— О! — воскликнула мама. — Ты снова рисуешь!

Я не могла разделить ее восторг — все еще не было сил. Просто кивнула, и она отступила. Сказала, что собирается почистить столовое серебро.

— Мама! — позвала я.

Ее голова тотчас появилась в дверном проеме.

— Да, Ариадна?

— Брось ты это серебро. Поработай лучше над романом.

Она закатила глаза.

— Зачем? Все равно я никогда не закончу. Я же не настоящая писательница.

— Конечно, ты писательница, — сказала я с той же интонацией, что и Адам, и так же искренне.

Если у меня вновь появился интерес к рисованию, то чем черт не шутит…


Несколькими днями позже мы поехали в Куинс отмечать Четвертое июля. Папа вел мамину «хонду», а я сидела сзади. Волосы путались от ветра — все окна в машине были опущены.

— Уже давно пора починить кондиционер! — крикнула я родителям.

— Починим, — отозвалась мама, — как только ты начнешь водить.

О чем она? Я садилась за руль всего раз, в феврале, когда Патрик преподал мне первый урок вождения. Мама сообщила, что Патрик хочет еще потренировать меня и помочь получить водительское удостоверение, а она вскоре собирается купить новую машину, так что эту я могу забрать себе, если я не против.

— Не против, — ответила я. — Тогда мне не придется повсюду ходить пешком.

— К тому же машина придется очень кстати, когда ты… поступишь в колледж.

— Нэнси! — с укоризной произнес папа, будто я ковыляла на костылях, а она заставляла меня бежать.

Она замолчала. Я посмотрела на папины седые волосы, на пальцы, сжавшие руль, на обручальное кольцо, которое он никогда не снимал.

Мне хотелось сжать его плечо, но я не решилась. Мы редко прикасались друг к другу, а когда это случалось, то вовсе не из телячьей нежности. Я просто взялась за спинку его кресла, надеясь, что он почувствует.

Сад Патрика и Эвелин заполонили свободные от дежурства пожарные и домохозяйки из Куинса. На траве резвились дети. Патрик весь день занимался барбекю, поэтому поговорить с ним мне удалось, только когда схлынула толпа. Уже на закате он плюхнулся рядом со мной на диванчик из «Сирса». Внезапно что-то ударило меня по лодыжке. Киран подбежал за мячом, схватил его и показал мне.

— Помнишь эту штуку? — спросил он. Еще бы мне не помнить бейсбольный мяч «Ред сокс». — Мне его дал твой друг. Где он?

Киран был слишком мал, чтобы проявить такт. От неловкости я заерзала, но Патрик пришел мне на помощь.

— Не суй нос куда не следует, — прикрикнул он, — и убери этот чертов мяч подальше, пока я его не выбросил!

Киран уже привык к суровым приказам отца. Он убежал в дом, а у меня начала болеть голова, и я принялась тереть виски. Патрик поднялся, достал из кармана ключи от машины и бросил мне на колени.

— Мне сейчас не хочется, — пробормотала я.

— Разве я спрашивал, чего тебе хочется? Через полгода тебе стукнет девятнадцать, а у тебя все еще нет прав. Стыд-позор!

«Стыд-позор». Я усмехнулась, выпила в ванной две таблетки тайленола и села за руль грузовика. За этим уроком вождения последовали другие, я училась весь июль и август, пока Патрик не заявил, что я готова к экзамену.

У меня такой уверенности не было, но все же я совершила попытку и получила водительское удостоверение штата Нью-Йорк. С первого раза! Это дало мне знакомое ощущение гордости, как за отличные оценки на экзаменах в школе. Как же давно я его не испытывала!

Потом подобное чувство посетило меня в последний день работы в реабилитационном центре. Я вручила расстроенному Адаму его портрет, чтобы немного утешить. Джулиан заглянул ему через плечо, и я ощутила неловкость. Джулиан мог оказаться одним из тех любителей критики, которых я годами опасалась и старалась избегать. Но я ошиблась.

— Прекрасно, Ари! — похвалил он.

— В самом деле? — Я не поверила своим ушам.

Он хмыкнул и вручил мне приглашение на свою свадьбу, которая должна была состояться в октябре на одной из сдающихся в аренду яхт, что курсируют по нью-йоркской гавани.

В тот же день вечером, занимаясь рисованием у себя в студии, я приняла решение снова сдать вступительный экзамен. А вдруг мне все-таки удастся поступить в Парсонс? Если нет, то на Манхэттене полно других учебных заведений, и теперь у меня хватит ума не ограничиваться одним заявлением.

Мама очень обрадовалась. Когда я сообщила ей о своем решении, она издала пронзительный возглас, а потом быстро писала что-то в своем веселеньком розовом блокноте. Чему, в свою очередь, обрадовалась я.

На следующее утро, пока мама принимала душ, я напомнила папе, что она работает над романом и уже закончила шесть глав. Не писать же ей солидное художественное произведение шариковой ручкой!

— Давай купим пишущую машинку, — предложила я. — Электрическую. Отпросись пораньше с работы, сходим вместе в магазин.

О чем я только думала? Папа никогда не возвращался с работы рано. Однако насчет машинки он со мной согласился, дал денег, и в тот же день я приобрела «Смит-корону». Мама была растрогана, а я представила все так, будто это папина идея. Она расцеловала его и печатала до полуночи.

Свою машину мама отдала мне накануне Дня труда, после того как они с папой съездили в дилерский центр в Бронксе и вернулись с новенькой «хондой» цвета «туман в пустыне». Папе удалось получить хорошую скидку, потому что продавец оказался бывшим мужем жены его напарника или кем-то в этом роде.

На следующий день мы поехали на «хонде» к Патрику и Эвелин, где мы с мамой узнали, что Эвелин поступила на курсы секретарей в муниципальный колледж округа Куинс.

— Всего один семестр, — сказала она. — Учат делопроизводству и подобной ерунде. А когда Шейн пойдет в детский сад, я могу попытаться найти работу. Патрик считает, это здорово.

Я тоже так считала. И мама. Она восхищенно смотрела на Эвелин, будто та получила грант на обучение в Йельском университете.

— Молодец, Эвелин, — похвалила я.

— Но есть одна загвоздка, — начала она, и я забеспокоилась.

Впрочем, напрасно. Сестра сказала, что занятия назначены на понедельник и среду, и в эти дни ей нужна няня. Не соглашусь ли я посидеть с детьми?

— Конечно. Все равно мне нечем заняться, — со смехом ответила я.

Жизнь больше не казалась трагедией.

Глава 24

Это было в середине сентября, когда осень вдруг снова берет курс на лето, а в воздухе пахнет дымком, потому что каждому, пока не поздно, охота сполна насладиться барбекю. Отец расследовал изнасилование и убийство девочки в Баттери-Парке, мама наводила страху на новый поток шестиклассников, а Эвелин училась печатать на машинке.

Я гордилась Эвелин. Рано утром по понедельникам и средам я приезжала на «хонде» в Куинс, где она ждала меня на крыльце, прижав к груди учебники. Затем я отвозила Кирана в школу, а остаток дня нянчилась с Шейном и готовилась к вступительному экзамену.

В один из таких дней я заполнила второе заявление в Парсонс и еще три заявления в другие городские колледжи. Перед тем как забрать Кирана из школы, я усадила Шейна в детское автомобильное кресло, заехала на почту и отправила все четыре конверта.

Вернувшись в Бруклин, я обнаружила, что дома никого нет. Папа работал, мама заседала на педсовете. На автоответчике мигал красный огонек. Хриплый девичий голос просил меня позвонить в «Уолдорф-Асторию», в номер 163.

Несмотря на теплый вечер, меня пробрала нервная дрожь. Я не хотела думать ни об этом отеле, ни о Ли, ни о ее родственниках. Боялась, что эти мысли затянут меня в глубокую черную дыру, из которой так трудно выбраться.

— Сходить за мороженым, что ли? — предложила мама после ужина.

Мы с ней сидели за столом в кухне. Облизнувшись, она спросила, какое купить: «Летающую тарелку» в «Карвел» или «Джамоку с миндалем» в «Баскин Роббинс»? Мне было не до мороженого. Пришлось выдумывать отговорки. Я не могла сказать ей, что от голоса Ли мой шаткий фундамент заходил ходуном, и теперь меня не покидала мысль, что оправиться после мононуклеоза гораздо легче, чем после Блейка Эллиса.

— Да ладно тебе, — уговаривала мама. — Еда — одно из маленьких удовольствий жизни.

Возможно, она была права. И от какого-нибудь пустяка вроде «Джамоки с миндалем» действительно станет легче.

Я улыбнулась и встала из-за стола. Потом позвонила Эвелин с радостной новостью для мамы: Киран занял первое место по правописанию среди второклассников, а сама Эвелин сдала на четверку с плюсом тест по машинописи.

— Я в «Баскин Роббинс», — шепнула я маме, чтобы не прерывать их разговор. — Скоро приду.

Она кивнула, и я вышла на улицу. От прохладного ветерка, разгонявшего остатки теплого воздуха, шелестели листья на деревьях, группка младших школьниц с косичками и хвостиками каталась по кругу на велосипедах. Наша соседка болтала с какой-то женщиной с бигуди в волосах, закрывавшей ладонью глаза от солнца. Обе помахали мне, когда я проезжала мимо в «Баскин Роббинс», где купила не пинту, а целый галлон мороженого.

По дороге домой я опустила стекла и наслаждалась свежим воздухом и детским смехом, несущимся со всех сторон. Почти у самого дома передо мной вдруг возник велосипед. Резко дав по тормозам, я услышала визг шин. Больше никто не смеялся.


Раньше я никогда не была в больнице. Нет, разумеется, я ходила туда, но ни разу там не лежала. И врачи не обращались ко мне с вопросами вроде «Можете назвать свое полное имя?» и «Кто президент Соединенных Штатов?». Ариадна Митчелл и Рональд Рейган — так я ответила и впечатлила всех вокруг. Мелькнула мысль: неужели я все-таки сошла с ума и меня отвезли в Пресвитерианскую больницу? Вроде непохоже. На мне нет смирительной рубашки, и палата обычная — телевизор, кровать и резкий запах лизола. Я лежала, до пояса укрытая простыней и подключенная к какому-то непрерывно гудевшему аппарату. На мне была ночная сорочка, но я не помнила, когда надела ее.

— Где моя одежда? — спросила я у стоявшей рядом мамы.

— Ее сняли, когда ты была без сознания.

Тот факт, что незнакомые люди меня раздевали, беспокоил больше, чем потеря сознания. Я пыталась припомнить, какой на мне сегодня был бюстгальтер, и надеялась, что приличный, без растянутых резинок и дыр. Голова раскалывалась от боли, а мама не умолкала ни на минуту. Она рассказала, что я со всего маху дала по тормозам, чтобы не сбить девчонку на велике, и ударилась лбом о руль.

— Как она? — спросила я.

— В порядке, — ответила мама. — Бестолочь, но в полном порядке. Придет же такое в голову — кататься на велосипеде посреди проезжей части!

Позже обнаружилось, что не совсем в порядке я. На голове была огромная шишка и багрово-серый синяк во весь лоб. Врач сказал, что у меня, возможно, сотрясение, поэтому придется эту ночь провести в больнице.

Я не считала, что у меня сотрясение, и со мной была согласна дородная медсестра, которая проверила мое состояние после маминого ухода. Мне полегчало. К десятичасовому выпуску новостей головная боль почти прошла, и я уже устроилась на подушках, чтобы послушать об убийстве девочки, найденной в Баттери-Парке, как вдруг открылась дверь. Я думала, что пришла медсестра. Но, повернув голову, увидела длинные рыжие волосы и глаза с золотистыми крапинками.

— Вот это ушиб! — ахнула Ли.

Я снова занервничала. Оказывается, она, не будучи уверена в том, что я получила ее сообщение, заехала ко мне, но дома никого не оказалось. Соседка рассказала ей об аварии и о том, что меня увезли в больницу Кингс-Каунти. Лучше бы наша соседка держала рот на замке, потому что теперь Ли сидела на соседней кровати, улыбалась и болтала об УКЛА. А я не могла улыбнуться или ответить. Амулет-стрелка у нее на шее будил во мне воспоминания, не располагавшие к разговорам.

К тому же меня мучила совесть. Я ни разу не позвонила Ли со Дня святого Валентина. Ставила ей в вину свои отношения с Блейком и Дэлом, хотя она была совершенно ни при чем. И вот она сидит рядом, словно я вовсе не заслуживаю медали «Самая плохая подруга». Может, ей просто жаль меня, потому что она знает, что такое потерять любимого человека?

— Дяде Стэну сделали тройное шунтирование, — сообщила она. — В последнее время он себя совсем неважно чувствует.

«Вот и хорошо, — подумала я. — Я тоже неважно себя чувствовала, и все из-за него».

Похоже, Ли ждала, что я выражу сочувствие, но это было выше моих сил.

Она накрутила локон на палец.

— Рада, что все хорошо закончилось. Часто у таких аварий куда более тяжелые последствия. Кому как не мне это знать.

Она имела в виду М. Г. Мне хотелось спросить, думает ли она о нем, скучает ли, и сколько времени должно пройти, прежде чем полностью смиришься с потерей. Но вместо этого я сказала: