— Откуда вам известно, что я вышла замуж? — спросила Тереза.

— Вы владеете «Баронессой», а она была вашим свадебным подарком от тетки, — ответила я и мысленно поблагодарила судьбу за то, что она послала мне такого следопыта-энтузиаста, как ты.

— Вы ошиблись, я только помолвлена. Кстати, о тете, — спокойно продолжила Тереза. — Она, как многие пожилые испанки, заядлая курильщица, причем очень привередливая к сорту табака. Тетя прислала мне на днях коробку папирос, которые она набивает сама по своему рецепту. Я вижу, ваши удивительные тонкие сигареты кончаются, не хотите ли попробовать настоящего испанского табака?

— Пожалуй, но я не люблю папиросы, табак попадает в рот, — ответила я.

— Пустяки, я вставлю вам их в мундштук, устраивайтесь поудобнее на диване, вот вам подушка под голову, откиньтесь. Курение хорошего табака требует комфорта, — с этими словами Тереза принесла изящную коробочку, щербатую пепельницу и черный, похожий на эбонитовый, мундштук. Я раскурила папиросу и, почувствовав первую волну сладковатого аромата, откинулась на подушку, прикрыла глаза. — Не буду вам мешать, — сказала Тереза и вышла, судя по раздавшемуся скоро звуку льющейся воды, в ванную.

Я открыла глаза, стряхнула пепел и затянулась вновь.

Оказывается, когда куришь с мундштуком, очень хорошо смотреть на тлеющий огонек папиросы, он вспыхивает так же, как огонь на тлеющих углях камина. В темноте комнаты кончик папиросы был единственным различимым предметом. Я смотрела на него, и мне казалось, что он растет, становится все больше и больше. Потом я услышала за стеной звуки телевизора и голоса родителей, а дрова в камине все тлели, и меня охватила тяжелая истома. Мне казалось, я услышала, как поскуливает за дверью нагулявшийся пес, как моя сестра, что-то ответив маме, открыла дверь и впустили его в дом. Мои руки и ноги налились тяжестью, и я подумала, что завтра не смогу закончить полоть морковь, как обещала отцу. Потом затянулась еще раз и тут мой сын сказал обо мне почему-то по-испански: «Она уже спит». «Нет, я еще не докурила», — хотела возразить я, но только покачала головой. «Ее нужно укрыть», — голоса моих родных сливались с неясным шумом в ушах. Этот шум прорезал тоненький голосок племянника: «Спи, Маиня, спи!» «Боряша тут, значит, я на даче?» — немножко удивилась я. Но тут кто-то из близких — я никак не могла разглядеть в темноте, кто именно — подошел ко мне и стал укрывать меня одеялом. «Туго, очень туго! Не надо меня так кутать!» — хотела воспротивиться я, но не смогла и провалилась в какой-то темный колодец, из глубины которого еще долго видела то ли огонь камина, то ли мерцание папиросы.

Когда я очнулась утром, первая моя мысль была о том, зачем меня так плотно укрыли вечером на даче. Затем пронзила мысль: «Почему на даче, я ведь в Испании?» И тут меня прошиб пот. Я открыла глаза и увидела, что вовсе не укрыта, а связана.

— Да ты что! Как в кино? — не выдержала я, прервав Марину.

— Нет, совсем не похоже, — серьезно ответила она. — В кино показывают связанного, а в следующем кадре он уже мчится либо за обидчиками, либо от них, а как развязываться, не показывают. А зря. Так вот, я теперь твердо знаю, что не только в советском кино, а и в любом самое интересное вырезают. Потому что нет ничего занятнее, чем смотреть, как связанный человек не только развязывается, а хотя бы пытается встать. Представь себе…

— Нет, не хочу ничего представлять, ты меня потом тоже свяжешь, и я все пойму сама, а сейчас рассказывай дальше, быстрее, а то уже посадку объявили. Не сяду в самолет, пока не услышу, что было дальше, — потребовала я.

— Не волнуйся, наш рейс ты не пропустишь, а если не хочешь услышать про самое интересное, как я развязывалась, то все остальное — просто ерунда, — обиделась Марина.

— Давай ерунду, только быстрее! — взвыла я, перекрывая голос диктора, уже вторично приглашающего нас на посадку.

— Терезы в квартире не было, коробки с таинственными папиросами, окурка в пепельнице, моего бокала и наших сувениров я тоже не нашла. Похоже, пока я «ночевала на даче», она успела съехать с вещами. Думаю, что и ее яхта больше не стоит в порту Бельальмадены. Когда я выбралась из квартиры, больше всего меня интересовало, какой сегодня день недели и число. Я боялась, что провела «в гостях» больше, чем одну ночь. Но ты была в номере, и мы все успели. Кстати, спасибо за собранный чемодан. Ты все взяла? — отвлеклась от рассказа Марина.

— Все вроде, — уверенно кивнула я.

— А с тумбочки моей и из ящика? — уточняла она.

— Я все проверила, все мелочи собрала, только не нашла твоего черного камня. Ты его зачем-то в сумке носишь, — стала вспоминать я подробности сборов.

— Не помню, чтобы я клала его в сумку. Мне было страшно с ним ходить, но сейчас проверю, — озабоченная Марина принялась рыться в сумке. — Странно, точно помню, что не брала его, но и в сумке камня нет.

— Может, горничная выбросила? — попыталась я найти рациональное объяснение.

— А может, обнаружив убийцу, я тем самым убрала камень со своей дороги? Может, теперь у меня в жизни все пойдет на лад, как ты думаешь, подруга? — Голос Марины возбужденно дрожал, глаза сверкали, а загар на лице оттенял их густую голубизну. Она была неотразимо хороша в этот момент своего триумфа, и я, как единственный зритель, восторженно воскликнула:

— Браво, ты сделала то, что никто бы не смог! Ты умница и будешь счастлива!

— Ну тогда пойдем на посадку, — пригласила меня Марина, вставая.

— Подожди, а что за коробку передал тебе портье? — мне нужна была ясность.

— Сувенир от Терезы на память, — скромно потупя глазки, опять загадала мне загадку подруга.

— От Терезы? — изумилась я. — А что в коробке, ты знаешь?

— И ты знаешь, подумай! — Марина решила проявить великодушие и дать мне возможность проявить свою сообразительность.

Я задумалась, потом попробовала угадать:

— Испанский кофе?

— Нет! — рассмеялась она.

— Архивные записи?

— Уже теплее, но вспомни коробку! — решила помочь мне Марина.

— Что-то тяжелое, коробка, как для сувениров, что-то важное в этой истории… Голова короля! — Я аж подпрыгнула от радости.

— Угадала! — просияла Марина. — Это второе и главное доказательство моей правоты.

— Но где же она ее взяла? — удивилась я.

— Да в сувенирных лавках их сколько угодно, причем всех размеров, как раньше у нас бюстов Ленина, — продемонстрировала Марина знание вопроса.

— Значит, ты бывала там без меня? — во мне с опозданием проснулся сыщик.

— Да, но мы сейчас опоздаем, хватит вопросов, — и она повлекла меня к выходу на посадку.

Там мы быстро растворились в толпе соплеменников, которые по милому русскому обычаю рассказывали друг другу, что, где и почем им удалось купить. Безусловными героями нашего рейса были муж и жена из Екатеринбурга, которые везли дочке в подарок куклу ростом чуть ниже мужа, но выше его супруги. Главным достоинством этой Барби-акселератки было то, что ее купили по цене обычной портативной куклы.

Неразбериха и давка на посадке нас разделила. Стюардессы рекомендовали садиться на свободные места, и получилось так, что мы с Мариной оказались в разных салонах. После двух недель совместной жизни эта случайная разлука была даже приятной. Помахав друг другу ручками, мы завели пустой треп с соседями.

Москва встретила прилетевших длинной очередью на паспортный контроль, которая, как всякая трудность, снова нас соединила. В зал ожидания мы выкатились вместе, волоча за собой чемоданы. Сын кинулся ко мне с букетом, и его немножко испуганная, заспанная мордашка моментально затмила все волнения и приключения, пережитые в отпуске. Когда приветствия закончились, мы, поправив на плечах дамские сумочки, двинулись к выходу. Маринин муж, подняв ее чемодан, ахнул и не сдержался:

— У тебя там что, камни?

— Нет, бронза! — на ходу весело ответила Марина.

— Люстра? — ехидно спросил он.

— Нет, голова короля, — гордо сообщила Марина и шагнула с победным видом из дверей зала прилета Шереметьево-2.