Кристоф Дюшатле - Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя

Внезапно на повороте дороги возникает темная масса. Я опускаю Мэрилин на землю. Мы могли бы уйти другой дорогой — она совсем близко, — но нет, мы остаемся. Темная масса быстро приближается. Что это такое? Наконец, мы видим: четыре или пять крупных собак бегут прямо на нас, высунув языки, их глаза блестят как стекло. Совсем недавно мы слышали выстрелы — может, это имеет какое-то отношение к взбесившейся своре? Собаки уже в тридцати метрах и по-прежнему несутся на нас. Выступаю вперед, защищая мою любимую, громко кричу, надеясь испугать собак и показать им, кто хозяин в этих французских джунглях. Но собаки проносятся мимо плотной массой, словно огромный метеорит, равнодушные к нашему присутствию, направляясь к неведомому пристанищу.

Начало августа. Мы ужинаем при свечах на балконе нашей квартиры на улице Дела Волпе. Цветы только что политы, запах торфа смешивается с запахом фруктов, лежащих в корзине, и это напоминает нам недавнее приключение в ночном лесу Пуату.

Крыши старого Рима. Театральные декорации, словно чешуйки, наложенные друг на друга. Мы в гостях, и нас чудесно принимают прекрасные друзья: Алехандро и его близкий друг Риккардо. Алехандро — красивый мужчина с длинными вьющимися волосами, зелеными глазами. Ему сорок лет, он фотограф, очень культурный человек, смешной, очаровательный. Алехандро все время путешествует. Риккардо же является культурным атташе при мексиканском посольстве. Там и живут их семьи. Я знаю Алехандро уже давно. Ночные дискуссии, верность дружбе и удовольствие, которое доставляет нам обмен мыслями, собранными по всему свету, — вот что меня с ним связывает.

Риккардо обожает лирическую музыку. Он живет совсем в другом, собственном мире. В этом году он везет Алехандро на фестиваль в Бейрут. Мэрилин пьет шампанское. Когда приходит ночь, мы курим опиум.

Утром Алехандро распечатывает последние снимки, сделанные им во время путешествия по Ближнему Востоку. Мэрилин охотно соглашается заняться любовью. Легкий запах влажной листвы приходит к нам из-за занавески.

Мои друзья уезжают в Бейрут, а я и Мэрилин неделю проводим в Риме как истинные влюбленные.

Мэрилин загорает на балконе, подставив солнцу обнаженные бедра. Неслышно подкрадываюсь, она поворачивает голову, и я фотографирую ее удивленную улыбку.

Эта улыбка напоминает мне об еще одном выражении ее лица — оно поразило меня до нашего отъезда, — когда она взяла в руки новорожденного мальчика соседки. Тогда лицо Мэрилин озарилось улыбкой счастья. Никогда в жизни я не видел ничего подобного.

После обеда идем осматривать базилику Святого Петра, резиденцию папы римского. И вдруг луч солнца освящает рад скамеек, и мне чудесным образом удается сфотографировать Мэрилин, пересекающую поток света.

Вернувшись из Бейрута, Алехандро приглашает нас поехать на море на выходные. Мы делаем много фотоснимков во время поездки в машине, взятой напрокат. Неаполитанский залив. По дороге в горы покупаем фрукты и проезжаем Позитано. Когда город остается позади, спускаемся в бухту, чтобы искупаться. Здесь на пляже расположились несколько семей, у кромки воды резвятся дети. Средиземное море теплое и голубое. Волны мерно накатывают на берег. На воде небольшая рябь. Мы плаваем и загораем. Время медленно течет, отмеченное незначительными событиями.

Вытянувшись на полотенце, Мэрилин засыпает.

Мы с Алехандро дурачимся. Он смотрит на меня круглыми глазами, говорит: «Но, позвольте, мсье… что это значит?» — и прыгает в воду, словно его подтолкнула невидимая сила, совершая при этом акробатические и глупейшие трюки. Я бросаюсь следом за ним, и мы смеемся все громче и громче.

Разбуженная нашими криками, Мэрилин просыпается, тоже идет купаться и догоняет меня, двигаясь безукоризненным кролем. Мы подплываем к лодке, стоящей на якоре, и беремся за канат, уходящий под воду. Мэрилин обнимает меня и говорит: «Твои голубые глаза с отблесками моря кажутся хрустальными. Ты прекрасен, мой ангел». Иногда мы позволяем себе сказать друг другу такие искренние слова.

Вечером мы ужинаем в Прайано, в ресторане, расположенном на небольшом пляже, где в небо взмывают отвесные скалы. Там, на вершине одной скалы, я замечаю небольшой дом.

Сентябрь. Мэрилин кладет чемодан на кровать. Лежа на матрасе, смотрю, как она собирает вещи. Мысленно она уже пересекла Ла-Манш, а физически все еще находится у меня в квартире. Мэрилин опустошает полки, которые я специально выделил ей в моем книжном шкафу, отправляет несколько электронных посланий, чтобы подготовить свой приезд в Лондон. Время от времени она склоняется надо мной и целует меня. Потом запирается в ванной комнате и выходит оттуда со слезами на глазах.

Ложусь на живот прямо на паркет, уперев руки в пол и согнув их в локтях. Затем поднимаю голову, высовываю кончик языка, приподнимаю одну руку, имитируя движения варана, — эта поза пресмыкающегося очень нравится моим близким. Мэрилин сначала пугается, а потом начинает смеяться. И мы идем в последний раз принимать вместе душ.

— Алло? Папа?

— Да, милая, как твои дела?

— Первый день занятий прошел очень хорошо. Но потом у меня сильно болел живот.

— Теперь тебе лучше?

— Немного лучше… А ты с Мэрилин?

— Нет, она навещает маму.

— Ах, вот как.

— Да.

— Я написала поэму о нашей прогулке на лошадях. А еще я нарисовала рисунок. Мне хотелось бы сделать ей подарок, пока она не уехала.

— Это очень мило с твоей стороны. Думаю, она будет довольна.

— Тогда, может, отошлем ей подарок по почте? Или когда она вернется в Париж?

— Посмотрим. У меня садится батарейка, малыш, боюсь, связь сейчас прервется.

— Крепко обнимаю тебя, папа. Я люблю тебя.

Отъезд в Лондон. Я везу Мэрилин на вокзал. Толпа народу, различные объявления по громкоговорителю. Чувство тревоги. В этот момент я уже перестаю что-либо понимать в людях.

В вестибюле вокзала наталкиваемся на группу возбужденных отъезжающих: они презрительно свистят на полицейских, которые проверяют билет у одного молодого человека, подозревая в нем мошенника. Некоторые прохожие заступаются за него, говоря, что он обычный парень из предместья. Полицейские превышают свои полномочия, они потеряли терпение. Обстановка накаляется. В толпе слышится недовольный ропот.

После проверки билетов идем на платформу, к головным вагонам. Поезд «Евростар» постепенно заполняется.

Мэрилин робко на меня смотрит.

Очень нежно беру ее за руку и говорю:

— Я хотел бы, чтоб у нас был ребенок.

Ее лицо озаряется.

— Правда? То, что ты говоришь… Это потрясающе!

— Желание иметь ребенка связано только с тобой. Ни с кем другим.

Она потеряна, растрогана. В этот момент мне хочется выразить чувства, которые я еще не могу четко сформулировать.

— Поезд сейчас отправится, моя дорогая.

— Разлука будет нелегкой. Возможно, мы совершаем ошибку.

— Нет никакой ошибки. Что в тебе хорошо, так это твой смех и твоя непосредственность. Что-то очень прозрачное и очевидное.

— С тобой я чувствую себя красавицей. Но не говори таких вещей — ты меня пугаешь.

— Каждый должен стремиться к прозрачности. Ты так не думаешь?

— Да, мой дорогой человечек.

— В идеале хотелось бы жить в мире с тысячью других измерений.

— Да… но ничего не кончено.

— Поезд уйдет.

— Я остаюсь. На этот раз все решено.

Она ставит чемодан, обнимает меня — ее глаза полны слез.

— Нет, тебе нужно ехать. Поднимайся в вагон, поезд сейчас отправится.

— Через две недели я снова буду в твоих объятиях.

— Конечно. Все будет хорошо.

Удерживаю ее за руку.

— Скажи, а ты не хотела бы отрастить волосы?

— Думаешь, стоит?

— Да, ты станешь еще красивее с длинными волосами.

— Хорошо, согласна. До скорой встречи, любимый.

Все кончено, она заходит в вагон. Я не хотел этого видеть. Не знаю, оглянулась ли Мэрилин.

«Евростар» трогается и набирает скорость, налегая на рельсы, а я получаю эсэмэску: «Люблю тебя! Будь со мной!»

В тот момент, когда я собираюсь ответить на послание моей любимой, чья-то рука ложится мне на плечо, и мой внутренний голос словно вопрошает: «Как? Мэрилин, ты все-таки осталась в Париже? Ты уверена, что так надо? Это твое решение?» Я оборачиваюсь и — о, ужас! — вижу лицо, которое успел почти полностью позабыть, ужасное лицо получеловека, полупризрака.

— Здравствуй, Матье, как дела?

— ?!

— Ты видишь, я уже не ношу розовых галстуков… Так лучше, правда?

— Черт! Парень, да ты просто невозможный тип!

— Я твой друг, — говорит он.

— Ты меня достал…

Испытывая напряжение, несусь к центральному выходу, смотря под ноги. Столько всего смешалось в моей голове! И вдруг, заглушая мой внутренний голос, раздаются бессвязные крики толпы. Поднимаю голову и вижу, как расступаются отъезжающие, чтобы пропустить бегущего изо всех сил человека. Я узнаю его — это недавний молодой «мошенник», которого я и Мэрилин совсем недавно видели внутри здания вокзала. Его преследуют полицейские. Паника на платформе! Одна старая женщина падает, поранив колено, какая-то мамаша с ребенком кричит, заметив, как полицейский достает оружие.

Беглец чуть было не сбивает меня с ног. Смотрю, как он мчится по перрону, а за ним бегут полицейские. В этот момент появляется поезд, он тормозит… Толпа продолжает расступаться, слышны отдельные выкрики, истерический визг. Беглец толкает человека, который носил розовые галстуки, и тот падает на рельсы прямо перед локомотивом. Кто-то пытается его спасти. Слишком поздно: его тело на какой-то момент исчезает под составом, а потом появляется в виде кровавого месива.

На обратном пути домой бесцельно бреду вдоль канала Сен-Мартен, в смятенных чувствах, сбитый с толку: ужасные картины смерти запечатлелись в моем сознании. Немного утешает то, что, если судьба мне улыбнется, скоро увижу свою любимую. Брожу, хожу по кругу по кварталу, и вспоминаю, как двадцать лет назад провожал Клару на самолет в Лондон. Потом она стала матерью Луны.

Оказавшись дома, слегка потерянный в круговороте чувств, в поисках хотя бы небольшой поддержки, набираю телефон своей бывшей жены.

— Как дела?

— Извини, я сейчас не одна.

— Понимаю. Как скажешь. Просто хотел с тобой поговорить.

— В другой раз.

Утратив обычное состояние из-за трагического происшествия на Северном вокзале, думаю о Мэрилин, убеждаю себя, что она несколько раз приедет навестить меня, возможно, наши электронные послания сделаются более редкими. Потом она спокойно забудет меня. И будет искать в страстных воспоминаниях юности новую любовь в объятиях другого мужчины. Она будет счастлива, но иногда будет грустить и несколько раз вспомнит обо мне. И у всех мужчин, которых она полюбит, будет странный привкус.

Потом я замечаю на постели тоненькие трусики, которые Мэрилин любезно оставила мне перед отъездом и которые были на ней в последний день, когда мы занимались любовью. Беру их, провожу мягкой тканью по груди, лицу, целую их, вдыхаю пряный запах цветка и седла лошади, словно я опять маленький мальчик, который еще в детстве любил запах буйной растительности и компанию животных.

А потом включаю на полную громкость песню «Я хочу быть твоим псом» группы The Stooges. Танцую перед зеркалом в своей комнате и нахожу себя соблазнительным и желанным.

Внимание!