– Это для твоей мамы, – говорит Оуэн, держа вазу с цветами.

– Они прекрасны. – Я улыбаюсь. – Твоя охрана знает, что ты у нас? Не хочу, чтобы полицейские Эплтона мчались ко мне с ревом сирен.

– Да, им все известно. Никаких сирен, обещаю.

– Они все еще здесь? – Смотрю по сторонам. – О, подожди минутку.

Тогда я замечаю парня, который выглядит так, будто прибыл с соревнований по велогонке. Он здесь как бельмо на глазу. Никто в нашем районе не носит настолько полный велосипедный костюм. А этот парень выглядит так, будто готов к Тур де Франс, но вместо этого попал в ловушку на Тур де Джерси. Однако с таким эргономичным шлемом он должен бы ехать немного быстрее. Вместо этого он следит за всем, кроме дороги.

– В нашем районе это не инкогнито, – объясняю я Оуэну.

– Буду знать, – хмуро отвечает он.

Я смеюсь над смущенным выражением лица.

К счастью для Оуэна, шкала смущения вот-вот перейдет ко мне.

– Зора, у тебя все хорошо? – Мама сует нос в окно и заодно в мои дела. – Не хочешь пригласить гостя в дом?

– Скоро будем, – припеваю я в надежде, что она перестанет шпионить.

К тому времени, когда мы с Оуэном войдем внутрь, надеюсь, все вернется к нормальной жизни, насколько это возможно. Воскресный полдень обычно собирает нашу семью на кухне или в гостиной за столом, и сегодняшний день ничем не отличается.

Но когда мы с Оуэном входим в комнату, все не так, как я ожидаю. Мама и Джон оба рубят овощи на кухонном островке. Свежие овощи, а не замороженные, которыми забиты полки морозильника. В обычные дни один из нас хватает их и бросает в кипящую воду за несколько минут до обеда. И по какой-то причине телевизор транслирует джазовую музыку с какого-то радиоканала. Что?

Мама тут же подходит, чтобы поприветствовать Оуэна.

– Я Иветт Шерман, мама Зоры. А это мой муж – Джон Шерман, – тепло представляется она.

– Очень рад познакомиться с вами, мистер и миссис Шерман, – отвечает Оуэн и звучит искренне.

Мама издает небольшой визг, когда Оуэн протягивает ей вазу.

– Оуэн, как замечательно, что ты зашел. – Джон крепко жмет руку.

– Знаю, ты привык к замкам и дачам размером с особняк нашего губернатора, – заявляет мама.

Я знаю, что она ужасно нервничает, но волнение проскальзывает лишь через крошечные вспышки головокружительного хихиканья, которое хотя и неуклюже, но нисколько не смущает.

Единственный человек, который остался собой, – это Зак. Он даже не встает с дивана, а просто зовет нас в дом. Как ни странно, я ценю его за это.

– Эй, Зора, этот чувак действительно добросовестный принц?

– Захария Кофи Эмерсон, в этом доме мы не ведем себя так грубо.

Моя мама только что сказала «не ведем себя так грубо»? Или мне послышалось? О да, визит будет интересным.

И в ту же секунду, будто чувствуя: что-то не так, отец звонит мне. Я представляю, как он стоит здесь во всей своей славе велюрового спортивного костюма и говорит: «Ты сейчас в Эплтоне, и единственный человек, который правит этим домом… – пауза для эффекта, – это Иисус». И неважно, что он не верит в бога. Папа использует любой имеющийся инструмент, чтобы дать отпор.

Я посылаю звонок на голосовую почту и молюсь Принцу Мира, чтобы отец не начал названивать Заку, потому что тот уж наверняка возьмет трубку, чтобы оживить день.

– Пожалуйста, присаживайся, чувствуй себя как дома. – Мама показывает на один из деревенских барных стульев на противоположной стороне гранитного островка, разделяющего кухню и гостиную.

Оуэн садится с идеальной осанкой и кладет руки на столешницу, но быстро убирает их на колени. Я сажусь рядом с ним и жду, когда кто-нибудь начнет вешать ему лапшу на уши.

Он смотрит на меня и улыбается, словно ребенок с воздушным змеем. А позже, слегка откашлявшись, выглядит максимально серьезным в глазах родителей.

Мама и Джон стоят напротив, по-прежнему нарезая овощи. Сомнительно, что за один присест мы съедим быстро растущую башню разноцветных овощей, которую они строят. Конечно же, мама первой нарушает тишину.

– Оуэн, если бы пару недель назад мы не познакомились, я бы прошла мимо и не узнала. Удивительно, что твоей семье удалось оградить тебя от международной прессы, пока ты не достиг совершеннолетия. Очень надеюсь, что тебя не держали под замко́м, – нервно усмехается она. – За́мки известны своими темницами.

Оуэн снова неловко откашливается, а я одариваю маму гневным взглядом, несущим ясный смысл «Серьезно? Мама!». Она мгновенно сожалеет о выборе слов.

– Но ты тем не менее прекрасно выглядишь! – продолжает она. – Совсем не так, как если бы тебя держали вдали от солнечного света… Красивый молодой человек.

Я умоляюще смотрю на Джона, чтобы она остановилась.

– Жена упоминала, что твой старший брат скоро женится?

– Да, сэр. Гидеон женится в конце лета.

– Меня так изумило, что его будущая жена – цветная женщина, – вновь верещит мама и объясняет мне и Джону: – Она родилась в Лендереле у европейской матери и африканского отца.

– Верно. – Оуэн улыбается. – Я не думал, что большинство американцев следят за новостями королевской семьи Лендерела.

– О, когда в королевскую семью вступает сестра, мы с подругами более чем заинтересованы, – отвечает мама. – Мы были бы горды увидеть темнокожую принцессу.

– Интересно. – Зак очнулся от видеокомы, которая, как я подозреваю, была просто прикрытием, чтобы казаться невозмутимым.

Он бросает игру, подходит к кухонному столу, хватает нарезанную морковь и громко хрустит.

– Твой брат женится на нашей двухрасовой сестре, а ты тут же приходишь и просишь благословение с моей сестрой? Пытаешься сразиться с большим братом?

– Зак! – одновременно кричим мы с мамой, за исключением того, что мама снова называет его «Захария», как будто попала на американскую перезагрузку «Аббатства Даунтон»[6].

Команда скорой помощи высоко ценит Зака за то, что он всегда хладнокровен и умеет сдерживать чужую панику своим обезоруживающим очарованием и доброжелательным отношением к людям. Но сегодня он перешел в режим «единственного и неповторимого Кенни Эмерсона». Все, чего ему не хватает, – устаревшего велюрового спортивного костюма и массивного Bluetooth-наушника. Такое ощущение, что отец каким-то немыслимым образом проник в голову Зака.

– Я просто задаю вопрос. Или нельзя? Если я не могу откровенно разговаривать дома со своей семьей, то где тогда? Понимаешь меня, Оуэн?

– Если ты спрашиваешь об отсутствии притворства среди членов семьи, то, боюсь, я не тот человек, который тебя прикроет.

Шутка Оуэна не доходит. Он пытается снова.

– Несмотря на это, я понимаю твои чувства и с радостью отвечу на вопрос. Не думал на этот счет, но теперь, когда ты упомянул, понимаю подозрения. Я желаю брату только лучшего в жизни и не рассматриваю его счастье как цель для зависти или борьбы.

– Зак, ты доволен? – спрашиваю я.

– Дело не в моем удовлетворении, – отвечает он. – Речь о любопытстве. Вот как вы двое вообще познакомились?

Вместо того чтобы отозвать нападающего Зака, мама и отчим наклоняются ближе.

Я рассказываю им о библиотеке и случайно перепутанных телефонах, но это все.

– Помнишь, когда я волновалась, что у тебя нет друга в кампусе? Я говорила, что бог слушает молитвы матери. – Мама направляет на меня хрустящий кусочек сладкого перца.

– Как насчет того, чтобы вместе сесть за стол? – предлагает Джон, потирая ладони. – Обед готов. Оуэн, мы найдем для тебя место.

Я жду, что Оуэн вежливо откажется и извинится за то, что не смог остаться. Вместо этого он с энтузиазмом говорит:

– Очень любезно с вашей стороны. Спасибо!

Я могу только предположить, что: 1) Оуэн хочет провести со мной время любой ценой; 2) его служба безопасности получает фиксированную ставку. Тем не менее Оуэн достает телефон и звонит, чтобы сообщить о продленном пребывании.

– Колину звонил? – предполагаю я, когда он вешает трубку.

– Знаю, он очень настойчивый, но благоразумный и понимает потребность в личном пространстве, – отвечает Оуэн, в то время как семья отвлекается на склоку из-за правильного размещения посуды.

– Это хорошо, – поддерживаю я.

– Нет, это хорошо, – тихо шепчет Оуэн, чтобы услышала только я.

Судя по легкому кивку, я понимаю, что он говорит о визите, об этом моменте, о том, что между нами намечается. Мое сердце замирает.

Слава богу, все расслабляются, когда мы приступаем к крабовым котлеткам Джона и пюре из сладкого картофеля, которое подается с переполненной миской салата, освежающим овощным смузи (только что приготовленным!) и большим количеством овощной закуски и соуса. Вскоре мама продолжит линию вопросов.

– Я так много хочу узнать! – Она наклоняется к Оуэну. – Твой брат Гидеон похож на настоящего прекрасного принца, которого так любят дамы, и он сразил всех выбором невесты.

– Сэди – особенный человек, – соглашается Оуэн, кивая. – Я никогда не видел брата таким счастливым.

– И я никогда не забуду, что его невесту зовут Сэди, потому что она изящное воплощение певицы Шаде.

У мамы будто звездочки в глазах загораются. Остальные из нас около десятка раз слышали, что она пришла к такому выводу о двойниковых именах, но мы этого не показываем.

– Она получит титул? – продолжает мама.

– Подозреваю, ей дадут титул герцогини, как моей невестке Розе.

– Я раньше тоже была герцогиней, – заявляет мама.

Все мы делаем паузу, перестаем жевать и одариваем ее пристальными взглядами.

– Правда! Так называлась наша команда по прыжкам на скакалке в младших классах.

– Она до сих пор умеет прыгать, – с гордостью объявляет Джон. – Правда, детка?

Мама щекой касается руки Джона.

– Должно быть круто, когда за тобой приглядывает охрана. – Зак резко меняет тему. – Например, скажем, если какие-то парни нападут, твоя служба безопасности вмешается?

– Да. – Оуэн добавляет в голос немного больше баса.

Неужели грядут петушиные бои?

Мама и Джон заняты уборкой стола и накапливанием посуды в раковине. Мы с Заком чуть позже загрузим посудомоечную машину.

– А что, если к тебе придет только один человек? – продолжает Зак. – Они позволят тебе с ним справиться? – Он сужает глаза и отправляет в рот зубочистку. – Ты бы смог сам разобраться?

Боже милостивый.

– Если вдруг понадобимся, мы на заднем дворе. – Я встаю из-за стола и предлагаю Оуэну присоединиться ко мне.

– Ничего личного. Просто вопрос. – Зак хихикает и откидывается на спинку стула, прищуриваясь.

– Кхм-м. – Я одариваю брата суровым взглядом.

Крытая веранда с видом на маленький задний двор намного спокойнее, чем гостиная, выходящая на улицу. И все благодаря листве, через которую соседи не могут заглянуть. Мы с Оуэном сидим в нескольких дюймах друг от друга на мягком плетеном диванчике.

– У тебя великолепная семья.

– Прости за допрос брата. – Я закатываю глаза.

– Он делает свою работу.

– Это один из способов выразить любовь, – признаю я.

Мы оба молчим, слушая стрекотню цикад, напоминающую эффект Доплера.

– Значит, тебе понравился Эплтон?

– Да, – без колебаний соглашается Оуэн. – Это далеко от кампуса, и здесь ощутимо сильное чувство общности. Я заметил еще на фестивале.

– Наш мэр – очень умная женщина, которая вдохновляет людей возвращаться сюда после колледжа, чтобы создавать предприятия и организации, – с радостью рассказываю я об одном из моих любимых предметов.

Оуэн хихикает и поворачивается ко мне лицом.

– Ты способна вдохновить целый город.

– Для меня это важно, – отвечаю более спокойным тоном, стараясь не увлекаться.

– В Лендереле мы строго сохраняем эти эмоции для футбольных матчей.

– О, ваша команда известна на весь мир! – Распахнув глаза, качаю головой.

После того как смех стихает и мы трем наши надорванные животы, Оуэн наконец успокаивается и становится серьезным.

– Вот почему мне так нравится проводить с тобой время, – признается он. – Я могу быть самим собой, и все, что мы делаем и говорим, так легко дается.

– Верно, – соглашаюсь я. – Было легко собрать всех в Холстеде в один белый пакет привилегий, завернутый атласной лентой из фанатизма. И, не пойми меня неправильно, я все еще собираю. Но, должно быть, это какая-то космическая шутка, поскольку я встречаюсь с человеком, который своими привилегиями обойдет всех и каждого.