В ожидании ответа из техникума Нила днем отбывала трудовую повинность – корячилась на огороде, а вечерами обжималась с Веней на скамейке перед домом.

Чувствуя надвигающуюся разлуку, Веня домогался с особой настойчивостью, но Катерина Мироновна стояла на страже внучкиной нравственности.

– Нилка! Опять этот малолетний кобель под забором дрочит? – не стеснялась в выражениях баба Катя. – Женилка выросла в ущерб мозгам. Чтоб духу его не было в моем доме и в окрестностях, а не то я ухватом по спиняке пройдусь, мало не покажется. И тебя вожжами перетяну. Ишь, распарились оба, за версту несет срамом.

Вожжи в хозяйстве перевелись вместе с дедом Иваном, мужем бабы Кати, и конем Ивашкой – лет пятнадцать назад, но красная, как вареный рак, Нилка одернула юбчонку, мышью проскочила в спальню и закусила кулаки от обиды.

Ничего-ничего. Скоро-скоро.

То ли безлунная ночь Гекаты, то ли возбуждение – что-то повлияло на мозговую деятельность Вени. Он вдруг завопил под забором, как потерпевший:

– Баба Катя, я жениться хочу на Нилке!

Это было что-то новенькое.

Нилка хмыкнула и схватилась за щеки. А что, если на самом деле выйти замуж за Веню? Вот прикол будет!

– Иди-иди, жених, – баба Катя для убедительности потрясла ухватом, – много вас таких ходит.

Выйти замуж за Веню, продолжала соображать Нилка, значит проститься с мечтой, а как жить без мечты? Как мать? Совсем не прикольно.

Странное дело: мать с отцом все-таки было жаль.

Бабушка слышать не хотела о сыне и невестке, запретила внучке упоминать их имена и не позволяла носить родителям продукты.

Нарушая запрет, Нилка по-тихому подкапывала молодую картошку, дергала редис, зелень и на велосипеде отвозила предкам.

– Давай, давай, – кипятилась Катерина Мироновна, обнаружив подрытый картофельный куст, – поставляй им закуску к столу. Быстрее сдохнут.

Нилка пугалась перспективы и отмалчивалась.

Перспектива вырисовывалась мрачнее некуда, траурная перспектива – тут бабушка была права.

Высохшая, как мумия, мать проявила смекалку: бутылки теперь ставили рядом с кроватью и пили лежа, как патриции. На кровати патрициев и накрывало.

Случись что, думала Нилка, никто не хватится. Ведь ее, Нилы, не будет, а бабушка не переступит порог дома «этого выродка, этой собаки, прости, Господи».

Правду сказать, мысли эти не задерживались в Нилкиной головушке. Воздух свободы уже щекотал ей ноздри.

Совершенно неожиданно идея с женитьбой понравилась Вене.

На следующий день он приволокся к Нилке с букетом ромашек, вырванных прямо с корнем, и брякнул:

– Нилка, выходи за меня.

Причепуренный, с ромашками в кулаке, Веня выглядел слоненком с открытки.

Нилка моргнула:

– Вень, мы ж несовершеннолетние.

– Так и что? Вон Саньку со Светкой расписали же.

– Так ведь по залету.

– А нам кто мешает?

– Венечка, ты забыл? Я поступать собралась.

– На фига? Чем тебе здесь плохо?

– Здесь работы нет.

– Как это нет? Люди же работают. Вон объявление в газете: набирают учеников парикмахеров.

– Там платить нужно.

– А в техникуме не нужно?

– А в техникуме я буду стипендию получать.

– Так прямо и будешь?

– Буду, – Нилка насупилась, – если не веришь, проваливай.

– Ну и дура.

– Сам дурак.

– Я, может, и дурак, только я жениться предлагаю. А вот найдешь себе какого-нибудь умника, он тебя попользует и пошлет подальше.

– Точно – дурак.

– Будешь локти тогда кусать, – продолжал каркать Веня.

– Не буду.

До Вени начало доходить.

– Нилка, ты меня что, не любишь?

Нилка задумалась. К Вене она привыкла, как к зубной щетке, Веня был всегда, как рассвет и закат. В груди у Нилки что-то дрогнуло.

– Люблю, Веня. – Она обняла за шею своего кавалера.

– Тогда выходи за меня.

– Хорошо. Из армии вернешься – поженимся.

– Так это когда будет? – разочарованно протянул Веня и отстранился.

– Ну, тогда засылай сватов, – сдуру ляпнула Нилка.

От большого ума Веня сообщил родителям о своем намерении привести в их дом невестку.

– И кого это, интересно? – полюбопытствовала Венина мамаша, насмешливо глядя на плод их со Скрипниковым былой любви.

– Нилку. Я люблю ее, – на всякий случай объяснил Веня.

– Нилку? – ахнули родители. Батя у Вени трудился токарем на метизном заводе, а матушка – медсестрой в поликлинике. Батя в семье был головой, и мать – вертлявой шеей.

– Нилку.

– Эту версту коломенскую, эту тлю? – не поверил папаша.

– Никакая она не тля, – оскорбился за любимую Веня, – она хрупкая и нежная.

– Много ты понимаешь, – презрительно скривился папаша, – тебе жена нужна, а не ваза напольная. И вообще, сходи в армию, а там видно будет.

Мамаша хранила горестное молчание.

Медицина бессильна: если ее Веня что-то задумал, пойдет до конца.

Сколько слез она пролила, отговаривая его от армии, а все без толку. Но жениться на Нилке – это уже слишком. Это – поставить крест на роду Скрипниковых.

Ясно же: дурная кровь у этих Кива. Что мать, что отец – совсем спились, усохли, в скелетов превратились, уже ветром качает. А ну как Нилка пойдет по родительским стопам и потянет за собой их кровиночку? Ведь всем известно: если жена пьет, то муж обязательно сопьется. А ну как пагубная тяга передастся внуку или внучке? Тьфу, тьфу, тьфу.

– …Сначала нужно объяснить этой шалаве, этой паскуде Нилке, чтобы она выбросила Веню из своей глупой башки. Не поймет – тогда война. До кровавых соплей. До последнего патрона, – стучал по столу старшина запаса Скрипников-старший.

– Можно и грех на душу взять, отворотное зелье подлить Вене, – подала идею мамаша.

– Потом отмаливать будем, все потом, – поддержал идею глава семейства, – сейчас все средства хороши.

Говорить с Нилкиными родителями смысла не имело, решено было обратиться к единственному вменяемому члену семьи – бабе Кате.

Когда Скрипниковы высадились перед домом Катерины Мироновны из своего доисторического «мерседеса», работавшего на газу и по этой причине несусветно чихающего и чадящего, вид у них был воинственный. Не хватало только флага и барабанов на шее.

Звук привлек внимание Катерины Мироновны, она отодвинула тюлевую занавеску, рассматривая транспортное средство и святое семейство:

– О, Нилка, кажется, сваты приехали.

Обе застыли с отвисшими челюстями.

– А если они не свататься? – высказала сомнение внучка.

– А зачем тогда? – задала здравый вопрос бабушка. – Я бы на их месте рада была сбыть с рук своего обалдуя. Или у вас что-то было с ним?

– Ба! – надулась Нилка. – Как ты можешь?

Препираться времени не было – сваты уже колотились в калитку, Катерина Мироновна подалась открывать, а Нилка ушилась в спальню.

– Здравствуйте, гости дорогие! – Взгляд Катерины Мироновны приобрел особую глубину и проницательность. Этот взгляд остался из трудового прошлого и по праву считался фирменным.

Под этим фирменным взглядом гости стушевались и приняли предложение попить чаю.

Катерина Мироновна решила пустить пыль в глаза сватам: выставила чайные пары из тонкого белого, волнистого фарфора, подала карамель «Клубника со сливками» и хворост, испеченный накануне для Нилки. Тощая, как вешалка, Нилка хворост есть отказалась наотрез – не пропадать же добру.

Пока закипал чайник, гости осматривались и хранили неловкое молчание, и бабе Кате пришлось вести светскую беседу о погоде и видах на урожай.

Чай с листом смородины скрипниковская мамаша оценила.

– Полезно для здоровья, чистит лимфу, – со знанием дела сообщила она.

– Жаль, мозги не чистит, – подал голос скрипниковский папаша.

– Для прочистки мозгов есть другие средства. – Катерина Мироновна качнула головой в сторону ухватов, приткнутых у печи. – Вашему-то я обещала приложить, если не отлипнет от Нилки.

– Это еще кто к кому прилип, – запальчиво возразил Скрипников-старший.

– Сват, – изумилась Катерина Мироновна, – ты чего, шуток не понимаешь?

– Какой я вам сват? – уязвленный до глубины души, ответил Венин батя. – Ваша бикса задом вертит перед нашим-то недоумком, вот ему моча и ударила в голову. Ему осенью в армию, а он – жениться.

– Чем там вертеть-то? – нехорошо усмехнулась баба Катя. – Там вертеть нечем.

– Вот и я говорю, – с удовольствием поддакнула Венина мамаша, – смотреть не на что.

В кухне воцарилась нездоровая тишина.

– А-а, – сообразила баба Катя, – так вы, стало быть, пришли мне отступного дать?

– Какого отступного? – испугался передовик производства.

– А вы как думаете? Мы только за деньги согласны снять вашего Веню с крючка.

– За деньги? – позеленела мамаша.

– Да. Вы же не хотите, чтобы Веня женился на моей Нилке? Готовьте выкуп. Иначе не отпустим зятя. Нам в доме мужик нужен, работник. Веня парень крепкий, опять же дети здоровыми будут.

– Кстати, о детях, – с ядом заметил папаша, – нам от вас ничего не надо. Никаких детей.

– Это плохо, потому что мы аборт делать не станем.

– Какой аборт? – взвилась мамаша.

– Так дело молодое, – с удовольствием сообщила Катерина Мироновна, – у них это быстро. Вон Уфимцевы Санька со Светкой приехали в ЗАГС расписываться, а у Светки схватки начались. Так они из ЗАГСА прямехонько в роддом угодили.

Скрипниковская мамаша отставила хрупкую чашку, поджала губы.

– У вашей Нилки наследственность, а нам в семью алкоголики не нужны. Не видать вам нашего Вени. Охмурили парня, теперь шантажируете ребенком. Постыдились бы в вашем возрасте.

– Это я должна стыдиться? Пришли в мой дом, сидите тут, мою внучку, меня с грязью смешиваете, а мне же еще стыдно должно быть? – Баба Катя с достоинством поднялась и подбоченилась. – А ну, пошли вон, пока я ухват не взяла. Генетики. Моя девка в рот спиртного не берет – насмотрелась на родителей-то.

– Алкоголизм передается по наследству! – пискнула мамаша, ходко перебирая ногами по направлению к выходу.

– Тупость тоже передается по наследству, – окоротила медичку Катерина Мироновна, – и не через поколение, а от отца к сыну.

– Держите свою девку на привязи, – на ходу бросил папаша, – а то я за себя не ручаюсь.

– Ах ты, пес шелудивый, – потянулась к ухвату баба Катя, – это я за себя не ручаюсь! Пшел вон.

– Мы в суд подадим! – отступал Скрипникников-старший на всякий случай спиной.

– А мы на алименты, – пригрозила баба Катя.

* * *

…Происходящее напоминало сон.

Выложенный плиткой тротуар, купеческие домики, высотные дома – от восторга слезы наворачивались. Столица мира с техникумом в центре.

Перед зданием техникума Нилке захотелось пасть ниц. Внушительные колонны, портики, пушкинские фонарики…

В их рабочем поселке самыми значительными архитектурными сооружениями числились бывший клуб завода (ныне здание поселковой администрации) и церковь. Ни там ни там Нила ни разу не была.

Сумки обрывали руки, восторг пополам со священным ужасом стиснули сердце, и ноги налились тяжестью. Если бы ее не подхватила и не внесла в святая святых стайка девчонок, не исключено, что Нила бы простояла, пялясь на львиные морды на капители, до темноты.

– Ну? Ты туда или оттуда? – услышала она насмешливый голос и вынуждена была сдвинуться с места, и войти в каменную прохладу, и ощутить себя одной из небожительниц.

Наконец-то.

Дверь с хитрой пружиной мягко вернулась на место, отсекая Нилу от прошлого.

Попав со света в полумрак, она ослепла и целых пять минут ориентировалась на запахи и звуки. Пахло едой и краской.

Постепенно из мрака проступили очертания холла и лестницы на второй этаж, к которой устремились девчонки. Во все глаза рассматривая одежду и обувь на них, Нилка потрусила следом.

Она бы так не оделась. Впрочем, как бы оделась она, если бы у нее была возможность, – неизвестно.

Запах столовой исчез, зато запах краски усилился.

– Эй, абитура? – раздался все тот же насмешливый голос.

Девчонки наблюдали за потугами вновь прибывшей втянуть сумку (чего только бабушка туда натолкала, камней, что ли) по ступенькам.

Во взглядах, устремленных на нее, читалось осторожное любопытство, и Нила насупилась:

– Че?

– Как звать?

В горле запершило, губы стали чужими.

– Неонила. Нила, – исправилась она и внезапно обозлилась. Дура. Деревня. Так и будешь снизу вверх смотреть на девок?

– Меня Ира, – как вождь с трибуны, помахала ладонью круглолицая простушка.

– Меня Ксения, – подхватила другая – со свисающей на глаза челкой.

– А меня Наташа.

Низкая, крепкая шатенка сделала шаг навстречу. Нила сфотографировала девушку быстрым женским взглядом: высокие скулы, брови вразлет, яркие губы. Красок было так много, что глаза разбегались. Зависть острым коготком царапнула неяркую Нилу: везет же некоторым.

Впрочем, в мире нет совершенства – у новой знакомой не было и намека на талию.