Ланс Хорнер - Хозяйка Фалконхерста

– Мне нужны соли. – Обзаведясь аудиторией в лице Лукреции Борджиа, Максвелл перешел от воплей к стонам: – Из-за твоих отбивных меня замучила изжога.

– Бедненький масса Уоррен! – Лукреция Борджиа почувствовала, что ему требуется сострадание, и не обманула его надежд. – Ложитесь, я мигом принесу вам соли, только зажгу свечку.

На лестнице раздались шаги, и в гостиную спустился голый Хаммонд. Заглянув в кухню, он вернулся в столовую, где и столкнулся с Лукрецией Борджиа.

– Куда запропастился Мем, Лукреция Борджиа? – осведомился он. – На тюфяке на кухне его нет, а ведь его место там.

– Чего не знаю, того не знаю, масса Хам, сэр. Его всю ночь нет в доме.

Он смотрел на нее, не заботясь прикрыть свою наготу. Она зажгла свечу.

– Где же он? – повторил Хам.

Она плотнее запахнула на себе одеяло и понесла свечу на кухню. Он потащился за ней следом. Открыв дверцу буфета, она нашла коробочку с солью и сделала жест, означавший: вот успокоим вашего отца – тогда и поговорим.

Она насыпала в стакан пол-ложки порошка, налила воды, размешала и спросила:

– Хотите, чтобы я сама сходила к вашему отцу?

– Дай мне. – Хам забрал у нее стакан. – А ты оденься и тоже поднимись наверх. Отец вне себя, он выпьет это и наверняка опять начнет звать тебя.

– Сейчас приду, – кивнула она. – Вы тоже оделись бы, раз все равно не ложитесь. Что это вы расхаживаете голышом?

– Сколько раз ты видела меня голым! – усмехнулся он.

– Что ж из того? Дело не во мне – мужской наготой меня не смутишь, – а в вашем отце: вам не годится идти к нему в таком виде.

Дождавшись, пока он уберется из кухни, она сбросила одеяло и натянула платье.

Хам оказался прав. Из спальни уже раздавалось:

– Лукреция Борджиа, где ты?

– Бегу, масса Уоррен! – Она вступила в полосу света, кое-как освещавшую лестницу, осторожно вскарабкалась наверх и заглянула в спальню Максвелла. Он уже лежал. Рядом с кроватью отца стоял Хам, успевший надеть штаны.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени, Лукреция Борджиа?

Она отрицательно покачала головой.

– Второй час. – Максвелл постучал пальцем по большим серебряным часам на столике у изголовья. – А Мема все нет. Ты знаешь, где он шатается?

На этот раз она была вынуждена признать, что существует-таки неведомая ей сторона жизни на плантации.

– Чего не знаю, того не знаю, масса Уоррен. Наверное, блудит, как всегда, по ночам. Есть у Мема страстишка: молоденькие кошечки. Ох и охоч он до них! Воображает себя молодым котом, в котором играют силы!

– Посмотрим, сколько в нем останется сил, когда я велю его выпороть!

– Вы решили его выпороть? – Она подошла к ночному столику и взяла с него пустой стакан.

Максвелл уставился на нее, пораженный столь глупым вопросом.

– За милую душу! Сама посуди, что за молодняк будет у нас получаться, если мы позволим каждому бычку на плантации залезать на любую телку по его усмотрению? Ты сама знаешь, Лукреция Борджиа, что это строгий закон: я сам определяю, кому кого покрывать. Послушный негр не будет успевать натягивать штаны, но пусть сперва дождется моего разрешения. – Он подозвал Хаммонда: – Одевайся и ступай на поиски Мема. Он наверняка прячется поблизости: слишком ленив, чтобы далеко идти, поэтому вряд ли потащился в какую-нибудь хижину.

– Скорее всего, он валяется в кустах позади конюшни, – прервала хозяина Лукреция Борджиа. – Я знаю его излюбленные местечки.

– Захвати фонарь, – посоветовал Максвелл сыну. – Искать черномазого среди ночи все равно что выйти на охоту с завязанными глазами. И захвати с собой плеть, чтобы преподать ему первый урок. Пускай почувствует, что его ждет. Наказание я не отменю.

– Может, мне пойти с массой Хаммондом, масса Уоррен, сэр? Я могу ему пригодиться.

– Иди хоть к черту на кулички, Лукреция Борджиа, мне совершенно наплевать. Ох и надоели же мне негры! Относишься к ним хорошо, лезешь ради них из кожи вон, а они знай жалят тебя, как гадюки! Взять хотя бы Мема: у него самая легкая работа на всей плантации, но разве он это ценит? Держи карман шире! Да, ступай с Хамом! Если найдете Мема, отведите его в сарай и наденьте на него кандалы. А меня не будите. Главное – справиться с изжогой, а дурацкий негр, которого нет на месте, когда он в кои-то веки понадобился, – дело десятое.

Он откинулся на подушки и указал Лукреции Борджиа на свечу. Уходя, она захватила ее с собой.

Сперва она зашла с Хаммондом в его комнату, помогла ему обуться и подождала, пока тот застегнет рубашку. Потом они вместе спустились по черной лестнице и очутились на кухне. Мем так и не вернулся. Вид пустого тюфяка еще больше рассердил Хаммонда, так как представлял собой наглядное свидетельство наглого неподчинения. Свет свечи разбудил одного из близнецов, который сел и захныкал. Лукреция Борджиа угомонила его оплеухой. Мальчуган пошмыгал носом и затих.

Она зажгла толстую восковую свечу в стеклянном фонаре, надела старые матерчатые шлепанцы и распахнула дверь. Они молча направились к конюшне. Лукреция Борджиа беззвучно молилась, чтобы Омар успел к этому времени возвратиться к себе в стойло. Только бы он не задремал на перине в сарае! Ее охватил страх: она смекнула, что они с Омаром такие же преступники, как Мем, и им может быть предъявлено столь же тяжкое обвинение, что и ему. Единственная разница заключалась в том, что преступление Мема уже оказалось раскрыто; о ее же проделках пока что не было известно, и она надеялась, что они никогда не выплывут наружу, так как она превосходила Мема умом.

Ее страх усилился, когда она представила себе, что бы было, если бы черт дернул Максвелла пробудиться на час раньше и позвать не Мема, а ее. В то время она еще находилась с Омаром в сарае, следовательно, хватились бы не Мема, а ее. Она не сомневалась, что при всем ее весе и влиятельности на фалконхерстской плантации ее вместе с Омаром подвергли бы суровому наказанию. Она понимала, что настало время сменить тактику: никто, даже она сама, не мог предсказать, когда у Максвелла случится новый приступ изжоги. Отныне ей придется соблюдать удвоенную осторожность, возможно, даже отложить на время утехи с Омаром. Она решила как следует поразмыслить об этом утром.

Осветив фонарем конюшню, они удостоверились, что там не к чему придраться. Омар крепко спал на циновке в конском стойле и даже не проснулся, когда они проходили мимо него. Она перевела дух: как ни велика была опасность, гроза пока что не разразилась. Теперь она могла посвятить все свое усердие поискам Мема.

Осмотрев конюшню, Лукреция Борджиа и Хаммонд вышли из ворот на ветерок. За конюшню вела еле заметная тропка – по ней вывозили на тележке навоз, куча которого благоухала в некотором отдалении. За навозной кучей бурно разрослась сорная трава. В ту сторону и показала Лукреция Борджиа Хаммонду, приложив палец к губам.

– Думаю, наш голубчик здесь, поблизости, масса Хам, сэр, – прошептала она. – Он сам мне признавался, что здесь у него лежбище. Тсс!

Они осторожно раздвинули густую растительность и бесшумно двинулись по тропинке. Внезапно впереди послышался шелест травы. Лукреция Борджиа удовлетворенно кивнула и подняла над головой фонарь. Хаммонд устремился на звук, размахивая плетью, но скоро остановился.

В свете фонаря Лукреция Борджиа увидела среди примятой травы голого Мема. Под ним извивалась черная фигура. Через мгновение оба замерли. Потные тела блестели на свету. Мем не успел увернуться: хлыст рассек воздух и угодил ему по ягодицам.

– Не надо, масса Хам! – крикнул он, загораживаясь рукой от ударов. – Не бейте меня! – Теперь свет фонаря озарял его физиономию: его глаза следили за плетью, взмывшей, чтобы снова на него обрушиться. – Не надо, масса Хам! Не бейте Мема! Я ничего не сделал!

– Так уж ничего? – прокаркал Хам, задыхаясь от злости. – А что это за особа под тобой?

Он отпихнул Мема носком сапога. Мем скатился со своей партнерши. Хам сгреб ее за волосы и приподнял.

– Это Сафира, – подала голос Лукреция Борджиа, вглядевшись в испуганное личико. – Ей полагается дрыхнуть в хижине Минти без задних ног. Она еще девица.

– Была девицей. – Хам отпустил несчастную. – Верно, Мем? Теперь ты ее распечатал. Я прав?

– Мы просто разговаривали, масса Хам, сэр, только и всего!

– Это у вас называется «разговаривать»? – Хам рассмеялся, но смех был не веселым, а угрожающим. – Негр с негритянкой разделись в травке в час ночи, негр залез на негритянку, как осел на ослицу, и давай разговаривать!..

Он снова занес плеть, но так и не опустил ее: Мем кинулся ему в ноги.

– Мне иначе никак нельзя, масса Хам, сэр! Не могу я по-другому! Мужику подавай бабу, иначе он перегреется и отдаст концы. Лукреция Борджиа для этого не годится.

Она не выдержала:

– Ишь ты! А по мне, у тебя просто не встает.

– Еще как встает! – Мем ползал у Хаммонда в ногах. – Вы же знаете, масса Хам, сэр, что мужику без бабы никак нельзя, без этого ему нет жизни. Лукреция Борджиа для этого не годится. Да и где она по ночам, Лукреция Борджиа?

– Живо одевайся! – приказал Хам, пихая его ногой и жестом показывая Лукреции Борджиа, чтобы та опустила фонарь и осветила траву, где валялись штаны Мема и платье Сафиры. Потом он дернул девушку за волосы, чтобы самому разглядеть ее лицо. Лукреция Борджиа не ошиблась: она действительно оказалась той самой молоденькой девчонкой.

– Марш в хижину! Скажешь Минти, что утром я с ней побеседую. Раз она не может уследить за своими девками, мы заменим ее другой, которая сможет. Тебе тоже не миновать порки.

– Не надо, масса Хам, не бейте меня! – Голосок у нее был совсем детский, высокий, надрывный. – Это все Мем! Он сказал мне, что вы велели ему со мной переспать, чтобы я быстрее дала хозяевам потомство.

Хаммонд ждал, пока они оденутся, и не удосуживался ей ответить. Ждать пришлось недолго. Он толкнул их вперед. Выйдя из травы, группа обогнула навозную кучу и вошла в конюшню. Там Хаммонд приказал Лукреции Борджиа остановиться и повыше поднять фонарь, снял со стены пару кандалов и шагнул к столбу, подпиравшему сеновал. Поманив к себе Мема, он надел кандалы ему на руку, завел другую его руку за столб и защелкнул замок. Мем оказался не только прикованным к столбу, он упирался в него носом.

– Как же я лягу, масса Хаммонд, сэр? – взмолился он.

– Ты только что хвастался, какой ты прыткий, так что тебе не повредит простоять ночь.

– Масса Хам, сэр…

– Закрой рот! Еще одно слово – и я взгрею тебя, не дожидаясь завтрашнего дня.

Мем затих. Хам выгнал девушку из конюшни и подтолкнул в направлении невольничьего поселка.

– Иди! – Он хлестнул ее плетью по ногам, и она пустилась бегом, так что пятки засверкали. Ее рыдания заглушили топот босых ног по грязи.

Хаммонд и Лукреция Борджиа повернули к Большому дому и проникли туда через кухонную дверь. Лукреция Борджиа приподняла стекло фонаря, вытащила свечу и зажгла от нее огарок, который отдала Хаму, чтобы он посветил себе, когда будет ложиться.

Он стал подниматься по задней лестнице, но, вспомнив о чем-то, обернулся:

– А что имел в виду Мем, когда говорил, что тебя тоже не бывает по ночам?

У нее хватило отваги засмеяться, хоть и через силу.

– Ничего, масса Хаммонд, сэр. Просто хотел свалить все на меня. Вы же знаете, какой Мем лгун. – Она пожала плечами, пытаясь превратить все в шутку.

– Лгун каких мало. – Хаммонд взял у нее огарок. – А хочешь, я тебя рассмешу, Лукреция Борджиа?

– Очень хочу!

– Изредка он все-таки говорит правду.

Лукреция Борджиа проснулась утром с дурным предчувствием. Она не сумела бы объяснить, чем оно вызвано, однако не могла избавиться от мрачного настроения. Первым делом, хватившись Мема, она вспомнила события прошедшей ночи и его, ночевавшего стоя, прикованным к столбу в конюшне. Она не испытывала к Мему сильного сострадания. Едва оказавшись в Фалконхерсте, она влюбилась в него, однако давно уже узнала, какой он лентяй и себялюбец, и былая любовь сменилась безразличием. Ей было совершенно все равно, какая судьба постигнет Мема. Беспокоило ее совсем другое: предчувствие, в котором она еще не успела разобраться, именно оно придавливало ее к полу, грозя расплющить.

Она думала, что успокоится, пока будет возиться с завтраком, но дурное предчувствие не оставляло ее. Максвеллы запаздывали к столу, поэтому она решила приготовить что-нибудь особенное, чтобы унять их злость. В дополнение к привычной яичнице с ветчиной она взялась испечь пирожки и поставила на угли тяжелую чугунную сковороду.

Кофе был готов, близнецы проснулись и вертелись под ногами, тесто ждало, чтобы она приступила к делу. Тут ее внимание привлек шум: Максвеллы спускались в гостиную. Памятуя о ночном недомогании старого хозяина, она опередила их и вытянулась в центре гостиной, чтобы справиться о его здоровье, когда он соизволит к ней обратиться.