Мы выезжаем со школьной стоянки, и я крепче держусь за Алекса, чувствуя его стальные мышцы. Скорость мотоцикла пугает меня. У меня кружится голова, будто я катаюсь на американских горках без ремня безопасности. Мотоцикл останавливается на красный сигнал светофора. Я отклоняюсь назад. Я слышу его ликующий смех, когда загорается зеленый и он заводит двигатель. Я держусь за его талию и прячу лицо за его спиной.

Когда он наконец тормозит и ставит мотоцикл на подножку, я осматриваюсь. Я никогда не была на его улице. Дома очень… маленькие. Большинство из них одноэтажные. Они стоят вплотную, между ними не пройдет даже кошка. Я пытаюсь не замечать этого, но мне становится грустно. Мой дом по меньшей мере в семь, а может, даже в восемь-девять раз больше дома Алекса. Я знала, что эта часть города живет в бедности, но…

— Я был не прав, — говорит Алекс. — Я отвезу тебя домой.

— Почему?

— Я вижу отвращение на твоем лице.

— Не то чтобы мне здесь не нравилось. Мне очень жаль…

— Никогда не жалей меня, — предупреждает он. — Я бедный, но не бездомный.

— Тогда ты, может, пригласишь меня в дом?

А то парни на улице уже глазеют на белую девушку.

— Здесь ты Снегурочка.

— Я ненавижу снег, — говорю я.

Он ухмыляется.

— Это не связано с погодой, querida[74]. У тебя снежно-белая кожа. Просто следуй за мной и не обращай внимания на соседей, даже если они разглядывают тебя.

Я чувствую его настороженность, когда он ведет меня внутрь.

— Ну, мы на месте, — говорит он, заходя.

Гостиная меньше любой комнаты в моем доме, но здесь очень тепло и уютно. На диване лежат два вязаных пледа, в которые я бы с удовольствием закуталась холодной ночью. У меня дома нет пледов. У нас лежат одеяла, специально подобранные под интерьер. Я осматриваю дом Алекса, провожу пальцами по мебели. На полке со сгоревшей свечой — фотография красивого мужчины. Алекс стоит позади меня, и я чувствую исходящее от него тепло.

— Это твой отец? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Я не могу себе представить, как это — потерять папу.

Даже если его нет рядом, я знаю, что он есть в моей жизни. Я всегда хотела от родителей большего. Может быть, я просто должна радоваться тому, что они у меня есть?

Алекс изучает фотографию отца.

— Сразу после случившегося ты впадаешь в какое-то оцепенение и пытаешься не думать об этом. Ты понимаешь, что его больше нет, но все как в тумане. Потом тебя затягивают повседневные дела. — Он пожимает плечами. — В конце концов ты перестаешь думать об этом постоянно и двигаешься дальше. У нас нет другого выбора.

— Это своего рода тест.

Я мельком вижу свое отражение в зеркале на противоположной стене и рассеянно провожу рукой по волосам.

— Ты всегда так делаешь.

— Что именно?

— Поправляешь прическу или макияж.

— А что плохого в желании хорошо выглядеть?

— Ничего, если это не становится навязчивой идеей.

Я опускаю руки и жалею, что не могу приклеить их к бокам.

— Я не одержима этим.

Он пожимает плечами.

— Для тебя так важно, чтобы люди думали, что ты красивая?

— Меня не волнует, что думают люди, — вру я.

— Потому что ты… красивая. Но это не самое важное…

Я знаю это. Но там, откуда я родом, от тебя многого ожидают. Кстати об ожиданиях…

— Что миссис Питерсон сказала тебе после уроков?

— О, как обычно. Если я не буду как следует заниматься, она превратит мою жизнь в ад.

Я замираю в нерешительности, раскрывать ли мой план.

— Я хочу признаться ей, что ты поменял тесты.

— Не надо. — Он отходит от меня.

— Но почему?

— Потому что это не имеет значения.

— Нет, имеет. Тебе нужны хорошие оценки, чтобы попасть…

— Куда? В хороший колледж? Ты серьезно? Я не собираюсь в колледж, и ты это знаешь. Это вы, дети богатых родителей, беспокоитесь о своем среднем балле, как будто это определяет вашу ценность. Мне это не нужно, так что не делай мне одолжений. Я закончу с «С». Только нужно, чтобы наши грелки порвали всех.

Я сделаю все, чтобы мы получили «А+» по этому проекту.

— Где твоя комната? — Я меняю тему и бросаю рюкзак на пол в гостиной. — По спальне много что можно сказать о человеке.

Он жестом указывает на соседнюю дверь. Бо́льшую часть пространства занимают три кровати, оставшееся место — небольшой комод. Я обхожу маленькую комнату.

— Я живу с двумя братьями, — объясняет он. — Личного пространства почти нет.

— Дай угадаю, какая кровать твоя, — улыбаюсь я.

Я осматриваю зону вокруг каждой кровати. На стене висит маленькая фотография красивой испанской девушки.

— Хм… — бормочу я и оглядываюсь на Алекса — вдруг это его идеал?

Я медленно перехожу к соседней кровати. Над ней висят фотографии футболистов. Вся кровать завалена одеждой. Рядом с третьей кроватью ничего нет, словно человек, живущий здесь, только гость. По сравнению с двумя другими стенами, которые так много говорят о своих владельцах, эта совершенно пуста. Я сажусь на кровать Алекса, безнадежную и пустую, и наши глаза встречаются.

— Твоя постель может рассказать о тебе многое.

— Правда? И что именно?

— Почему ты не думаешь, что останешься здесь надолго? — спрашиваю я. — Или это потому, что на самом деле ты хочешь пойти в колледж?

Он прислоняется к двери.

— Я не уеду из Фейерфилда. Никогда.

— Не хочешь получить диплом?

— Ты говоришь, как консультант по профориентации в школе.

— Ты не хочешь уйти отсюда и начать жить собственной жизнью? Уйти от прошлого?

— Ты воспринимаешь колледж как способ побега, — говорит он.

— Побега? Алекс, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Я собираюсь в колледж, который позволит мне быть рядом с сестрой. Раньше это был Северо-Западный университет, сейчас Университет Колорадо. Моя жизнь продиктована капризами моих родителей и местом, куда они хотят отправить сестру. Ты ищешь легких путей, поэтому останешься здесь.

— Ты думаешь, что это легко — быть главным мужчиной в доме? Мне нужно следить, чтобы мама не спуталась с каким-нибудь неудачником или чтобы мои братья не ввязались в перестрелку и не начали курить крэк. Вот почему я должен быть здесь.

— Мне так жаль…

— Я предупреждал — никогда не жалей меня.

— Нет. — Я поднимаю глаза на него. — У тебя такая связь с семьей, но ты ничего не ставишь рядом со своей кроватью, будто можешь уйти в любой момент. Поэтому мне тебя жаль.

Он делает шаг назад.

— Ты занималась психоанализом?

Я иду за ним в гостиную и думаю, чего хочет Алекс в будущем. Похоже, он готов покинуть этот дом… или эту землю. Может быть, Алекс не привязывается ни к чему, потому что готовится к смерти? Он думает, что ему суждено кончить, как его отец? Может, под демонами он подразумевал именно это?

В течение следующих двух часов мы сидим на диване в гостиной и набрасываем схему для проекта наших грелок. Алекс оказался намного умнее, чем я думала; его оценка за тест не был случайной. У него много идей о том, какую информацию мы можем найти в Интернете, какую — в книгах из библиотеки, о том, как сделать грелки и как их можно использовать. Нам нужны реактивы, которые мы возьмем у миссис Питерсон; герметичные пластиковые пакетики «Зиплок»[75], в которые мы поместим реактивы. Чтобы получить дополнительные баллы, мы решили обернуть пакетики специальным материалом — его мы купим в магазине тканей. Я намеренно говорю только о химии и обхожу все личные темы.

Я закрываю учебник по химии и краем глаза вижу, как Алекс проводит рукой по волосам.

— Слушай, я не хотел грубить тебе.

— Все в порядке. Это я сую свой нос куда не следует.

— Ты права.

Я чувствую себя неловко и поднимаюсь с дивана. Он хватает меня за руку и тянет вниз.

— Нет, — объясняет он, — ты права насчет меня. Я не оставляю здесь ничего.

— Почему?

— Из-за отца. — Алекс смотрит на фотографию на противоположной стене и закрывает глаза. — Боже, там было столько крови.

Он открывает глаза и перехватывает мой взгляд.

— Тогда я понял, что все мы не вечны. Нужно жить моментом, сегодняшним днем… только здесь и сейчас.

— И чего ты хочешь прямо сейчас?

Сейчас мне хочется исцелить его раны и забыть о своих. Он прикасается кончиками пальцев к моей щеке. Мое дыхание останавливается.

— Ты хочешь поцеловать меня, Алекс? — произношу я шепотом.

— Dios mió[76], я хочу поцеловать тебя… почувствовать твои губы, твой язык.

Он осторожно касается моих губ кончиками пальцев.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Кроме нас двоих, об этом никто не узнает.

32. Алекс

Бриттани облизывает прекрасные сердцевидные губы, которые сейчас блестят и так манят.

— Не дразни меня, — выдыхаю я, и мои губы останавливаются в нескольких дюймах от ее.

Она роняет учебники на ковер. Она проследила за ними глазами, но я понимаю, что если сейчас потеряю ее внимание, то этот момент может никогда не повториться. Я мягко касаюсь ее подбородка и прошу посмотреть на меня. Она смотрит на меня со страхом.

— А если это будет что-то значить? — спрашивает она.

— И что тогда?

— Пообещай, что это ничего не значит.

Я откидываюсь на диван.

— Это просто поцелуй.

Разве не я сейчас должен быть парнем, который живет по правилам без обязательств?

— И без языка, — добавляет она.

— Mi vida[77], если тебя буду целовать я, естественно, это будет французский поцелуй.

Она мнется.

— Но я обещаю, что это не будет ничего значить, — снова заверяю я ее.

Я не ожидал, что она действительно согласится. Я думал, что она издевается надо мной, проверяет, насколько я могу держать себя в руках. Но она закрывает глаза и наклоняется ближе, и я понимаю, что это произойдет. Девушка моей мечты, девушка, которая похожа на меня больше, чем кто бы то ни был, хочет поцеловать меня.

Я беру ситуацию в свои руки, как только она наклоняет голову. Наши губы соприкасаются на кратчайшее мгновение, и я тут же кладу руку на ее волосы и продолжаю целовать ее мягко и нежно. Я глажу ее щеку и чувствую под грубыми пальцами мягкую, как у младенца, кожу. Тело хочет воспользоваться ситуацией, но мозг (тот, что в голове) заставляет меня сдерживаться. Удовлетворенный вздох вырывается изо рта Бриттани, будто она готова остаться в моих объятиях навсегда.

Я провожу кончиком языка по ее губам и соблазняю ее открыть рот. Она интуитивно отвечает мне. Наши губы и языки сплетаются в медленном эротическом танце… Но, услышав звук открывающейся двери, Бриттани бросается в сторону. Вот черт! Я прихожу в бешенство. Во-первых, оттого, что растворился в поцелуе с Бриттани. Во-вторых, оттого, что мне хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. И наконец, я зол на маму и братьев, которые пришли домой в самый неподходящий момент.

Я вижу, как Бриттани притворяется занятой: она наклоняется и собирает свои книги. Мама с братьями стоят в дверях и смотрят на нас, выпучив глаза.

— Привет, мам. — Я возбужден больше, чем следует.

По суровому взгляду Mi’amá я понимаю, что она не обрадовалась, застукав нас за поцелуем, за которым могло последовать продолжение.

— Луис и Карлос, идите к себе, — приказывает мама, затем проходит в комнату и пытается успокоиться. — Разве ты не хочешь познакомить меня со своей подругой, Алехандро?

Бриттани стоит с книгами в руках.

— Здравствуйте, я Бриттани. — Хотя ее золотистые волосы спутались из-за моих пальцев и езды на мотоцикле, она выглядит невероятно красиво. Бриттани протягивает руку. — Мы с Алексом занимались химией.

— То, что я увидела, не было похоже на учебу. — Мама игнорирует ее приветствие.

Бриттани морщится.

— Mamá, оставь ее в покое, — грубо обрываю я.

— Мой дом не бордель.

— Por favor, Mamá.. — Я раздражаюсь еще больше. — Мы просто целовались.

— Поцелуи приводит к niños[78], Алехандро.

— Пойдем отсюда.

Я страшно смущен. Хватаю с дивана куртку.

— Простите, если я чем-то вас оскорбила, миссис Фуэнтес, — расстроено говорит Бриттани.

Мама делает вид, что не слышит ее извинений, и идет на кухню раскладывать продукты. Когда мы выходим на улицу, я слышу, как Бриттани тяжело вздыхает. Клянусь, она сдерживается из последних сил. Все прошло не так: я привел девушку домой, поцеловал ее, моя мама ее оскорбила и довела до слез.