Я, должно быть, улыбалась, вспоминая все это, потому что Френсис посмотрел на меня и тоже улыбнулся.

– Ты такая добрая. – Произнес он эти слова искренне, от души, а по экрану бежали титры. За несколько последних дней моя семейная антенна обзавелась новыми высокочувствительными датчиками. И в его глазах я прочитала на тот момент самое ужасное для меня. Любовь. Которая вызвала у меня жуткое раздражение. А еще я прочитала вопрос: «Мы вдвоем, сейчас десять вечера, никаких особых дел у нас нет, так почему бы нам не отправиться в постель?..» А вот этого я допустить не могла.

– Мне так хочется спать, – ответила я.

Он сжал мне колено, все понимающий, ни на йоту не встревоженный. Мы выключили телевизор. Я очень даже убедительно зевнула.

Обман. Я становилась в этом деле докой. Когда в тот вечер мы выключали в спальне свет, мне вновь удался зевок, после чего я сказала, что, возможно, загляну завтра на индийскую выставку до встречи с тетушкой. Про Центр Вайсманна не упомянула. Френсис лишь что-то буркнул в ответ. Но я хотела подстраховаться на случай, если кто-то увидит там меня (вероятность такого стремилась к нулю) и скажет ему.

На следующий день я поехала на встречу. В такси, чтобы прибыть в лучшем виде. Чистый белый платок лежал в моей сумочке, волосы я уложила, корни закрасила лучшей, само собой, самой дорогой черной краской, глаза ярко накрасила, надела новенькое белое кашемировое платье. Белое, как я возбужденно напомнила себе, молодит. С другой стороны, вспоминая цену этого платья, я чувствовала себя куда старше. Но… какого черта, я могла позволить себе такую покупку.

Такси привезло меня раньше. Я влетела в выставочный центр, волнуясь, как подросток, схватила стакан белого вина, прогулялась по залу с таким видом, словно меня интересует то, что развешано по стенам. В действительности я ничего не видела. За исключением одного: он еще не пришел. Я расслабилась, надеясь, что к моменту его прибытия сердцебиение успокоится, и я смогу вернуть контроль над мочеиспускательным трактом. И тут…

– Привет?

Я повернулась.

Он. Те самые синие-синие глаза, коротко стриженные редеющие волосы, растянутый в улыбке слишком широкий рот и… мешковатый черный костюм с рубашкой из джинсы. Да, полная противоположность Френсису. Тому даже в джинсах удавалось выглядеть безупречно. Чтобы на его «ливайсах» появилась складка? Да ни в коем разе. Мэттью на высокий стиль не тянул. И не смотрелся рядом с белым кашемировым платьем, но он откликнулся на мое приглашение, и меня это более чем устраивало. Даже если бы у него на руке была татуировка, меня бы это не взволновало. Я просто радовалась его приходу. И он, похоже, обрадовался мне, об этом говорили улыбка во весь рот, от уха до уха, и взгляд, как я решила, одобрительный. Хотя не могла сказать, одобряет ли он меня или выставку. Красавцем он не был, не мог похвастаться ни правильными чертами лица, ни ростом, ни представительностью, как Френсис. Обыкновенное лицо, обыкновенная фигура… плюс эти пронзительные синие глаза. Он также выглядел более молодым, чем я его запомнила. Почистил перышки и словно сбросил несколько лет. Я надеялась, что то же самое могу сказать и про себя. Порукой тому служили слова моей парикмахерши, когда та красила мне волосы:

– Вы сегодня такая хорошенькая.

Еще у меня возникло ощущение, что Мэттью немного стесняется. Впрочем, и это не имело ровным счетом никакого значения, раз уж он стоял передо мной и улыбался.

Вот тут меня и поджидал неприятный сюрприз.

– А это – Жаклин.

Уж не помню, что я сказала. Но точно не озвучила мелькнувшую мысль: «Как он мог так поступить со мной? Я же сейчас расплачусь». Я словно открыла коробку с подарком на день рождения и обнаружила в ней дохлую крысу. Так жестоко меня никогда не обижали… а ведь он даже этого не понимал.

– Вы взяли что-нибудь выпить? – помнится, спросила я.

Жаклин, примерно того же возраста, что и Петра, с таким же бледным, нездорового цвета, ненакрашенным лицом человека, который спасает планету и не ест мяса, остановила свой выбор на стакане воды. Я увидела, как рука Мэттью замерла над апельсиновым соком, сместилась к воде, вину, подумала: «Я-то пить точно ничего не буду», – и сунула стакан сухого вина ему в руку. На его лице отразилось удивление, но стакан он взял.

– Мэттью на днях так по-доброму отнесся ко мне… – начала я и изложила историю нашей встречи. Внутри у меня все кипело. Как он мог привести ее? Как посмел?

– Ваш муж здесь? – спросил он, оглядываясь.

– Нет, Индию он не любит. – Я посмотрела на Жаклин. – Вы там бывали?

Она покачала головой:

– Мэтти летал туда один. В следующий раз я полечу с ним.

Мэтти?

Дар Божий, евангелист, сборщик налогов, перековавшийся в святого, преемник злого Иуды Искариота, и она называет его Мэтти… Кто дал ей право называть его уменьшительным именем? Я чуть не лопалась от злости.

– Это прекрасно. – Я посмотрела ему в глаза и добавила: – И мне хочется вновь побывать там. Вы разбудили мой аппетит, Мэттью… – Выдержала театральную паузу, а потом добавила, весело и беззаботно: – Может, мы там опять встретимся?.. – И рассмеялась. Это же надо, я, Дилис Холмс, флиртовала.

Иногда боги добры, иногда нет. В этот момент они решили оказать мне небольшую услугу, Потому что за спиной Мэтти висело кое-что неординарное. Очень возможно, такое, что не смогла бы переварить вегетарианка по имени Жаклин. Не уверена, что в другой ситуации переварила бы сие и я. Резчики Вриндавана не зря славились умением воспевать в камне плотские страсти и женщин, теряющих одежды. Особенно их творения нравились тем, кто пребывал в соответствующем настроении.

– О… э… а… – промямлила я. – На вашем месте я бы не оборачивалась.

Само собой, они обернулись, и я получила огромное удовольствие, наблюдая, как она густо порозовела, а его шея и кончики ушей обрели цвет красного пиона. «Ну что, дружок, – подумала я, – о какой ты там твердил уравновешенности? Тепло и прохлада, говоришь? А по-моему, настоящий костер, который все разгорается и разгорается». Вслух я произнесла другое:

– Гм-м, да, теперь я вижу, о чем вы толковали, Мэттью, говоря, что в Индии иначе воспринимают окружающий мир. Я уверена, что просто упала бы, проделывая вот это.

– Нет, если бы вас правильно держали, – ответил он, двинувшись к барельефу. Его тянуло к нему, как пчелу к меду.

Жаклин рассмеялась. Смех ясно указывал: она знала, о чем он говорил.

Я тоже рассмеялась, надеясь, что мой смех не выдает желания узнать.

Чуть позже, когда мы втроем переходили из зала в зал, он спросил, печалюсь ли я насчет Кэрол, я ответила, что очень, и он, как водится, сказал, что время лечит. Пусть его требуется и много. И не надо спешить, не надо стараться побыстрее пережить горе… Вроде бы говорил все правильно, да только в присутствии Жаклин, с нарисованной на лице жалостью, слова его не имели ровно никакого смысла. «Ты и представить себе не можешь, как должна меня жалеть, бледная вегетарианская поганка», – подумала я, извинилась и сказала, что должна встретиться с тетушкой. Они ушли вместе со мной. В вестибюле, пока Жаклин заматывала длинный, очень волосатый шарф вокруг тоненькой шеи, на это ушло время, он сказал:

– Мне очень приятно вновь увидеться с вами.

– Ага, – весело ответила я. На том все и закончилось.

Они пошли к автобусу, Жаклин подхватила его под руку своей маленькой лапкой, а я побрела на поиски такси. И только сидя в машине и ощутив потребность в клочке материи, дабы вытереть слезы, в основном ярости на себя, я осознала, что так и не вернула ему носовой платок. Достала из сумочки, от души высморкалась и решила, что на этот раз его будет стирать эта вегетарианка. В экологически чистом стиральном порошке, и процесс этот займет у нее немало времени. Потому что я опять выпачкала платок в туши для ресниц. И какая теперь меня ожидала жизнь? Плакать, стонать и скрежетать зубами из-за неразделенного чего-то? Даже мысль об этом убивала. А виновата во всем Кэрол, решившая умереть. Виноват во всем Френсис, свалившийся с гриппом. И я понимала: это пройдет.

Я вышла из такси в получасе медленной ходьбы до дома, чтобы не прийти слишком рано. Часы показывали начало девятого. Я чувствовала себя униженной, безмозглой дурой. Я чувствовала себя шестидесятилетней старухой. Как я могла принять дружелюбие за увлеченность? И в то же время я не могла забыть, как он сказал:

– Нет, если бы вас правильно держали…

Прогулка помогла. Я стравила пар. Хорошо еще, что ни у кого не возникло желания ограбить меня. Я бы голыми руками разорвала негодяя на мелкие куски.

Когда пришла домой, Френсиса еще не было. Позвонила ему в контору. Он еще работал.

– Как коктейли? – спросил он, думая о другом.

– Очень крепкие. Она выпила два и потребовала третий. Ты придешь поздно?

– Думаю, около двенадцати. Ты ложись спать, Дилис, и вот что еще…

От его тона у меня дернулось сердце. «Что?»

– Не забудь выпить побольше воды. – Рассмеялся и положил трубку.

Я покружила по гостиной. Наполнила ванну. Попыталась не думать. Съела яблоко. Включила телевизор. Выключила телевизор. Вновь налила ванну, потому что вода остыла. Твердила себе, что все хорошо, все отлично. Лицо и семейная жизнь спасены. Я вела себя глупо, ничего больше. Я разделась и уже собралась лечь в ванну, когда зазвонил мобильник. У меня подогнулись колени. Вероятно, кто-то неправильно набрал номер. Мобильник я приобрела лишь на случай чрезвычайных обстоятельств. Но едва ли он мог принести хоть какую-то пользу, потому что я постоянно забывала его включить, на что мне любили указывать мои сыновья. Но сейчас он был включен и звонил. Сердце вновь гулко забилось. Нет. Не может быть. Но я нажала на кнопку с зеленой трубкой и услышала его голос, Мэттью Тодда.

– Это Мэттью. – Я не знала, что делать. – Просто хотел вас поблагодарить. – Я вдруг потеряла дар речи, будто кто-то с размаху ударил меня в солнечное сплетение. Так что я лишь смогла выдавить из себя:

– Алло?

Правда, прозвучало оно как «оу».

Он решил уточнить, не ошибся ли номером.

– Дилис?

Вторая попытка удалась мне лучше:

– Алло. – Я села на холодный бортик ванны, обнаженная, как состарившаяся модель Боттичелли, и прислушалась. Большего сделать не могла.

Он повторил, что звонит, чтобы поблагодарить меня, я подумала, что это всего лишь предлог, поскольку часы пробили десять.

– Я рада, что выставка вам понравилась, – ответила я.

– Нам понравилось. – Голос у него явно напряженный.

– Это хорошо.

Он поблагодарил меня и за то, что я не оставила без внимания его увлечение Индией, признался, что выставка оживила многие дорогие сердцу воспоминания. Помолчал, потом добавил, что ему было приятно вновь увидеться со мной.

– Да, – ответила я, не собираясь делать встречный шаг.

Вновь возникла пауза. «Не произноси ни слова, – приказала я себе. – Не заполняй эту пропасть».

– Ну, тогда… – Это было прощание.

– О! – воскликнула я. – Я же забыла отдать вам то, ради чего вы приходили.

Если он запнулся, то на мгновение.

– Что именно?

– Ваш носовой платок.

На этот раз он молчал дольше.

– Что вы сейчас делаете?

Откровенно говоря, как часто судьба выбирает для такого вопроса идеальный момент?

– Собираюсь принять ванну. Можно сказать, одной ногой уже в воде.

Очередная пауза, потом:

– Ага.

Мне показалось, что из трубки донесся шум проезжающего автобуса.

– Где вы? – спросила я.

– На углу Питсбург-стрит и… э… Пребенд-плейс.

Теперь пришла моя очередь говорить: «Ага», – тогда как сердце билось все чаще и чаще.

– Так это же совсем рядом.

– Я знаю.

Наступил решающий момент. Момент, когда я еще могла дать задний ход. Но естественно, не дала.

– Ты один?

– Да. А ты?

– Я сейчас приду. Дай мне десять минут. Я только оденусь.

А потом я это услышала. Точнее, едва расслышала. Но очень четко. Как первое ку-ку по весне. Безусловно, безусловно, я услышала то, что хотела услышать.

– А тебе это надо? – спросил он.

– Жаклин?..

– Моя бывшая… или почти бывшая…

– Она так не думает?

– Нет…

– Вы живете вместе?

– На данный момент…

– Понятно.

– А ты… твой муж?

– Давай не будем касаться… и этого?

– Хорошо.

– Может, что-нибудь выпьем?

– Нет… давай пройдемся к Хаммерсмиту. Погуляем у реки. Поговорим. Когда твой?..

– У меня есть час.

– Полагаю, это как…

– Полагаю, что да.

– Ты?..

– Никогда. А ты?

– Нет.

– Все начинается с первого раза.

– Да.

Выговор у него отличался от Френсиса. И даже это, уж прости меня Господи, возбуждало.