— Ты не многословна сегодня, — замечает он и протягивает свою руку потому что где-то глубоко внутри себя он знает, что я хотела бы попробовать.

Ошеломленная его внешностью и манерой предложить мне поездку, я молча вкладываю свою руку в его ладонь, которая просто огромна, и такая же горячая, как влажная земля. Она тут же смыкается вокруг моих пальцев. Он поднимает меня вверх одной рукой так внезапно, что я визжу, оказавшись моментально позади него, покачиваясь из стороны в сторону. Жеребец, чувствуя мою панику, начинает ржать. Он похлопывает его, призывая к спокойствию, удерживая руку на его крепкой широкой шеи, до тех пор, пока тот не успокаивается. Он как-то сбалансировал мое тело на этой лошади.

— Обними меня, — говорит он.

Я с радостью делаю это, тепло и аромат его тела окутывают меня. Я слышу стаккато моего сердца, громкое, сильное, быстрое, пытаюсь удержаться от желания положить голову ему на напряженную спину.

— Ты о’кэй?’ — спрашивает он, поворачивая голову, чтобы взглянуть на меня.

— Да, — скрежещу я.

Он щелкает языком и выводит лошадь в галоп по полям. Везде стоит тишина, только слышится цоканье подков. Жеребец фыркает, слышится треск веток под его копытами. Мы молчим, в нашей скачке существует что-то магическое.

Он замедляет галоп, переводя на прогулочный шаг, мы входим в лес. Здесь воздух кажется холоднее, наполненный ароматом лета от полевых цветов и клевера, становится темнее от ветвей деревьев. Белки и еще какая-то живность перескакивают с ветки на ветку. Когда мы выбираемся из леса, то оказываемся совершенно для меня неожиданно на пляже.

— Ничего себе, — шепотом говорю я.

— Держись крепче, — отвечает он, пуская жеребца в галоп вдоль береговой линии. Несколько секунд я молчу, пребывая в полном шоке и, честно скажу, немного страшась, а потом начинаю смеяться. Ветер развивает мои волосы, с дикостью бросая мне их в лицо. Я чувствую, как подо мной жеребец грациозно изгибается, словно летя над землей с поразительной скоростью.

Жесткий мужчина передо мной и такой же жеребец внизу, у меня возникает фантастическое ощущение полной свободы, словно очень древнее волшебство. Магия, которую мы способны только представить, которая существует только в нашем воображении, потому что мы вырвались из цивилизации. Лошадь останавливается. Джек перебрасывает ногу и ловко спрыгивает на землю, схватив меня за талию, он стаскивает меня вниз, хлопнув жеребца по гладкой шее, тот мчится от нас.

Я смотрю на него снизу-вверх.

— Жеребец...

— С ним все будет в порядке.

Я замечаю, что он босой. И в отличие от виденного его раньше, он одет в старую, рваную футболку и выцветшие коричневые вельветовые брюки. Я снимаю кроссовки и держу их в руке.

— Пойдем, — говорит он, и мы вместе идем, наши руки почти соприкасаются, но не совсем. Мы ничего не говорим, кругом нет ни единой души. Соленая вода ласкает наши босые ноги. Одинокая чайка кружит над нашими головами в небе. Я не могу объяснить умиротворение, которое испытываю здесь или потрясение от этого момента. Такое чувство, как будто у нас не существует другой жизни — ни у меня, ни у него, как будто я не являюсь танцовщицей в мужском клубе, а он не гангстер.

Я хочу поинтересоваться, почему… почему он решил разделить свой рай со мной?... но все слова застревают в горле. Возможно, из-за того, что это временно, и словами я могу только испортить волшебство этого момента. Я украдкой сморю на него, он наблюдает за мной. Волосы растрепаны ветром, жесткие скулы порозовели, глаза яркие, блестящие в лучах утреннего солнца.

— Что? — спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой и свистит. Жеребец летит к нам, грива развивается на солнце. Красивое зрелище. Он останавливается перед ним, как вкопанный, и Джек нежно приближает к нему свое лицо, и в тишине говорит с ним на языке, которого я не понимаю. Возможно, гэльским.

— Что ты ему говоришь? — спрашиваю я.

— Я представляю тебя ему. Мы цыгане всегда говорим с нашими животными.

— Что ты ему говоришь обо мне?

— Это наш с ним секрет.

Он берет мою руку и подносит ее к морде жеребца. Я чувствую его горячее влажное дыхание на ладони. Я касаюсь его морды, замечая вспышку паники в его глазах. Он перебирает копытами по земле. Джек похлопывает его по морде, успокаивая.

— Как его зовут?

— Тор.

— Он любит тебя, — шепчу я.

— А я люблю его, — просто отвечает он и целует лошадь между глаз.

Он легко запрыгивает на лошадь, сидит прямо, протягивая мне руку. Со мной надежно, усевшейся за ним, мы возвращаемся домой. Обратная дорога кажется намного быстрее, и слишком быстро мы попадаем на улицу, ведущей прямо ко входу особняка. Он спешивается и помогает мне спуститься.

Я внимательно смотрю ему в лицо, он уже совсем другой, далекий, но при этом так же оценивающе продолжает на меня смотреть.

— У меня есть дела, и я не присоединюсь к тебе за завтраком. После завтрака Ян отвезет тебя обратно в Лондон.

Есть дела, и вдруг я вспоминаю женщину, с которой он провел ночь. Вспышка ревности возникает внутри. Черт побери ее. Черт побери их обоих.

— Спасибо, — как бы невзначай, бросаю я на ходу, поднимаясь по лестнице.

Я умираю от желания оглянуться, но я не делаю этого.

Внутри, я встречаю Марию, парящую по гостиной. Кажется, она занимается какими-то подушками, но скорее всего она стояла у окна, наблюдая за нами.

— Доброе утро, — жизнерадостно говорит она.

— Доброе.

— Чтобы молодая девушка хотела на завтрак? Вафли, овсяные хлопья, полный английский завтра или континентальный, или возможно что-то еще?

— Континентальный звучит довольно-таки хорошо.

— Отлично. Завтрак будет подан в столовую через десять минут.

После ее ухода я подхожу к окну. Как странно все это — я в этом доме, на коне с Джеком Иденом. Десять минут спустя я иду в столовую, которая выглядит также, как и остальная часть дома — богато, великолепно, в которой никто не живет.

Я ем мой теплый, прекрасный слоенный круассан с большим количеством сливочного масла и вареньем, запивая свеже сваренным кофе в полном одиночестве. Как только я заканчиваю еду, Джек появляется в дверях.

Его волосы все еще влажные от душа, он одет в черную рубашку, черные брюки, белый шелковый галстук и бордовые туфли. Я вспоминаю, как он смотрел на меня, появляясь из тумана, вместе со своим жеребцом, как варвар, но потрясающе красивый варвар. Он несет в руке коробочку.

Я удивленно смотрю на него, честно говоря, я больше не ожидала видеть его сегодня. Я смахиваю крошки от круассана и кладу их на салфетку, лежащую у меня на коленях.

— Я принес тебе кое-что, — он выглядит неловко, это совершенно не вяжется с его обычной бравадой мачо.

Я встаю, салфетка падает на ковер.

— У тебя для меня подарок, — тупо говорю я.

Он подходит ко мне и протягивает коробочку, я осторожно беру ее. Это квадратная пятидюймовая коробочка, завернутая в темно-серую бумагу, и перевязанная широкой красной лентой. Весь ее вид кричит о дороговизне.

Я снимаю ленту, разрываю бумагу. Внутри прозрачная пластиковая коробочка с веточкой белой орхидей. Стебель погружен в небольшую колбу с водой, к которой приделан гребень с зажимом.

— Для волос, — мягко говорит он. — Надень его завтра... для меня.

Белый цвет. Я вспоминаю стихотворение: «Где-то есть красота. Где-то есть свобода». Я медленно киваю, поднимаю на него глаза на него, он гипнотизирует своим взглядом.

— Так ты придешь в клуб завтра?

— Да. Будешь ждать меня?

Я ничего не могу поделать, но у меня внутри разливается такая радость по всему телу, уши даже начинают гореть. Я улыбаюсь… задумчивой улыбкой.

— И еще — мисс Морнингтон не оставалась здесь на ночь вчера. 

6.

Ночь в клубе была скучной и бесконечной, но я беспокоилась о том, как неловко мне будет снова увидеть Шейна, но как оказалось он не пришел. Около двух Мелани и я берем такси, и едем к ней домой.

— Я голодна, — говорю, подходя к холодильнику. — Хочешь чего-нибудь?

— Лучше всего мороженого, — отвечает она, падая на диван.

— Шоколадное или ванильное?

— Оба.

Я приношу две бадьи мороженого в гостиную, Мелани вытаскивает мятые, мокрые банкноты из бюстгальтера.

— Ого, — восклицаю я, сняв туфли и свернувшись на диване напротив нее. — Мне казалось, что мы все должны пользоваться «деньгами Евы».

— Да, мы и пользуемся, — признается она. — Но некоторые хотят, чтобы я брала наличные. Они знают, что я потеряю двадцать процентов при переводе, поэтому предпочитают расплачиваться так.

— Брианна знает?

— Конечно.

— Так сколько денег ты зарабатываешь за ночь? — с любопытством спрашиваю я.

— Около тысячи в не очень хорошую ночь и три-пять в отличную.

Мои глаза расширяются.

— Три-пять?

— Почему ты удивляешься? А сколько ты зарабатываешь? — она смотрит на меня прищуренными глазами, оценивая.

— После уплаты пошлины клубу и других затрат около трехсот фунтов. Однажды я сделала семьсот.

— Нихрена себе, — выпаливает она, явно потрясенная, так же, как и я, когда она сообщила, что за ночь может заработать до пяти тысяч.

— Почему ты удивляешься?

Она отрицательно качает головой.

— Черт, девушка, если бы я выглядела, как ты, я бы зарабатывала по пять тысяч за смену. Именно столько, те блондинки дурочки приносят домой каждую ночь.

— Правда?

— Да, правда, и знаешь, что? Если ты не начнешь зарабатывать четырехзначное число очень скоро Брианна вызовет тебя на небольшую беседу, и если твой доход не улучшится, то опять же очень скоро тебя попросят вежливо удалиться.

— Черт, — тихо ругаюсь я, так как случиться этому я не могу позволить.

— А что ты думаешь? Ты просто занимаешь место девушки, которая могла бы зарабатывать тысячи для клуба. Мы сладости в кондитерском магазине.

Я тупо смотрю на нее.

— Смотри, это не сложно. Ты просто должна посвятить себя этому. Ты знаешь, сколько Джолин приносит домой?

— Джолин? — я хмурюсь и отрицательно качаю головой. Джолин самая не симпатичная девушка в клубе, у нее даже выступают зубы. Когда я познакомилась с ней в гримерной меня удивило, что Брианна взяла ее.

— Она приносит от шести до семи тысяч. Иногда я слышала, она даже делает десять, когда приходят завсегдатаи.

Моя челюсть просто отпадает.

— Десять тысяч фунтов?

— Да.

— За ночь?

— Да. Тебе следует увидеть, как она обменивает их на наличные в конце смены. Это похоже, словно кто-то выиграл джек-пот в игровые автоматы в казино в Вегасе.

— Что она делает, чтобы заставить мужчин отдавать ей такие деньги?

— Для начала, она не ведет себя, как ты — вся такая непреступная и важная.

Я открываю рот, чтобы все отрицать, но Мелани предупредительно останавливает меня подняв руку.

— Я видела, как ты себя ведешь. Ты сидишь с мужчиной, а язык твоего тела словно кричит — я не хочу здесь находиться. Я имею в виду, мужчина не заплатит девушке, которая всеми фибрами говорит ему, что он непривлекательный.

— Но они на самом деле непривлекательные...

— Верно, но, — она облизывает ложку, — тогда зачем ты стала стриптезершей?

— Чтобы заработать деньги.

— Ты же не собираешься делать ничего со своим отношением. Ты же знаешь, что Джолин никакая? Она выходит, садится рядом и нашептывает ему: «Я здесь, чтобы быть всем, кем ты хочешь меня видеть. Я могу быть самой грязной, самой запретной шлюхой твоих фантазий. Скажи мне, что ты хочешь? Поговори со мной». И что ты думаешь? Они никогда не прикоснуться к ней, но она говорит самые грязные слова, и они опустошают свои кошельки, и приходят снова и снова. Она ловкая стриптезерша, даже приглашает других девочек в ВИП комнату, танцевать для своего клиента и платит им за это.

В целом идея совершенно не цепляет меня, и я смотрю на нее достаточно хмуро.

— Не понимаю, почему они просто не пойдут в бордель и не снимут себе проститутку.

— Ага! — торжествующе кричит Мелани. — Вот почему Джолин запросто приносит клубу десять тысяч, а ты супер-шикарная всего лишь три сотни. Потому что ты не поняла задание, которое перед тобой поставили. Правило «никаких прикосновений» означает, что никто не собирается сексуально ублажать мужчин. Это все в их фантазиях. За несколько сотен фунтов, он может представлять себя, парнем своей мечты, сидящим с красивыми девушками, которые готовы ловить каждое его слово, смеяться над его самыми бессмысленными анекдотами.