— Все понятно, маменька. Мы не подведем.

— Бухать будем, тусоваться! — обрадовался Антон.

Я, конечно, тут же поддаюсь на провокацию и взвиваюсь:

— У вас ребенок, не забывайте! Аньку будут сюда привозить. Все должно оставаться, как при мне. Представьте себе, что я рядом всегда… Ну, пожалуйста, пообещайте, что все будет хорошо!

Ритка меня пожалела:

— Мамочка, ты их не слушай. Они шутят. Ты не волнуйся, все будет хорошо. Я постараюсь хорошо учиться, буду ходить в музыкалку, не брошу.

Ну, надо же! Я совершенно забыла про музыкалку! Значит, Ритка не поедет со мной? Она, кажется, собралась жить вместе со всеми. Надо отдельно с ней поговорить. Выяснилось, что она не ходила в музыкальную школу всю неделю и даже собралась бросать. Ой, лишенько!

Пристроив Людины вещи и ознакомив ее с квартирой, я уединилась с Риткой в моей, хотя нет, теперь уже не моей, комнате. Обняв дочку, я спросила:

— Ты не хочешь ехать со мной в Коломну?

Ритка пожала плечами:

— Ну, я же учусь и вообще. Мамочка, скоро же каникулы, я приеду к тебе. А знаешь, что Олька с Антоном говорят? — и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Они говорят, что это лучше, чем если бы вы с Борей жили у нас. Боря бы строил всех.

Бедные дети! Их общение с отцом принесло грустные плоды: мужчина в доме, по их представлению, это фельдфебель с розгами. Ничего, с Борисом они быстро изменят представления. Они его полюбят, я в этом уверена. Запоздало поучаю:

— Ты опять пересказываешь, что дети говорят без меня, а это похоже на ябедничество.

— Да нет, мамочка. Я просто делюсь.

Отпустив Ритку, я с тоской осматриваюсь вокруг. Стоит ли моя новая жизнь таких жертв? Ох, как трудно менять давно сложившийся уклад, выдирать себя с мясом, с корнями!.. Однако Борис сделал это, сделал гораздо больше, чем собираюсь я.

Самое больное — это дети.

Впрочем, я же не навсегда покидаю их. Ритка верно сказала: есть каникулы, у Бориса будут командировки, когда я смогу жить в Москве.

Можно было бы, конечно, устроить "визитный" брак. Как-то я видела по телевизору передачу, где одна известная, очень полная, жизнерадостная дама весьма преклонных лет с восторгом рассказывала о браке с молодым человеком лет двадцати пяти. Вот их брак она назвала "визитным". Они живут в разных квартирах, у каждого свой мир. Встречаются только для любовных свиданий. Попахивало извращением, но в жизни всякое бывает. Видимо, юноша в детстве недополучил бабушкиной любви. А может, эта дама такой замечательный человек, что разница в возрасте просто забывается. Все возможно. Бывало, что в меня влюблялись студенты. Правда, между нами всегда была колоссальная дистанция, они смотрели на меня, как на примадонну императорского театра. Хотя нет, это слишком легкомысленно. Скорее, как на великую княжну: недосягаемая и величественная. Словом, Желтков и княгиня Вера из "Гранатового браслета".

Так вот, "визитный" брак в нашем случае не проходит. Борис не согласен на полумеры. Он уедет и все. Да и я не смогу все время разрываться пополам, просто не хватит никаких нервов. Болезнь Зилова еще раз меня убедила в этом. Швецов тонко поддел меня, приведя в пример Высоцкого и Марину Влади. Мой дом теперь будет там, где Зилов. На всю оставшуюся жизнь. Мы обвенчаемся, построим новый дом. Там всем детям и внукам найдется место, но это будет наш дом.


В университете неожиданно возникли проблемы, когда я заговорила об увольнении и положила на стол заявление об уходе. Завкафедрой, вальяжный, барственный мужчина, веско изложил:

— Дорогая Анна Николаевна! Зачем такие крайности? Если у вас трудности, возьмите творческий отпуск. Тем более, что вы собираетесь писать книгу. Не горячитесь. Мы с вами пережили ваших маленьких детей, неужели теперь не справимся? А вам давно уже пора подумать о докторской диссертации.

В ажиотаже я начала жечь корабли по-крупному, все остальное казалось полумерами, компромиссом. Мне проще было сразу обрубить мосты, исчезнуть из прежней жизни. Завкафедрой заставил меня думать. Он не подписал моего заявления, потребовал написать другое. Я так и сделала. Не нужно крайностей, мы не знаем, что нас ожидает завтра, а на сегодня творческий отпуск — это решение вопроса. Целый год! А если понадобится, можно продлить еще.

Неделя пролетела быстро, и я не успела решить все проблемы. К концу недели появилось беспокойство: Борис не звонил, а я не догадалась записать номер Швецовского мобильного. К обещанному сроку я не успевала и чувствовала себя Аленушкой из сказки "Аленький цветочек". Только во вторник, проводив утром детей и дав последние наказы Люде, я выбралась из дома. Фокса пока пришлось оставить, потом приедем за ним на машине.

Нагруженная сумками, я вынуждена была взять такси. Сумки тяжелые из-за книг. Вещей у меня мало, самое необходимое: одежда, фотографии, дорогие моему сердцу безделушки. По-хорошему, надо бы взять с собой компьютер (у детей есть свой), но как? До Выхино тащились полтора часа. Давно бы уже в Коломне была. Эти пробки!

Дорога измотала меня, но я все же добралась до Коломны. Там пришлось самой переть тяжелую кладь до родного домика. Еще не подойдя близко, я почувствовала что-то неладное. Приблизившись, поняла: на окнах ставни, машины нет. С тревожно бьющимся сердцем я почти бегом преодолеваю оставшееся расстояние. На двери вижу мощный амбарный замок. Неужели опоздала, как та Аленушка? Тихо, тихо, уговариваю свое сердце, присев на крылечке, не надо так трепетать.

Небо с утра хмурилось, теперь же потемнело, как вечером, и неожиданно пошел снег. Первый снег! И так не вовремя. Я сижу на крыльце запертого дома в чужом городе уже не Аленушкой, а Козеттой из "Отверженных". Валя! — вспоминаю я. Бросив сумки на крыльце, направляюсь к соседке. Еще не зайдя в дом, слышу визг Катьки и базарный ор самой Вали. Сцена из итальянского фильма. Увидев меня, Валя так удивилась, что тут же снизила громкость и даже поздоровалась. Мне не до церемоний:

— Валя, где Борис?

— Так он уехал.

— Куда?!

— Совсем уехал. Не знаю, куда. Я думала, ты в курсе. Вот, магнитофон мне отдал и гитару.

Как это я не заметила сразу его гитару? Я сползаю на стул возле Катьки, которая, уткнувшись в угол, слушает нас.

— Когда?

— Еще вчера, вечером. Алексей Васильевич его увез.

Точно! Надо опять искать Швецова. Скорее, скорее. Хотя если Зилов уехал вчера, то теперь мне не догнать его… Ноги подкашиваются, когда я встаю со стула. Катька шмыгает носом и с любопытством смотрит на меня. До Вали что-то доходит.

— А ты что, ничего не знала? Он тебя не предупредил? А зачем тогда ключ оставил?

— Какой ключ?!

— Обыкновенный. От его дома. Я думала, ты все знаешь.

Валя сняла с гвоздика и подала мне огромный, похожий на сувенирный, ключ.

— А больше ничего не просил передать? — умоляюще смотрю я на Валю.

— Нет, вроде бы. Пришел вчера вечером, сказал: "Прощай, Валя, уезжаю. Если вдруг Аня приедет, передай ей ключ". И все.

Я хватаю ключ и, не прощаясь, несусь к домику Бориса. Надо забросить вещи и бежать к Швецову. Не знаю, зачем и что я там услышу, но мне надо увидеть Швецова. Может, еще не поздно? Только не плакать, это отнимает силы. Я не помню, как ехать на станцию, поэтому ловлю машину. Конечно, это не Москва, где не успеваешь поднять руку, сразу тормозят несколько машин. Однако и здесь, оказывается, водители "бомбят". Мы донеслись до станции за пять минут. Расплатившись, я влетаю в станционное здание, бегу по коридору до двери с табличкой "А. В. Швецов".

Алексей Васильевич удивился, будто на пороге его кабинета возникла Алла Пугачева.

— Где Борис? — ору я, не обращая внимания на людей, сидящих вокруг стола и разглядывающих меня с любопытством и предвкушением.

Швецов кивает подчиненным, и они мгновенно испаряются.

— Где Борис? — повторяю я вопрос, тяжело дыша.

Алексей Васильевич протягивает мне стакан с водой. Я даже пить не могу.

— Он в Москве, — отвечает Швецов. — Я думал, что тебе-то он позвонит, прежде чем брать билет.

— Какой билет? Куда? — жалко лепечу я, опять теряя опору под ногами и падая в офисное кресло.

Швецов мрачен, даже, как мне кажется, холоден, но он рассказал, что Борис позвонил ему вчера и сообщил свое решение. Он уезжает, бросая все, что с таким трудом добыл для него Швецов. Едет в Забайкалье, где у него тоже ничего уже нет.

— Я обещал заехать за ним и поговорить. Надеялся обломать, к совести воззвать, в конце концов. Он сказал, что долг мне отдаст со временем. На хрена мне его долг!

Я впервые видела Швецова таким сердитым. Теперь верилось, что он способен руководить людьми и делать бизнес. Я бросаюсь к телефону, даже не спросясь, и набираю домашний номер. Ответила Люда.

— Люда, меня спрашивал кто-нибудь? Приходил или звонил мужчина?

— Да, какой-то мужчина звонил.

— Господи! Кто, не сказал?

— Нет. Да я не спрашивала.

— Когда это было? Во сколько?

Люда долго, слишком долго думает, потом отвечает:

— Ну, час или два назад.

Возможно, он еще в Москве! Не прощаясь, я бросаю трубку.

— Что делать? — только и могу я выдавить из себя.

— Надо попробовать позвонить, — отвечает Швецов.

— Куда? — завопила я в отчаянии. — Возможно, это Борис звонил мне час или два назад. Но где искать его теперь?

Швецов усмехается:

— У него есть мобильный, я подарил на прощание.

У меня даже нет слов, я только взглядом могу выразить свое недоумение: чего же мы ждем? Швецов набирает номер и подает мне трубку. Господи, сделай так, чтобы он еще не уехал! Гудок, какое счастье! Еще и еще. Я сейчас умру от разрыва сердца, слушая это равнодушное гудение. Щелчок и резкий голос Бориса:

— Да.

Я ничего не могу произнести. Протягиваю трубку Швецову.

— Борь, ты где? На Ярославском? Подожди, тут с тобой говорить хотят.

Отступать некуда, я беру трубку.

— Это я. Приехала к тебе, а дом закрыт. Ставни. Снег идет, я сижу на крыльце, — горло перехватывает, я чувствую, что вот-вот зарыдаю. — Приезжай, а?

В трубке молчание. Это так страшно, что я начинаю трястись.

— Я насовсе-ем приехала, думала, ты меня жде-ешь, — я уже вою в голос, не стесняясь Швецова, который, матюгнувшись, вышел из кабинета.

Наконец, я слышу тихий голос Бориса:

— Я ждал. Ждал в субботу, потом еще два дня. Решил, что все, это конец. У меня билет на поезд. Через два часа уходит. "Москва-Владивосток".

Если бы он был здесь, в кабинете, я рухнула бы на колени. А так могу только рыдать в трубку:

— Не уезжай, я прошу тебя. Я все сделаю, чтобы нам было хорошо. Прости меня, я опоздала, но я приехала же, приехала…

— Не плачь. Не надо, — он помолчал. — Отправляйся домой.

Я вою сильнее:

— Я не хочу-у домой, я хочу к тебе-е!

— Дурочка, — в его голосе вдруг слышится нежность, от которой рыдания мои усиливаются, — я и говорю, отправляйся домой. К нам домой. Я приеду скоро.

И он отключился.

Я еще по инерции всхлипываю, когда Швецов входит в кабинет и кладет трубку на рычаг.

— Он мог уехать! Опоздай я на два часа и все! — эта мысль доконала меня, отняв последние силы.

— Уехал бы, это точно.

Швецов, видно, тоже испереживался. Он достал из сейфа бутылку коньяка и две широкие толстостенные рюмки, плеснул на донышко каждой темно-коричневой жидкости и сунул одну мне. Свою он опрокинул в рот одним махом и еще налил. Я тоже выпила сразу и подставила еще. Мы молча сидели и хлебали коньяк, как чай, в каком-то отупении. Когда уже половина бутылки перелилась в наши желудки, Швецов решился спросить:

— Ну что, вернется сюда или ты поедешь в Москву?

Я многозначительно кивнула головой.

— Не понял.

Я по-идиотски рассмеялась над ним и ответила:

— Вернется сюда, домой! Неужели не понятно?

Я попыталась встать, но ноги почему-то опять не слушались, только теперь по другой причине.

— Э-э-э, мать, придется тебя доставлять почтой!

Я совсем плохо соображала, еще бы: на голодный желудок такую дозу коньяка!

— Вот умру, что ты тогда скажешь Зилову? — перефразировала я кого-то симпатичного, но кого, вспомнить уже не могла.

Швецов, кажется, вызвал водителя. Тот проводил меня до машины и усадил на заднее сиденье. Дальше помнится крайне смутно. Приехали и долго не могли открыть замок. Я ждала рядом с машиной, уже темнело, падал снег. Выскочила Валя в куртке, накинутой на плечи. Ей удалось совладать с ржавым замком. Водитель не стал входить в дом, попрощался и уехал. Валя быстро все поняла. Я думала, она совсем ушла, и уже прикорнула было на диване, не раздеваясь. Валя вернулась, притащив магнитофон и гитару.