— Я помнил, как ты говорила о ней. Я побывал у нее дома.

— Ты был у нее в гостях?! Замечательно. Она здорова? Что делает? Как поживает?

Ян нахмурился:

— Вот и другая причина, почему я хотел, чтобы ты пришла в мастерскую. Мне нелегко говорить об этом. Новость очень печальная. Мадам Фромон скончалась за неделю до моего приезда.

По изменившемуся лицу Маргариты ван Девэнтер понял, насколько сообщенная им весть опечалила ее. Он помолчал немного, затем продолжил:

— Однако там была очень приятная женщина, которая знала обо мне из твоих писем. Она провела меня к нотариусу мадам Фромон, а тот передал вот это письмо. Видишь, оно адресовано тебе.

Ян вынул письмо из кармана и подал его Маргарите. Она распечатала письмо и молча пробежала его глазами. Наконец, оторвавшись от листа бумаги, она подняла голову, а на лице ее ясно отразилось удивление, смешанное с тихой радостью.

— Мадам Фромон завещала мне свой дом вместе со всей мебелью в надежде, что в один прекрасный день я вернусь в Париж, где у меня уже будет мастерская, в которой можно будет шить наряды для Версаля. Я очень счастлива.

По лицу ван Девэнтера ничего нельзя было понять.

— Какая удача! Теперь у тебя в Париже есть свой дом, где можно будет жить после отъезда из России.

Маргарита грустно улыбнулась, явно погруженная мыслями в содержание только что прочитанного письма.

— Мадам Фромон всегда было обидно, что высокородные дворяне, вроде графини д'Онвиль, никогда не открывают имени своих портных и уж тем более никогда не представляют их ко двору его величества. Теперь, благодаря доброте мадам Фромон, у меня в Париже есть не просто крыша над головой, а целый дом с мастерской. Словно сама судьба велит мне оставить Россию и уехать обратно на родину.

— Очень похоже, что так, — сухо подтвердил Ян.

Она лукаво взглянула на него:

— Теперь у тебя в Париже будет место, где можно останавливаться всякий раз, когда ты будешь навещать Париж, чтобы приобрести картины.

— Благодарю за столь заманчивое приглашение.

Потом они часто виделись, но в основном на людях и случайно, когда и где придется. Они обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, но Маргарита всегда замечала в его блестящих глазах немой вопрос, столь понятный любой женщине. Нет, стать его любовницей означало бы перестать владеть своими чувствами, дать им вырваться наружу, позволить любви опять завладеть ее сердцем, а она так устала за прошедшую зиму, и ей не хотелось привносить в свою жизнь трудности, которые казались ей сейчас непосильными.


В конце июля Маргарита, управившись с долгами, оставшимися после смерти мужа, и немного отдохнувшая, решила — пора начинать портретные сеансы. Для того чтобы угодить ван Девэнтеру и понапрасну не вызывать у него раздражения, она надела новое платье из золотистого шелка. Она также сняла обручальное кольцо и спрятала его подальше.

Ван Девэнтер был прав: надо было начинать жить сначала.

Он немедленно провел ее прямо в мастерскую, светлую, отделанную деревянными панелями комнату. Маргарита внимательно огляделась. На стенах висело несколько полотен. Посередине комнаты на небольшом возвышении стояло деревянное резное кресло. Перед креслом стоял мольберт с уже натянутым холстом и табурет позади мольберта. Ближайшая стена была увешана полками.

На нижних размешались флаконы с маслом, выше — плошки с минеральными красками. Здесь были пигменты, белые и черные, вермильон, множество чашек с минералами коричневого цвета самых разных оттенков, желтая и красная охра, зеленые красители, а также азурит и темно-синяя смальта. Рядом с полками на небольшом столике лежали ступка и пестик для растирки красок, а также чашки с уже с растертыми красками. Позади столика на полу стояли толстые керамические кувшины с кистями и рядом на подносе чистые тряпки для их вытирания.

Маргарита поднялась на возвышение и села в кресло. Девэнтер тут же подошел к ней, взял одну ее руку и положил ей на колени, а другой велел свободно опереться о подлокотник кресла. Затем двумя пальцами осторожно взял ее за подбородок и повернул лицо к окну, откуда лился яркий свет.

— Так удобно? Ничего не мешает?

— Да, удобно.

Затем он поднял палитру и взял кисть:

— Ну что ж, начнем, пожалуй.

Одной рукой он поднял палитру, а другой взял кисть, и его фигура скрылась за высоким мольбертом.

Он как-то признался, что не любит разговаривать во время сеансов, хотя отнюдь не препятствует заниматься этим тем, кого он рисует. Однако по складу характера Маргарита была натурой одухотворенной и созерцательной, и, вместо того чтобы обсуждать дворцовые или городские сплетни, она полностью погрузилась в свои размышления, обдумывая очередной эскиз наряда. В мастерской повисла удивительная тишина.

Но фантазия — капризная дама. Вскоре творческий порыв, навеянный самой атмосферой мастерской, оставил Маргариту, и она стала думать о Саре. Уже несколько лет о судьбе Сары не было слышно, письма от нее приходили редко. Том Уоррингтон тоже был в Англии. До слуха Маргариты дошли известия, что в связи с новыми тенденциями в садоводстве и парковом хозяйстве профессия Тома оказалась очень востребованной. Просторные ландшафтные виды, устроение прудов и озер стали очень популярны в Англии. Многие знатные лорды и богатые люди разбивали у себя огромные парки, переселяя даже целые деревни, если им казалось, что жалкие жилища сельских жителей портят природный вид. Том не собирался уезжать из Англии, и Сара была рада. Она с удовольствием помогала своей невестке воспитывать ее детишек. Судя по ее письмам, она была совершенно счастлива и не желала ничего более.

Все случилось так, как и предсказывал Том. Возвращение Уоррингтона в Петербург казалось Маргарите маловероятным. Да и кто бы поехал, имея на руках столько заказов и планов по парковому устроению у себя на родине, а также учитывая трудности сношений между странами во время войны. Ей, правда, было небезынтересно знать, какая часть задуманного Томом сада под стеклянной крышей в Зимнем дворце осуществилась на практике после его отъезда.

Получив от Сары письмо, Маргарита ощутила явное облегчение, которое заставило ее задуматься о глубине своих чувств к Тому Уоррингтону. Все-таки она не была уверена в себе до конца и где-то в глубине души боялась его появления в Петербурге.


Сеансы продолжались, и они проходили почти все время в обоюдном молчании. Маргарита многое передумала за это время, но одна мысль больше всего не давала ей покоя. Она стремилась и в то же время сомневалась — уезжать ей из России или нет. Ей хотелось увидеть окончание строительства Зимнего дворца, она никак не могла отделаться от странного предчувствия, от ранее посетившего ее видения: ей предстоит увидеть Зимний дворец во всем его великолепии — полностью отстроенным и украшенным лепниной, с чудесным стеклянным садом на крыше, с парками, разбитыми вокруг него. Тем временем она перебирала один способ побега за другим, отбрасывая в cтopону, на ее взгляд, неудачные. После долгих раздумий Маргарита твердо уяснила одно: отсутствие императрицы в Петербурге самый удобный момент для побега, а еще лучше, если Елизавета надолго покинет город. В данном случае императрица не сразу хватится своей вышивальщицы, а если и хватится, то посылать в погоню, вероятно, будет уже поздно.

Думала Маргарита и о своих коллегах по ремеслу. Однако их судьба не была уже тесно связана с ее собственной. За последний год дороги их незаметно разошлись в разные стороны.

Софи ожидала рождения второго ребенка и была совершенно счастлива. Жанна обрела сына, и, пока отсутствовала Маргарита, отвечала за работу мастерской. Недавно Агриппина, устав от суматошной дворцовой жизни, ушла на покой, и Жанна временно стала во главе двух мастерских, которые постепенно слились в одну. Жанна сняла удобную квартиру недалеко от дворца, где поселилась вместе с Луи. Несмотря на то что Луи был инвалидом, ему тоже удалось быстро устроиться на работу в незнакомом для него городе. Луи стал помогать Ваганову, мужу Софи. По просьбе Жанны Софи замолвила за него словечко, и Ваганов взял его к себе в помощники. Дела у Луи, как ни странно, пошли очень хорошо, он увлекся фармакопеей и, судя по всему, из него в будущем мог выйти хороший аптекарь.

О Виолетте вообще не стоило переживать. Она уже давно перестала появляться в дворцовой мастерской. Если поначалу она придумывала самые разнообразные отговорки в виде оправдания, то в последние полгода надобность в них для нее совершенно отпала. Она перебралась жить в роскошную квартиру, у нее появился собственный выезд, а драгоценностей было столько, сколько, наверное, ей виделось только в мечтах; стоит ли объяснять, что всем этим она была обязана щедрости своего покровителя и любовника, которого недавно произвели в генералы. К тому же он оставил ей достаточно денег на тот случай, если бы пошатнулось его материальное и служебное положение. Он был настолько ослеплен своей любовью к Виолетте, что даже не понял, как искусно и постепенно внушила ему эту мысль — обеспечить ее материально в будущем — сама Виолетта. Несмотря на всю заботу генерала, его любовница не отличалась верностью, время от времени принимая у себя более молодых любовников.

Что касается Розы, то хотя Маргарита вспоминала ее, она перестала тревожиться о ней. Роза была девушкой с сильным характером, к тому же в жизни она руководствовалась своими собственными интересами, поэтому должна была сама отвечать за совершаемые ею поступки.

Весь конец лета Ян дописывал портрет Маргариты. Увы, сеансы были кратковременными и нерегулярными, что было вызвано частыми деловыми отлучками ван Девэнтера. Когда Маргарита осмелилась задать вопрос, когда будет готов его собственный портрет, он, пожав плечами, извинился.

— Слишком много дел. Совсем нет свободного времени. Потерпи немного, я обязательно напишу свой портрет, но, думаю, что удобнее всего мне будет это сделать зимой в Амстердаме.

Она понимала, что это не пустые отговорки, он действительно был сейчас очень занят, но слово обязательно сдержит и напишет автопортрет. Больше она не докучала ему своими просьбами. В крайнем случае, если ее отъезд из России все-таки состоится, он сможет привезти портрет к ней в Париж.

За все время от начала сеансов ван Девэнтер ни разу не дал Маргарите взглянуть на ее портрет. Но вот наконец наступил долгожданный миг. На дворе стоял уже сентябрь, и через день художник должен был отплыть к себе на родину.

— Итак, — сказал он, беря Маргариту за руку и подводя ее к мольберту, — итак, теперь можешь взглянуть.

Маргарита посмотрела на портрет и замерла, пораженная сходством. Казалось, у нее на шее билась та самая голубая жилка, которую она видела всякий раз, когда рассматривала свое отражение в зеркале. Ее голова была повернута немного вправо, глаза незаметно улыбались, было ощущение, что еще немного — и с ее губ сорвется какая-нибудь веселая и приветливая фраза.

— Ну как, нравится? — спросил художник, слегка нахмурившись, поскольку не понимал причины столь долгого ее молчания.

— Очень, — искренне ответила Маргарита. — Мне кажется, тебе удалось превзойти все, что было написано тобой раньше. Портрет просто замечательный.

— Признаюсь, писать портрет женщины, которую любишь, задача не из самых простых, хотя передать внешнее сходство, разумеется, вовсе не трудно.

Она покачала головой.

— Ян… — И тут же осеклась.

Ван Девэнтер махнул рукой, как бы делая ей знак, что все ясно и без слов.

— Забудь о том, о чем я только что сказал. Между нами всегда будет стоять тень того человека, которого ты когда-то любила и никак не можешь забыть.

Ей вдруг захотелось крикнуть, что все это неправда, что все это уже в прошлом, но крик застрял в горле. На какой-то миг ей показалось, что его слова все-таки не лишены основания, и растерялась. Ван Девэнтер резко отвернулся и отошел в сторону. Подхватив брошенную на стул накидку, он молча подал ее. По его помрачневшему лицу Маргарита догадалась, что он заметил ее растерянность, но ей не хотелось уходить, оставив его в таком смятенном настроении. Она попыталась, как могла, утешить его.

— Я уже забыла твое последнее замечание, — отозвалась она. — Завтра ты отплываешь к себе домой. Давай расстанемся друзьями. Я приглашаю тебя сегодня ко мне. Пусть это будет наш прощальный ужин, ведь мы так долго собирались посидеть вместе, поговорить по душам.

Ян кивнул, но его лицо осталось холодным и замкнутым.

— Хорошо, я приду.

Он пришел, как и обещал. К облегчению Маргариты, Ян выглядел, как всегда, спокойным и самоуверенным, по его глазам не было заметно, что он раздражен или зол на нее. Ужин удался на славу. Все было превосходно: и вино, и кушанья, приготовленные служанкой Маринкой. Убрав посуду, Маринка ушла домой, а они остались наедине и долго говорили о своих планах, мечтах, надеждах. Одним словом, все было, как обычно. Встав с места, Ян подошел к своей картине.