Мы напрасно беспокоились, что вот-вот расстанемся. Нам предстояло каждый день являться в школу на консультации, которые длились по четыре часа, а после консультаций еще поливать саженцы. Появилась надежда, что как-нибудь подготовимся и сдадим. Первым, как всегда, предполагалось сдавать сочинение. Вот тогда я снова вляпалась в позорную историю, из-за которой окончательно потеряла Бориса.


Мне не спалось после Читы. Все станции на этом отрезке я знаю наизусть. Новая, Шилка, Карымская…Чем ближе к родине, тем острее чувство одиночества. Я оторвалась от своих, от семьи, друзей, работы, что составляет содержание моей нынешней жизни, а к старому еще не пристала. В каком-то межвременье оказалась, предоставленная самой себе. А что я из себя представляю? Одинокая баба немолодых лет, кандидат никому не нужных наук, автор учебников и методичек, которые никто не читает.

Я часто задаюсь вопросом, почему так случилось, что симпатичная, обаятельная, умная женщина, казалось бы, предназначенная для традиционной семьи, самоотверженная, всю себя отдающая детям, осталась одна? И столько лет, половину женского срока, все одна. Я не помню, что чувствовала, когда меня касалась мужская рука. Одичав вконец, я испуганно сжимаюсь, когда ко мне слишком близко подходит мужчина. А ведь я рождена для любви! Я умею прощать мужчинам их легкомыслие, недалекость, неумеренное самомнение и даже запах носков. Я умею служить, заботиться, нянчить. Во мне накопилось столько неизрасходованной нежности и ласки! Я умею печь замечательные пироги с грибами, даже в русской печке! Почему же я одна?!

Наверное, пока я училась всему этому, проморгала свою судьбу. Теперь я боюсь потерять равновесие и благоприобретенную бесчувственность. Только сны напоминают мне, что я живая, предлагая сюжеты, которые и не снились авторам дешевых любовных романчиков. Я просыпаюсь от собственных стонов и долго не могу прийти в себя. Потом краснею, вспоминая.

Впрочем, скоро вопрос сам собой отпадет по причине возраста. И страшно представить, что моя единственная жизнь больше не освятится любовью к мужчине, и я больше никогда не познаю сладость мужских объятий. На свете столько мужчин, а для меня не нашлось одного-единственного.

Однако мимо, мимо…


Позорная история началась накануне экзамена по литературе. Возле нашего дома асфальтировали дорогу. Асфальт в Забайкалье испокон веков делали армяне, которые приезжали к нам на заработки. Обычно они прибывали по весне, поэтому их называли "грачами". Местные с "грачами" не дружили, а те держались своей диаспорой. Девушке гулять с армянином было позорно, да такое почти и не случалось. Местные ребята отбивали всякую охоту. Я же, как всегда, из принципа поперла на рожон.

Итак, "грачи" клали асфальт возле нашего дома. Я заметила однажды, что в тенечке у дома напротив сидит молодой армяшка, вполне себе хорошенький, и смотрит на наши окна. Я не придала этому значения, но вечером пришла мама от подруги, которая живет в том самом доме, и рассказала мне невероятные вещи. Мама рассказала, что этого армяшечку зовут Ашотом, что ему девятнадцать лет и что он смертельно влюбился в меня. Об этом поведала маме ее подруга.

— Маруся говорит, что он хочет жениться на тебе. Очень влюбился. Даже свою веселость потерял, ходит грустный и задумчивый, — рассказывала мама.

Я, конечно, только похохотала в ответ. Какая любовь, если мы даже не знакомы? Оказалось, Ашот часто видел меня в окне и на балконе, и этого для него вполне достаточно. Несколько дней подряд я, просыпаясь и выглядывая на улицу, имела счастье лицезреть романтического красавца, который с тоской взирал на наши окна. Заметив меня, он оживлялся и приветливо улыбался.

Конечно, живя в небольшом поселке, надо быть совсем анахоретом, чтобы не познакомиться с человеком, который ищет этого знакомства. Ашот своего добился. Представился мне при первом удобном случае. Глядя в его огромные черные глаза, я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Он же был серьезен, даже грустен, ни разу не улыбнулся.

— Поговорить надо, — с акцентом произнес он.

— Хорошо, как-нибудь, — беззаботно отвечала я.

Ашот требовал назначить встречу. Я назначала, но мне обязательно что-то мешало: как же, у меня экзамены. Он начал проявлять нетерпение, даже сердиться, когда в очередной раз не заставал меня дома. Мама с интересом и даже сочувствием наблюдала за развитием наших отношений. Ашот ей нравился.

Однако свидание состоялось. Я пошла на риск и согласилась сходить с Ашотом в кино. Прекрасно зная, что через час весь поселок будет в курсе, с кем я пришла в кино, я из принципа нарушала все представления о местном этикете. Почему это я не могу гулять, с кем хочу? Кого это должно волновать?

Ашот заговорил о своем заветном еще по дороге в кино:

— Я полюбил тебя с первого взгляда, понимаешь? Я жить без тебя не могу! Хочу жениться на тебе и увезти в Ереван. Что скажешь?

С милой улыбочкой я ему ответила:

— Знаешь, я тебе не верю.

— Почему? — возопил мой смуглый рыцарь.

Надо сказать, говорил он с жутким акцентом. Придя в кинотеатр, мы сразу оказались в центре внимания. К нам присоединился приятель Ашота. Он взялся вдруг уговаривать меня выйти за Ашотика. Я смеялась:

— Да вы что, не понимаете: мне всего шестнадцать лет!

— Ну и что? — возражал новоявленный жених — Моя сестра вышла замуж в пятнадцать. У нас это нормально.

— Это у вас. А я хочу жить, у меня все впереди! Я в Москву уезжаю учиться.

Вокруг нас сгущалась атмосфера, и ребята это чувствовали. Однако они были настроены весьма воинственно. Несколько хмурых взглядов со стороны местных парней — и они готовы хвататься за кинжалы. Символически, конечно. Я застыла и потеряла интерес к интриге, когда увидела Бориса и Сашку. Они покупали билеты в кассе, затем прошлись совсем близко, нагло разглядывая моего визави. Ашот был готов наброситься на них, но я спокойно сказала:

— Это мои одноклассники, успокойся.

— Почему не подойдут, не поздороваются? — продолжал возмущаться армянин.

— Виделись сегодня в школе, — тускло ответила я.

К мальчишкам присоединились Марат и Гришка. Они остановились неподалеку от нас и откровенно следили за каждым нашим движением. Мне стало совсем неуютно от холодных и злых взглядов Бориса. По счастью, сеанс начинался, и все разбрелись по местам. Мальчишки сидели где-то на задних рядах, и, думаю, обзор у них был великолепный. Прошел киножурнал со скучнейшими "Новостями дня", Ашот слегка придвинулся ко мне. Я заметила, что расстояние между нами сократилось, но ничего не сказала. Когда же он обнаглел вконец и попытался положить руку мне на плечо, я сквозь зубы прошипела:

— Немедленно убери свою руку!

Он не смел ослушаться.

Показывали какой-то приключенческий фильм о литовском революционере. Ашот вел себя, как ребенок. Он очень эмоционально воспринимал происходящее на экране, с кавказским темпераментом. Все оглядывались на нас, а я смеялась.

После фильма приятель Ашота отправился в общагу, а я — домой. Ашот провожал меня, конечно. Всю дорогу за нами следовали мальчишки. Они нарочито громко разговаривали, выбирали темы с расчетом, что мы их слышим. Я злилась, но не снизошла до того, чтобы обернуться и сделать замечание. Дураки!

Ашот же гнул свою линию. Он продолжал умолять:

— Анна, поедем со мной! Я сойду с ума. Поедешь?

Я хохотала и твердо отвечала:

— Нет!

Мы пришли к моему дому, а мальчишкам пришлось идти дальше к себе. Наконец-то оторвались от преследования! Однако не обошлось без приключений. Неожиданно откуда-то из темного переулка выскочил мотоцикл со светящимися фарами и стремительно понесся к нам. Я едва успела дернуть Ашота к себе, иначе бы его снесло, как пушинку. Пока мотоцикл разворачивался, мы успели прижаться к забору, и он нас не задел, когда снова пронесся на бешеной скорости. Ашот рассвирепел. Он стал хватать с земли камни и швырять в мотоцикл. Я не могла разглядеть, кто сидел за рулем и за спиной водителя, но их было двое. Фары слепили нас, не давая рассмотреть лица. Сделав еще один вираж, мотоцикл умчался с дымом и треском. Вслед ему летели камни.

Я посмотрела на Ашота: его трясло от бешенства. Ах, так, подумала я. Ну, козлы вонючие! Я боялась отпускать Ашота, надо было переждать. Он увлек меня в наш садик, который в тот момент цвел черемухой и распространял одуряющий аромат. Всем известно, что от цветущей черемухи можно угореть. Видимо, со мной это и произошло. А может, мной руководило одно только опасное любопытство, не знаю. Или нас сблизила опасность? Ведь я не испытывала никакого влечения к молодому армяшечке, не была ни капли влюблена. Мы присели на скамейку, и Ашот привлек меня к себе. Я перестала сопротивляться. Конечно, это было любопытство: я ни с кем еще не обнималась и тем более не целовалась.

— Поцелуй… — услышала я его прерывистый шепот и тут же ощутила прикосновение влажных губ к моим сомкнутым губам.

Тут я на миг отрезвела: да как он смел? Нет, продолжения не будет. Однако Ашот не выпускал меня, он что-то страстно шептал на своем языке и громко вздыхал:

— Ах, Анна, Анна!

Мне стало жаль его. Вот она, погибельная жалость, как всегда, не вовремя. Я поймала себя на том, что глажу его черные волосы, лицо. Не знаю, показалось мне или нет, но в кустах что-то зашуршало. Я подскочила, как ошпаренная. Наспех попрощавшись, убежала домой. Потом полночи не могла уснуть, казнилась. Вот тебе и "поцелуй без любви"! Как низко я опустилась! Что там лесная история! Борис хотя бы люб мне, а этот? Ну да, конечно, красивый. Высокий, стройный, смуглый, черноглазый… Но это же не означает, что я тут же должна падать в его объятья?

На следующий день, перед тем, как идти на консультацию, я решила серьезно поговорить с навязчивым поклонником. "Грачи" рано принимались за работу. Я отозвала Ашота в сторону и ахнула: под правым глазом у него светился выразительный фингал. У меня пропало желание делать ему выговор.

— Кто это тебя? — спросила я.

— Не знаю, — буркнул пострадавший. — Но он тоже получил. Ай, как получил!

— Идиоты! — только и смогла я выговорить.

В школе меня ожидал еще один сюрприз: у Бориса на лбу зияла ссадина, залитая йодом.

— Дураки! — снова изрекла я и стала смотреть на Бориса и Сашку с презрением.

Однако мои старания пропали даром. Постепенно до меня доходил ужас случившегося: Борис больше не смотрит в мою сторону, будто меня в природе не существует! Да и Сашка как-то поохладел. Не пристает, не маячит перед глазами с понимающей улыбочкой. Только девчонки с большим любопытством расспрашивают меня об Ашоте, делятся впечатлениями, кому как он показался. Я леденела от чувства вины и ощущения краха всего, что строилось весь этот год.

Борис казался совершенно безразличным, я больше не ловила его серьезный или улыбчивый взгляд. Я опустилась до того, что по примеру Любки достала зеркальце и стала разглядывать милый профиль, не рискуя быть пойманной. Нет, он больше не смотрит… Ну и что! Подумаешь! Через несколько дней я уеду отсюда, и, может быть, мы никогда уже не встретимся. Так я утешала себя. Но слезы невольно набегали на глаза, и их приходилось скрывать от окружающих.

— Ты знаешь, он похож на Николя из фильма про Анжелику, — говорила Любка.

— Кто? — автоматически спросила я, думая о своем.

— Да твой армяшечка, кто же еще.

— Вечно у тебя все на кого-то похожи! — проворчала я, предприняв еще одну, безнадежную попытку поймать взгляд Бориса. Дохлый номер.

Дома меня ожидал грандиозный скандал. Отцу донесли про Ашота, он вышел из себя и пообещал меня убить, если хоть раз увидит меня с ним. Ну, прямо Монтекки и Капулетти! Собственно, я вовсе не горела желанием встречаться с Ашотом, но тот продолжал меня преследовать. Стал приходить к нам домой и даже умудрился в результате понравиться отцу, который совсем недавно готов был его растерзать. Конечно, он выбрал самый ходовой среди русских людей способ войти в доверие: явился с бутылкой водки.

Однажды, вернувшись с экзамена, я застала их поющими какую-то нудную песню, потом они стали обниматься.

— Я вам не помешала? — спросила я ехидно.

Отец мне объяснил, какой замечательный парень Ашот, хоть и армянин. Потом он ушел в гараж, а этот замечательный парень стал приставать ко мне: преследовать томными взглядами, объяснениями в любви и просьбами о поцелуе. Нет уж, научена горьким опытом!

— "Пастух, я не люблю тебя!" — пыталась я внушить пылкому горцу, но он плохо поддавался внушению. С большим трудом я его все же выпроводила.

А Сашка совсем перестал забегать. Загулял со своими девятиклассницами, наверное…

Первые экзамены прошли на ура. Сочинение и литературу устно я сдала на пять. Зиночка очень волновалась за нас, помогала, когда была возможность. Впрочем, мы все выступили единым фронтом: слабых подстраховали, подсказывали им внаглую. Члены комиссии делали вид, что не замечают. Только не надо думать, что оценки дались нам даром. Нет, нас добросовестно дрессировали на консультациях, заставляли конспектировать все билеты. За время подготовки мы исписали по нескольку толстых тетрадей. Принимались экзамены довольно строго, халявы не было.