Голо Раймунд - Из мещан

Кавалькада состояла из двух мужчин и одной женщины, к которой мужчины относились с крайней заботливостью. Та кокетничала с ними, но обращалась свысока, что впрочем, не говорило в ее пользу.

Несколько минут спустя, с лестницы замка спустился еще один человек пожилых лет, казавшийся гораздо моложе благодаря живости в речи и движениях. Костюм его тоже был подобран с таким расчетом, чтобы замаскировать то, на что годы уже успели наложить свою мертвящую и всеразрушающую руку. И только опытный наблюдатель мог бы подметить, что, несмотря на черные блестящие волосы и два ряда безукоризненных зубов, господину было около пятидесяти лет.

Судя по повелительному тону, с каким он обращался к слугам, отдавая приказания, в нем легко можно было угадать владельца замка.

Он с некоторым затруднением забрался на подведенную ему лошадь, тогда как молодая дама уже успела вскочить на седло и теперь галопировала по двору.

Пожилой господин с восторженным одобрением смотрел на нее, откровенно любуясь ее уверенными и грациозными движениями.

– Прелестно! Прелестно! – пробормотал он довольным тоном, и, обращаясь к одному из своих спутников, прибавил: – Не правда ли, она красива, Блендорф?

Тот поспешил ответить:

– Замечательно красива!

Помолчав немного, он прибавил:

– Вы удивительный счастливчик! Судьба вас просто балует!… У вас красавица жена, красавица-дочь! Не пройдет и года – и у вас будет красавица-внучка! Чего вам еще просить у судьбы?… Замок Геллерсгейм, помяните мое слово, еще приобретет со временем легендарную славу!

Лицо владельца замка передернулось гримасой. Ни слова не ответив, он с силой ударил лошадь бичом и последовал за дамой, уже выезжавшей из ворот замка в сопровождении обоих кавалеров.

В воздухе не успел еще замереть звук от топота лошадиных копыт, как дверь на балконе замка отворилась, и на террасе первого этажа появилась молодая девушка.

Безупречный контур ее головки, правильные черты красивого лица и выразительная внешность производили чарующее впечатление. Только складка упрямого своеволия и непоколебимого высокомерия около красиво очерченных, пунцовых губок нарушала гармонию целого.

Девушка задумчиво смотрела на удаляющихся всадников и черта упрямства еще резче образовалась вокруг рта. И небольшая морщинка затаенного недовольства обнаружилась меж дугами тонких черных бровей.

Внизу под балконом гулко раздавались по каменным плитам помоста мужские шаги… Девушка встрепенулась и грациозно перегнулась через чугунные перила балкона.

Внизу проходил мужчина высокого роста, одетый в простой охотничий костюм. Мужественное лицо его загорело, а черные глаза смотрели так проницательно и решительно, что заставляли предполагать, что этот человек не раз находился в водовороте жизненных бурь.

Проходя по каменным плитам двора, он был настолько погружен в какие-то серьезные размышления, что не обращал внимания ни на что окружающее. Он не заметил, что на него смотрят с балкона, хотя молодая девушка все больше и больше перегибалась через перила.

Ей, очевидно, очень хотелось рассмотреть выражение его лица, но это ей не удавалось… В это время одна из роз, приколотых к ее корсажу, обломилась и упала, прямо к ногам проходившего внизу человека.

Девушка испуганно ахнула и отскочила от перил… Но напрасны были ее опасения. Мужчина даже не подумал взглянуть наверх, и в следующее мгновение благоухающий цветок был безжалостно растоптан его ногами.

Молодая девушка тотчас же заметила это, когда снова подошла к перилам, и краска стыда и возмущения прилила к ее щекам. Но она не могла удержаться от того, чтобы еще раз посмотреть ему вслед.

Затем она порывисто сорвала с груди и вторую розу, со злобой швырнула ее на двор и тотчас же вернулась в комнаты…

Она села у окна, взяла в руки какую-то работу и вскоре углубилась в нее. Складка высокомерного упрямства не исчезала с ее прелестного личика, хотя оно сделалось спокойнее.

Замок был выстроен во вкусе прошлого столетия и выглядел весьма внушительно. Во всем царил образцовый порядок, а слуги были так вышколены, что с первого же взгляда исполняли безукоризненно приказания.

Молодая девушка не смотрела больше по сторонам и поэтому не заметила, как в ворота замка вошел пожилой господин благородной внешности.

Перекинувшись несколькими словами с одним из слуг, стоявших у конюшен, он смело направился к дому. Войдя в комнату, где молодая девушка сидела за работой, он произнес низким и очень приятным голосом:

– Доброго вечера, Полина!

– Дядюшка Рихард! – восторженно вскрикнула молодая девушка и, отбросив работу, вскочила на ноги.

В следующую минуту она уже лежала в объятиях пришедшего господина. Было очевидно, что ее очень обрадовал приход его, потому что ее личико сияло самой искренней радостью. Миловидное и красивое, оно стало очаровательным от восхитительной улыбки, осветившей его, а от неприятной складки, портившей его, не осталось и следа…

– Дядюшка Рихард! – с неподдельным ликованием повторяла она. – Слава Богу, наконец-то ты явился!… И луч света появится в этом темном царстве!

Оживленное лицо господина приняло вдруг серьезное выражение. Он приподнял головку девушки и внимательно загляни в ее сияющие глаза.

– Как ты сказала? – спросил он. – Луч света в темном царстве?! – внушительно подчеркнул он. – Значит, опять что-то случилось?… Тогда выкладывай начистоту.

Молодая девушка откинула горделиво головку и с упреком произнесла:

– Я не знала, дядюшка Рихард, что ты вернулся из Италии только ради того, чтобы заставить меня пожаловаться на отца, на его действия и поступки.

– Твой отец – старый дуралей, вот что я тебе скажу! – проговорил он ворчливо. – Но я приехал не для того, чтобы оказать ему помощь!… Дураков в пятьдесят лет не излечишь от их глупости! Но если им всего только девятнадцать, тогда еще не все потеряно, Полина!

Девушка весело расхохоталась.

– Значит, ты явился за тем, чтобы заняться лечением девятнадцатилетней глупости, дядюшка? – спросила она. – Тогда позволь узнать, кого же ты прочишь себе в пациенты? – прибавила она, лукаво прищурившись.

– Тебя, конечно! – последовал ответ.

– Дядюшка Рихард, ты же знаешь, что я неисправима! – с неподдельным огорчением заметила она.

Дядюшка покачал головой и улыбнулся.

– Ну, это мы еще посмотрим! Правда, мне не всегда удавалось добиться чего-нибудь путного от твоей упрямой головки, но я не теряю надежды все же добиться благоприятного результата! К тому же, у меня есть надежные союзники!

– Какие, дядюшка?

– Твое хорошее, неиспорченное сердце и твой здравый смысл!

Полина покачала головой.

– Положившись на этих союзников, ты не раз попадал впросак, милый дядюшка! – плутовато взглянула она в лицо дяди.

Тот шутливо пригрозил ей пальцем, но девушка уже серьезно продолжила:

– А вот главного и надежнейшего союзника ты упустил из виду!

– Какого, племянница?

– Этот союзник, милый дядюшка, моя любовь к тебе! – шепнула Полина и ласково прижалась к груди дяди.

Дядюшка с восторгом заглянул в лучистые глазки племянницы, продолжавшей говорить.

– И если упорство и своеволие иногда могут заглушить голос любви, все же эта любовь так безгранична, что всегда останется победительницей.

Эти слова бальзамом пролились на сердце дядюшки, и он счел себя наисчастливейшим из смертных. Он нежно поцеловал белый лоб Полины и с чувством проговорил:

– В таком случае, дитя, пусть эта любовь всегда стоит на страже, чтобы побеждать твои дурные наклонности!… Это необходимо для того, чтобы ты сделалась достойной лучшего из людей, и он мог бы с гордой радостью назвать тебя своей!

Яркая краска залила лицо молодой девушки, при виде которой едва заметная усмешка промелькнула на добродушном лице старика. И он сказал, чуть-чуть поддразнивая племянницу:

– Ну, ладно, ладно!… О таких серьезных делах поговорим потом, а пока обсудим другое!…

В манере обращения дядюшки Рихарда сквозило столько непосредственного добродушия, искренней и сердечной привязанности к племяннице, что маленькая морщинка, появившаяся на лбу Полины, тотчас же сгладилась, и выражение любви снова засияло на ее прелестном личике.

– Хорошо, дядюшка, начинайте разговор! Что вы хотите сказать?

– Во время нашей разлуки мы разучились читать в душе один другого!… Во всяком случае, с тех пор, как ты уведомила меня о том, что сделалась богатой наследницей, письма твои стали настолько странные, что я никак не мог понять, что с тобой происходит!

– Что же в них странного, дядюшка?

– В них сквозило беспокойство измученного сомнениями сердца!… Впрочем, последнее известие я получил не от тебя, а от своей невестки, что и побудило меня приехать.

– Ах, дядюшка, это наследство действительно доставило мне немало хлопот!… Оно свалилось так неожиданно, что я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что я так богата! К тому же, сразу возникло много затруднений! Прежде всего, переехав на новое место, на котором так упрямо настаивал мой отец… Впрочем, на это я быстро согласилась, рассчитывая, что отцу здесь будет спокойно и лучше… Надо же принять в соображения его годы…

Дядя шутливо-укоризненно покачал головой.

– Дитя мое, прилично ли говорить о „преклонном возрасте“ молодого супруга? Что значит неосторожность молодости?… Своими словами ты могла бы загромоздить тучами горизонт „медового месяца“!… И что бы на это сказала бы молодая супруга, вышедшая замуж „по безумной страсти“ и видящая в нем осуществление своих девических грез и мечтаний?!…

– Ах, дядюшка, вы все шутите, а мне право, не до этого! – нетерпеливо возразила Полина.

– Кстати, скажи мне, что г-жа фон Герштейн все также, как и прежде, влюблена в твоего отца?… По-прежнему выносит терпеливо его скучнейшие уверения в любви и нежнейшей преданности? – иронически осведомился он.

Она утвердительно кивнула головой, и в этом кивке заметно было и огорчение, и досада.

– Все по-прежнему! И в данном случае надо только неуклонно напоминать людям, что еще не пришло время безнаказанно издеваться над Герштейнами, или зевать в их доме от скуки… Слава Богу, фамилия Герштейнов не утратила своего прежнего значения: ни общество, ни свет от нас отдалился, а мы от него! – с гордостью закончила Полина.

– Молодец, племянница! – одобрил дядюшка. – Мне нравится в тебе эта фамильная гордость!… Но мне хочется знать одно: почему твой покойный кузен, Ридинг, человек щепетильный и честный, так глубоко оскорбил эту гордость, наотрез выключив твоего отца из числа своих наследников?… Из твоих писем я не понял этого!

– Позволь рассказать тебе все подробности, и тогда тебе станет все ясно!…

– Прошу тебя, Полина! – ответил дядюшка, усаживаясь с племянницей на диван.

– О кузене Ридинге стало известно всем его родственникам только после его смерти. Отец мой, как и другие, совершенно забыл о нем, и мне до сих пор непонятно, почему кузен Ридинг вспомнил именно нас в своем завещании. Он жил очень уединенно, избегая людей, словно боялся их, но он имел при себе двух воспитанников, одного из которых чуть ли не считали его сыном! Но в духовном завещании об этом молодом человеке даже не упоминалось!

– Ты излагаешь обстоятельства дела довольно толково! – заметил дядюшка.

– Исправлюсь! – улыбнулась Полина.

– Желаю успеха!… Но продолжай…

– Так вот, завещание кузена Ридинга неожиданно сделало меня, Полину фон Герштейн, единственной наследницей! Причем было сказано, что завещатель решительно устраняет моего отца от опеки и охраны моих интересов! Хотя ему была определена пожизненная рента настолько достаточная, что она послужила прекрасным добавлением к состоянию отца и тому жалованию, которое он получает.

– Твой рассказ становится все интереснее! – отметил дядя. – Но до наступления совершеннолетия ты все же должна находиться под чьей-то опекой?!

– Конечно! Но кузен и это предусмотрел, хотя назначил опекуном, знаете, кого?… Того самого молодого человека, общественное мнение которого считало, под сурдинку, сыном покойного!

– Туманная история! – заметил дядюшка.

– Очень!… Вот поэтому и я была так бестолкова в своих письмах!… Ты только послушай, что сказано в завещании об этом опекуне!… Завещатель прибавляет, что он требует этой „дружеской услуги“, как благодарности своего питомца! Он требовал этого для того, чтобы принуждение – ведь воля завещателя – принуждение, – сделать для меня как можно более чувствительным. Ну, где это видано, дядя, чтобы нечто подобное называли „дружеской услугой“? – с искренним огорчением окончила Полина.

Дядюшка Рихард весело расхохотался.

– Старик, очевидно, хорошо знал тебя! – давясь от смеха, сказал он. – Но интересно, что кузен считал для тебя более необходимым: приемы исправительного заведения или вождение тебя на помочах?