослые и подростки смеялись, а Мэган с любопытством смотрела на них. Они говорили об этом и раньше, точнее, всякий раз, когда собирались вместе, но каждый раз, когда девочка слышала, как и что они говорили о ее маме, это звучало по-разному. Чем старше она становилась, тем находила эти байки менее забавными, даже, скорее, странными. Потому что сейчас ей было столько же лет, сколько было и ее маме, когда она собирала все эти странные детские коллекции. Мэган совершенно не могла себе представить, что сама может собирать старые волосы, для нее это было сродни тому, чтобы просить разрешения пойти в школу в субботу.

– Это вы надо мной смеетесь? – добродушно поинтересовалась ее мать, вернувшись из гаража.

– Нет-нет! Что ты! Какой смех! – воскликнул Бен. – Совсем нет. Мы просто по-доброму вспоминали тебя.

– Гм, – буркнула Лорелея, вытирая влажные руки о свою длинную джинсовую юбку. – Меня терзают смутные сомнения, что это далеко от истины. – Потом она подняла руки вверх, демонстрируя небритые подмышки с пышными каштановыми кудрями, и заявила: – Посмотрите на небо. Просто взгляните на него. На его синеву. У меня возникает желание зачерпнуть оттуда горсть и положить себе в карман.

В этот момент Мэган заметила, какое выражение промелькнуло на лице отца. Смесь любви и беспокойства. Словно он жаждал сказать что-то такое, что страшно произнести.

Мэган продолжила наблюдать; взгляд отца быстро смягчился, он улыбнулся и сказал:

– Представься моей жене такая возможность, ее карманы были бы наполнены кусочками всего, что существует в этом мире.

– О да, – просияла Лорелея. – Именно так и было бы. Они были бы забиты целиком и полностью.

Пандора принесла пирожные в форме бабочек, украшенные взбитыми сливками и крошечными цыплятками, их она приготовила сама.

Лорелея подала их в саду вместе с чаем, дымящимся в котелке, булочками и сливками. Кроме этого, на столе было много пиммса и земляника в пластиковой миске. Близнецы босиком носились к шлангу и обратно, чтобы наполнять водой свои водяные пистолеты, из которых поливали друг друга, несмотря на бесчисленные нагоняи. Том и Бен ретировались в глубь сада покурить в гамаке и поделиться мужскими шутками. Мэган и Бетан сидели рядышком, прислушиваясь к разговорам взрослых.

Когда сама Мэган выросла и во время послеобеденных посиделок ее спрашивали о детстве, ей всегда хотелось сказать: «Мое детство было совершенным».

И оно действительно было таким. Совершенным.

Они жили в доме цвета мёда, уютно примостившемся напротив пешеходной дорожки, которую обычно изображали на художественных открытках с видами Котсуолда; далее вдоль нее на три четверти акра тянулись не слишком ухоженные сады. Их мать звали Лорелеей. Она была красивой женщиной-хиппи с длинными спутанными волосами и искрящимися зелеными глазами, обращавшаяся со своими детьми, как с драгоценными камнями. Их отцом был милый долговязый человек по имени Колин, который всю жизнь выглядел как подросток, с небрежно уложенными волосами и очками в круглой оправе. Все они посещали местную школу, по вечерам собирались вместе за ужином, чтобы отведать блюда, приготовленные матерью. Их семья была теплой и дружной; им хватало денег, чтобы устраивать для близких вечеринки, периодически покупать детские бассейны; но все же средств было недостаточно, чтобы путешествовать за границу, да это и не имело значения, потому что они жили в раю. И даже будучи ребенком, Мэган понимала, что это рай. Потому что, оглядываясь на прошлое, ее мать всегда говорила об этом. Лорелея всегда жила одним днем. И старалась оживить каждый момент. Никто в семье Мэган не позволял себе забывать, как им повезло. Даже на секунду.

Именно в тот момент над солнцем проплыло облако, Лорелея рассмеялась и, указав на него, воскликнула:

– Посмотрите! Вы только посмотрите на это облако! Разве оно не замечательное? Оно в точности похоже на слона!

Небо было темным от туч, и где-то вдалеке уже слышались раскаты грома. Брусчатка улиц Йорка все еще была серой от дождя, и крупные капли воды красовались на листьях и цветах. Из-за облаков виднелась полоска синевы, а на горизонте уже едва проглядывала радуга. Лорелея, босая, закутанная в длинный разноцветный шерстяной кардиган, стояла возле двери на кухню. Ее длинные, до пояса, волосы переплетались, удерживаемые тремя большими черепаховыми гребнями.

– Смотри, Мэгги, – сказала она, выглянув из-за двери. – Смотри, радуга! Быстрее!

Мэг оторвала взгляд от лежавшего на столе текста и бодро улыбнулась.

– Сейчас, минутку, – откликнулась она.

– Нет! – крикнула мать. – Через минуту она исчезнет. Подойди сейчас!

Мэг тяжело вздохнула и положила ручку на блокнот.

– Хорошо.

Она вышла на улицу к матери, чувствуя сырость даже сквозь меховые тапочки.

– Бет! – крикнула мать в направлении кухни. – Мальчики! Давайте скорее!

– Они смотрят телик, – сказала Мэг. – Вряд ли они слышат тебя.

– Позовешь их, милая?

– Они не придут.

– Ну конечно придут. Быстрее, дорогая, позови их.

Мэг знала, что спорить бесполезно. Она снова вздохнула и направилась в гостиную. Двое ее братьев и сестра сидели на диване вместе с дремлющей между ними собакой. Они смотрели «Субботний супермаркет»[7] и жевали морковные палочки.

– Мама сказала, что там радуга, – покорно произнесла она. – Она хочет, чтобы вы взглянули.

Никто не обратил на нее внимания, и ей пришлось вернуться к матери с плохой новостью. Лорелея вздохнула.

– Какая жалость, – прошептала она. – Смотри, – она указала пальцем на небо, – теперь она исчезла. Точно. Навсегда…

К ее носу скатилась слезинка, которую она вытерла кулаком, как маленькие дети.

– Такая жалость, – прошептала она. – Пропустить радугу… Ну, по крайней мере, ты ее видела и можешь рассказать остальным, какая она была, – сказала Лорелея с натянутой улыбкой.

Мэг тоже пришлось выдавить из себя улыбку. Да уж, подумала она, так и вижу, как рассказываю им о великолепной игре желтого с красным и зеленого с синим и потрясающих перламутровых оттенках фиолетового, или рассуждаю о чуде естественной природной призмы в виде радуги.

– Конечно, мам, – ответила она, – обязательно расскажу.

На следующий день все еще лил дождь, но Лорелея все равно настояла на том, чтобы устроить охоту за пасхальными яйцами.

– А может, сделаем это дома? – осторожно предложил Колин.

– Ну уж нет! – отрезала Лорелея. – Проводить охоту за яйцами в пасхальное воскресенье нужно только в саду, и неважно, светит ли солнце или идет дождь. Разве я не права, детки?

Мэг посмотрела на сад сквозь струйки дождя, бежавшие по стеклу, и в первую очередь подумала о своих волосах, а именно об аккуратно уложенной с помощью лака челке. Потом она подумала о грязной лужайке, холодной мокрой траве, о джинсах-дудочках, в которые она с трудом влезла этим утром, о свидании на следующей неделе, на которое она хотела надеть эти самые джинсы, и о прыщике, который понемногу вылезал у нее на подбородке.