— Ну, что, пойдём потихоньку? — хмыкает Эрнандес, доставая табельное из кобуры. Мигель напряжен, собран, спокоен. Он старше и опытнее, и несмотря на  разногласия между ними, Кайл, идущий на шаг впереди, спокоен за тылы.

Они рявкают на два голоса, чтобы мудак вышел из машины, но тому всё по барабану — сидит скрюченный, почти не дышит, хорошо, хоть руки на руль сообразил положить. Эрнандес дёргает дверь на себя и наставляет на водителя пистолет.

Мальчишке на вид шестнадцать, его трясёт, наверное, заигрался в GTA и решил, что море ему по колено. Ствола в салоне нет, но никто не расслабляется. Таких вот долбанутых героев здесь полная улица, стрелять по копам исподтишка их любимое развлечение.

— Вот говна кусок! — когда парня загружают в полицейскую тачку, на месте событий появляется взбудораженный Фрэнк. Начальство всегда тут как тут, когда случается крупная заваруха — ему ведь теперь перед Тони отчитываться за потраченное авиационное топливо. Фрэнк раздаёт экипажам команду вернуться к патрулированию, а сам садится сопровождать нарушителя до участка. До конца смены остаётся час. Кайл выдыхает — все целы, открывать огонь не пришлось.

Звонок с неизвестного номера заставляет его снова здорово напрячься.

— Слушай, Кайл, тут Суарес замаячил. Заходит в бар со стороны двора. Иду за ним.

Полицейская чуйка не подводит — звонок от парня, наблюдающего за Кали, заставляет его нервно втыкать рычаг передач сразу на вторую скорость и рвать с места в северную часть района.

— Гарнитуру воткни в уши и звонок не скидывай. Еду, — Кайлу приходится прижимать телефон к уху плечом, потому что включать громкую связь при напарнике нельзя. Эрнандес же не спускает с него хмурого взгляда, в котором явно читается вопрос «Какого хрена?». Что на него ответить, Кайл придумает позже.

До бара Кали езды минут двадцать. Слишком много. Убить человека можно с одного удара, искалечить за пару минут, для изнасилования хватает и половины времени. Кайл снова чувствует, что ни черта не может сделать, только надеяться на других, в данном случае, на зелёного паренька из «Хантеров», которому кроме внешнего наблюдения ничего делать не положено.

На территории «Кобрас» открывать огонь может только он — офицер полиции. Любое действие со стороны «Хантеров» будет иметь последствия, особенно сейчас, когда отношения между двумя бандами натянуты до предела. Это только его ответственность, перекладывать её на брата, и тем более, на пацана-наблюдателя Кайл не собирается.

— Что стряслось? — подаёт голос Мигель, но его перебивает взволнованный тон на том конце трубки.

— Он походу дверь вскрывает, бар закрыт уже.

— Задержи его. И не стреляй. — Кайл пытается принимать информацию в оба уха — зудящий напарник, звуки в трубке — и при этом не терять концентрацию, лавируя в потоке машин. И стараться не нервничать.

Шорох шагов, тихое, напряжённое сопение, мерный гул и щелчки телефонной связи — единственная ниточка, соединяющая Кайла с баром «Приход», вдруг резко обрывается. В трубке слышатся короткие гудки.

Кайл чувствует, будто окунулся с головой в ледяную воду. Произойти могло всё, что угодно, неизвестность чудовищно давит на нервы, заставляя в спешке лететь на красный, одной рукой хватаясь то за руль, то за рычаг передач, а другой пытаясь отыскать в списке номер Кали.

— Ты какого хуя творишь, напарник? — настаивает Эрнандес, но его перебивает голос диспетчера.

— Квадрат пять-альфа. Пересечение Пятой улицы и Харкнесс-стрит. Соседи слышали выстрел в квартире и крики.

— Берём, — Кайл принимает вызов едва не вырвав рацию из рук напарника. Это адрес Кали. До него остаётся два поворота.

<center>***</center>

Кали волоком тащит до мусорных баков два огромных мешка с пустыми пивными бутылками. Чертовски тяжело, помочь некому — Нэнси и официанток она отпустила, Раиса увезла Кортни и Гейл на вызов, Альма дотрахивает клиента прямо у забора, стоя под разбитым фонарём. Рейес снимает крышку бака и с грохотом водружает туда пакеты.

Спина ноет, ноги гудят, завалиться бы спать хотя бы часа на четыре, но Кали вряд ли сможет заснуть — сердце разгоняется, словно движок на высоких оборотах, стоит лишь остаться наедине со своими мыслями. Она думала о прошедшем свидании. О Кайле. О том, чтобы позвонить ему или написать смс, ведь сегодня они оба были в ночную смену. Но решила не навязываться. Не хотела показаться глупой и непоследовательной. А ещё она всё ещё боялась. Боялась доверять.

— Доброй ночи, Кали, пока-пока, — салютует ей Альма, исчезая за углом; получивший своё мужик с довольной улыбкой идёт в противоположную сторону. Забавно — несмотря на то, что Кали торгует бухлом, а не телом, для них обеих ночь наступает в шесть тридцать утра.

Рейес запирает бар изнутри, выключает свет, пересекает тёмное помещение и выходит через служебный выход на улицу, во внутренний двор. Сквозь ржавые остовы пожарных лестниц она смотрит на свои окна — давно не мытые, с облупившимися рамами, тёмные, как провал в преисподнюю, и отчего-то не хочет идти домой. Для того чтобы попасть в квартиру нужно обойти двор и зайти с парадной или влезть в окно по этой самой пожарной лестнице — главное, не забыть оставить окно открытым, но по настоянию Кайла она теперь запирает всё.

Половина шестого утра — время, когда бурлящая ночная жизнь стихает от усталости, а дневная суета только-только начинается. Кали видит, как заспанная хозяйка соседней прачечной роняет ключи и клянёт их матом, наблюдает, как помятый мужик выводит на прогулку старого, хромого пса, слышит эхо полицейской сирены, скрежет механизмов мусороуборочных машин и звон битой посуды из приоткрытого окна второго этажа. Душный, прибитый к земле смог, запах тухлого мусора и бензина подгоняет скорее скрыться в парадной, пропитавшейся не менее неприятным запахом пыли и сигаретного дыма. Здесь, в её теперешнем жилище неприятно всё. Неприятно, но уже привычно.

Заперев за собой дверь, Кали идёт в душ, а после с полным вакуумом в голове ставит чайник и идёт в комнату, к шкафу, к чемодану, где оставила отцовскую колоду карт. Наверное, так работает подсознание — Кали почти не отдаёт себе отчёта в том, что делает. Огромная кружка ромашкового чая, заваренная вместо ужина, дымится на столе, пока Рейес раскладывает простой пасьянс, убирая совпадающие пары и укладывая на их место новые. Это тренировка скорости. Отец учил её и этому.

Игра с цветными картонками здорово отвлекает, успокаивает, помогает собрать мысли в кучу и составить примерный план на день. Съездить в супермаркет, заправить машину, завезти распятие в антикварный магазин и позвонить Гарсии. Об отсрочке лучше поговорить по телефону. Его личный визит Кали хотелось отсрочить — страх и унижение не те чувства, которые хочется испытывать чаще одного раза в месяц. Но при всём при этом образ Кайла Хантера оставался в её мыслях фоном, его невозможно было перебить или засунуть куда подальше. Его невозможно было послать к чёрту или сделать вид, что ей всё равно — она вспоминала прикосновение его ладони, и от одного лишь этого воспоминания начинали гореть щёки. Это здорово расхолаживало, сбивало концентрацию, забивало мозги лишними сомнениями и надеждами. Раскисать нельзя, как бы ни тянулись к телефону руки, чтобы написать «как прошла смена?» Чем сильнее Кали ощущала кислый привкус реальности, тем отчётливее понимала, что стоило тогда сказать «нет» и выпроводить его. Рейес надеется, что в нужный момент сумеет сохранить твёрдость — встречаться им не стоит.

Звон разбитого стекла в спальне бьёт по ушам, как тревожная сирена, истошно вскрикнувшая среди полной тишины. Кали мгновенно подбирается. От страха в сердце словно вонзается острая игла, до того больно в груди. Руки трясутся, пальцы разжимаются, кружка с кипятком неловко приземляется на стол, пролившись наполовину. Кали слышит быстрые шаги в спальне, бросается к ящику со столовыми приборами, дёргает на себя, едва не вырвав из пазов, хватается за пистолет. За сотые доли секунды Кали успевает снять предохранитель, обернуться и выстрелить прямо перед собой.

— Ах, ты сука! — крупная мужская фигура ныряет обратно в коридор. Кали вряд ли попала, потому что вовсе не целилась.

Не сводя прицела с дверного проёма, она боком двигается к окну. Внизу стоит парочка зевак — наверняка, слетелись на звук выстрела. Кали отпирает окно одной рукой, толкает створку наружу.

— Вызовите полицию! — она кричит звенящим от ужаса голосом, стараясь не выпускать из поля зрения тёмный прямоугольник коридора. Ей мерещится движение, и Кали стреляет ещё раз.

— Чёртова шлюха. Убью, — мужик переходит на испанский, и Кали его голос узнаёт. Всё, о чём Кайл предупреждал её, сбылось. Кузен Гарсии пришёл творить вендетту.

— Это я тебя сейчас убью, урод! Чего тебе нужно?! — Кали жмётся к подоконнику, раздумывая над тем, что ей делать: прыгнуть и переломать себе ноги или уцепиться за пожарную лестницу и драть, надеясь, что у Суареса нет оружия и что он не метнется сразу на нижнюю площадку, чтобы стащить её за ноги.

Кали никогда не стреляла в человека. Она не была уверена, что сумела бы, да и превышение самообороны никто не отменял, потому первые четыре пули в обойме были резиновыми. Осталось ещё две до боевых. И эти две следовало выпустить в напавшего, при этом умудрившись не взбесить его так, чтобы он полез на неё с голыми руками, будь прокляты чёртовы законы этой свободной страны.

— Молись Пресвятой Деве. «Кобрас» не прощают, «Кобрас» учат, — Суарес зачитывает ей приговор, в его голосе слышится стальная уверенность, которая вконец выбивает из Кали дух.

— Лучше вали по-хорошему. Тебя посадят, — сквозь зубы шипит Рейес. Распахивая створку окна настежь,она пытается влезть на подоконник. Нужно уходить, хоть как-нибудь. Если она задержится в квартире, у неё будет мизерный шанс выжить.

— Пусть найдут сначала. И тебя пусть найдут. Я тебя, сука, по пакетам расфасую.

— Диего тебя уроет. Ему бабло моё нужнее, чем моя смерть, — Кали тянет время и старается воззвать к здравому смыслу, потому что ей страшно. Страшно, что она не попадёт, страшно,  что произойдёт осечка, страшно, что она убьёт и что убьют её тоже мучительно страшно. Дико от мысли, что она разобьёт себе голову, рухнув на асфальт с третьего этажа, и что Суарес добьёт её, пока едут скорая и копы.

— С братом я сам решу вопрос, не парься.

Слова на него не действуют. Суарес снимает с крючка зеркало в коридоре и со всей дури швыряет его на пол. Вздрогнув, Кали на секунду сжимается в комок и зажмуривает глаза. Этой секунды Суаресу хватает, чтобы швырнуть в неё куском рамы с обломком зеркала. Кали валится на пол и закрывается руками, в попытке защититься. Острая боль от пореза в районе запястья заставляет её ослабить хват и выпустить рукоять. Суарес пересекает ничтожно малое расстояние из коридора до окна кухни и выбивает из её рук пистолет одним ударом ноги. Он валится на неё, давит её всем весом к полу, пытаясь одновременно зафиксировать ей руки и нащупать шею. Суарес отвешивает ей пару болезненных оплеух, заставляя ненадолго притихнуть.

От пары пощёчин у неё звенит в голове — не сложно представить, что с ней станет от удара кулака. Чем яростнее она сопротивляется, тем сильнее он раззадоривается, Кали замирает, с тихим подавленным ужасом ожидая, что будет дальше. Суарес хватает её за волосы, поднимает с пола и швыряет прочь от окна так легко, словно веса в ней не больше, чем в мелкой соседской псине. Кали ударяется грудью о ребро стола и, прежде чем скатиться безвольным мешком на пол, хватает чашку с недопитым чаем.

— Тварь!

Кали, мало что соображая от боли, делает последнюю попытку уйти живой — она плещет кипятком в его сторону и на удивление не промахивается. Суарес трясёт головой и трёт глаза, пока Кали, спотыкаясь и сжимая рукой кровоточащую рану на запястье, прорывается к входной двери.

Она не достаёт до ручки каких-то пару дюймов — Суарес бросается к ней, плечом прибивая её к полотну двери. Кали ударяется грудью, лбом, разбивает губу, подворачивает руку, когда он снова швыряет её на пол, прямо на осколки зеркала. Кали чувствует, как под ребром колет, в кожу вонзается острое, заставляя её выть от боли и беспомощности. Суарес седлает её верхом и пытается дотянуться до шеи. Рейес чувствует, как скользкие, холодные пальцы впиваются в кожу, сдавливают горло, ощущает тупую боль в затылке, когда Суарес дважды прикладывает её головой об пол.

Хреново умирать с ощущением животного ужаса, со звенящей болью во всём теле. Для Кали весь мир схлопывается в одну маленькую точку пространства, сужается до пятачка коридора, где она принимает удары, ожидая, что один из них станет смертельным. Увы, перед смертью прожитая жизнь не проносится перед глазами. Нет ни сожалений, ни досады от упущенных возможностей, ни мыслей о родных, которые будут оплакивать ее. Перед смертью хочется лишь одного — жить, какой бы дерьмовой жизнь ни была. И Кали Рейес очень хочет жить. Она кричит так громко, что закладывает уши — это единственное, что ей остаётся.