Ко всему примешивалось какое-то совершенно забытое чувство… Голода?

Прислушавшись к себе, Нилка с удивлением поняла, что хочет есть.

– Когда тунику купят, я получу деньги и закачу пир на весь мир, – вырвалось у нее, очумевшей от обрушившихся ощущений.

– Что такое пир? – с улыбкой взглянул на нее Рене.

Наконец-то щеки у Нилки не отдавали желтизной, устрашающе не выпирали ключицы, шея в вороте джемпера не оскорбляла мужской взгляд, и голова не была похожа на череп бедного Йорика.

– Шикарный обед.

– Кстати, – подхватил Рене, – почему бы нам не заехать в какой-нибудь ресторан и не пообедать?

От счастья, что Рене угадал ее желание и что оно, это желание, так легко выполнимо, Нилка тихо засмеялась:

– Давай.

Ничего они не понимают – ни Варвара Петровна, ни бабуля, ни Ренеша. Никакого рецидива не случится. Она выкарабкалась.

Нилка так упивалась моментом, что не сразу обратила внимание на заведение, куда привез ее обедать Рене.

Это был тот самый бар, после которого она оказалась в постели у Валежанина.

Воспоминания нахлынули на Нилку, едва они оказались в полутемном зале.

Здесь ничего не изменилось, и она притихла, и праздничное настроение развеялось как дым.

Рене достаточно было одного взгляда на Нилку.

– Что случилось? – с беспокойством оглядывая зал, спросил он.

– Нет-нет, все хорошо, – по привычке соврала Нилка.

– Я же вижу, – нахмурился Дюбрэ, – если хочешь, можем поехать в другое место.

В другом месте будет то же самое, уныло подумала Нилка – они с Вадимом отметились во всех более-менее приличных ресторанах города и ближайшего пригорода.

– Нет, – твердо ответила она, – остаемся и отмечаем день первой сделки.

– Отлично, – приободрился Рене.

Принесли меню, и Нилка погрузилась в его изучение, пугаясь цен, выбирала не самые дорогие блюда.

– Что будешь пить? – поинтересовался Рене, когда Нилка отложила альбом.

– Ты же за рулем, – не поняла она.

– Я и не собираюсь, а тебе можно – у тебя есть повод.

– Я без тебя не буду, – произнесла Нилка тоном, не допускающим возражений. – Лучше давай в магазине купим с собой бутылку вина, приедем домой и выпьем.

Нилке показалось, что стекла очков блеснули как-то по-особенному. Она и сама была поражена: «приедем домой»? Да они говорят с Рене, как супруги. Или как друзья?

Внезапно Нилка развеселилась: какие же они друзья, если на последнем занятии она отчетливо почувствовала возбуждение Рене и сама воспламенилась совершенно не по-дружески.

С того самого момента Нилке не давал покоя один вопрос: это нормально – испытывать желание к другу? Что бы было, если бы они не сдержались?

Интересно, вдруг подумала Нилка, если бы между ней и Рене не существовало этого дурацкого договора, они бы когда-нибудь стали целоваться? Или не стали?

От ценных мыслей Нилку отвлек чей-то настойчивый взгляд.

«Жаль, что это не салун где-нибудь в Техасе, – с раздражением подумала она и принялась осторожно обследовать зал, пытаясь установить источник раздражения, – там только за один такой взгляд можно было получить дырку в живот».

На дырку в живот претендовал тип у стойки. Он сидел вполоборота к залу и не сводил глаз с их столика.

При виде типа у Нилки защемило сердце. Господи, сколько времени прошло, а ей везде мерещится Вадим. Или не мерещится?

Не может быть! Вадим?

Нилка пошарила взглядом в поисках воробьихи – никого похожего не обнаружила. Что делает женатый человек один в баре?

Нилка посмотрела еще раз.

Валежанин только этого и ждал. Он оторвал зад от высокого стула и нетвердой походкой направился к их столику. Господи, зачем?

Нилкин взгляд заметался в поисках спасительного укрытия – ничего, хоть под стол полезай.

Рене не видел Валежанина, но в Нилкиных зрачках отразился такой неподдельный ужас, что он поневоле вынужден был оглянуться.

Мгновенно оценив ситуацию, быстро спросил:

– Ты как?

Почувствовав его руку на своей руке, Нилка вдруг пришла в себя, успокоилась и освобожденно вздохнула:

– Нормально.

Что это она, в самом деле, переполошилась? Это не Вадим. Точнее, не ее Вадим.

Это посторонний мужчина, чужой муж.

Чужой муж между тем приблизился и, покачиваясь, навис над столиком:

– Мое почтение, господа. Вот уж кого не ожидал увидеть.

– Шарик круглый, – нехотя отозвался Рене.

– Ты прав. – Вадим попытался вытянуть из-за стола стул, но Рене положил руку на спинку:

– Ты нам помешаешь.

– Хмм, – пьяно усмехнулся Валежанин, – я вам помешаю? Так это не случайно, что вы вместе? Не боишься?

– А чего я должен бояться? – Рене обдал Вадима убийственным взглядом, который, даже пройдя сквозь линзы очков, не смягчился.

Во время этого диалога Нилка с пристальным вниманием разглядывала собственные руки. Ногти на них были коротко острижены, пальцы исколоты… Какое-то далекое воспоминание скользнуло по краю сознания: такие же ногти были у Мерседес.

Она так и не продефилировала в нарядах от Мерседес Одди. Пожалуй, это единственное, о чем она жалеет, – ни о чем больше.

Нилка подняла глаза и с тем же вниманием, с каким рассматривала свои руки, стала рассматривать Вадима. Черты лица Валежанина расплылись и будто бы пропитались алкоголем.

– А ты знаешь, что у нее предки алкаши? – запальчиво спросил тот у Рене.

– А у тебя? – как-то чересчур спокойно поинтересовался Нилкин спутник.

Голова Валежанина упала на грудь, он покачнулся и ухватился за стул.

– Ты и это раскопал? Ничего. Ничего-ничего. Я и без тебя поднимусь. Ты еще пожалеешь о том, что выкинул меня из бизнеса.

Нилка продолжила путешествие по изменившемуся, но странно родному лицу: задержалась на некогда породистом носу, густо облепленном кровеносными сосудами, сползла на щеки – они обиженно повисли, – скользнула по устоявшимся морщинкам между бровями… И отшатнулась, встретив взгляд Вадима: глаза скаута вступали в противоречие с обликом – на дне зрачков по-прежнему хороводили черти.

Это был тот самый взгляд очаровательного шалопая, который наповал сразил ее когда-то.

«Господи! Да этот кусок дерьма мнит себя неотразимым», – внезапно обозлилась Нилка. Из ушей едва не повалил дым.

– Пошел вон, – прошипела она.

– А-а, – гримасничая, протянул Вадим, – вот, значит, как? Ты злишься на меня? Давайте валите все на Вадима Валежанина, нашли козла отпущения.

Рене угрожающе привстал на стуле, и Нилка словно очнулась от морока: из-за чего это она, в самом деле, так расходилась? Из-за этого нелепого придатка к фэшн-бизнесу?

Внезапная вспышка гнева улеглась так же стремительно, как и накатила, Ниле стало противно. Баба Катя права: она шла не своим путем, да к тому же не со своим мужчиной.

– Рене, пойдем отсюда, – с отвращением к самой себе попросила Нила.

И снова, как когда-то в техникуме, ее посетила смелая до безумия мысль: она утрет нос этому дешевому обмылку. Она прорвется. Она сумеет начать жизнь сначала и добьется успеха. И поедет на Неделю высокой моды. Не в качестве модели, бери выше – в качестве дизайнера. Вадим Валежанин еще услышит о Неониле Кива. Он еще пожалеет.

…Ночевки Рене в их домике перестали быть редкостью.

С легкой руки бабы Кати диван стал именоваться Ренешкиным, как и комната.

Поцелуи из обязаловки незаметно превратились в потребность, от которой кружилась голова и останавливалось сердце. И кожа воспалялась и болела, и закипала кровь – все как при температуре.

Иногда Нилка приоткрывала веки, подсматривая за Рене. Судя по выражению его лица, сладкая мука давно превратилась в пытку. Нилка готова была голову дать на отсечение, что Рене науку освоил и надобность в уроках отпала, но вот что характерно: он не отказывался от занятий!

В чем дело?

Мысль о девушке, ради которой лягушатник так прилежно упражняется, причинила физическую боль. И Нилка потребовала чужим, низким от возбуждения голосом:

– Теперь ты.

И тут что-то с ними случилось.

Рене буквально набросился на Нилку, утратившую бдительность.

Сильные руки сминали ее скромную плоть, бескомпромиссный рот в одну секунду превратил Нилку в пластилин – такому изощренному петтингу она не могла никого обучить по простой причине: таким изощренным петтингом она не владела. Извращенец!

Нилка испуганно оттолкнула Рене.

Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, точно не узнавая. В неверном свете фонарика, вползшего с крыльца, коллективное помрачение развеялось, и они увидели правду: тренировки закончились. Вот он – первый самостоятельный выход в открытый космос.

«Что это? Как это?» – носилось у Нилки в голове. Неужели все это время…

Нилка отогнала унизительную мысль, что ее грубо надули. Скорее всего, Рене поддался искушению. Виртуальная барышня далеко, а она здесь, рядом, – глупо не воспользоваться.

Так или иначе, они в рекордные сроки справились с задачей – вон как мастерски Рене целуется.

Но тогда… Тогда она должна сказать об этом Рене. Сказать, что за поцелуй ему можно смело выставлять высший балл, что ему уже не нужны тренировки. Что его девушка будет на вершине блаженства, потому что он – ас.

Он сам может тренировать кого угодно – сэмпай стал сэнсэем. «Ямэ!» – или что там у них полагается говорить, когда тренировка окон чена?

Значит… У Нилки похолодели руки и ноги от открывшейся перспективы. Рене сделает ей ручкой и отправится целоваться со своей пассией.

Нилка поняла, что ее занесло за цель.

Пожалуй, она не станет уведомлять Рене об успехах, пожалуй, она сделает наоборот – позволит себе покритиковать голубчика.

Не очень строго, а так, слегка, чтобы не отбить охоту и вкус к занятиям.

– Ну вот, – следя за срывающимся голосом, промурлыкала она, – уже лучше.

Рене отбыл, а разбитая наголову Нилка осталась один на один со своими постыдными мыслями и вынуждена была признать, что ждет продолжения их… помешательства – она не сомневалась ни секунды, что это помешательство, но в нем была такая притягательная сила, что с утра до ночи Нилка только о нем и думала.

Она даже едва удержалась, чтобы не спросить у Рене как-нибудь деликатно по телефону, возобновит он тренировки или нет, – вот до чего дошло.

От навязчивых мыслей о Рене Нилку отвлекли события вокруг Антонины.

Оба кандидата на Тонькину руку оказались неисправимыми оптимистами, оба продолжали обхаживать будущую мамашу.

Тонька, потупив очи, принимала знаки внимания, но ничего решить не могла: у каждого претендента были свои сильные и слабые стороны.

К примеру, Алик таскал Тоньке фрукты с рынка, а Вене с метизного завода приволочь было нечего, кроме гвоздей. Зато Веня был на две головы выше Алика и подковы разгибал.

Алик отпугивал бешеной ревностью, а Веня – периодическими запоями.

В общем, от пережитых волнений Тонька оказалась в роддоме на неделю раньше срока и разродилась здоровой девочкой.

Свадьба накрылась медным тазом, однако на поведении Вени это не отразилось. Наличие соперника обнаружило в нем невиданное упрямство, между соперниками началось настоящее соревнование. Не успевала Тонька помахать полной ручкой в окно палаты одному, как тут же являлся другой.

– Только бы не подрались, – шептала она Нилке в трубку – вся палата, затаив дыхание, следила за исходом поединка.

Вот тут-то и сыграли свою роль родственные связи – мафия.

Алика на чужбине поддержать было некому, а вокруг Вени сплотилась семья.

Памятуя об интернациональном долге, скрипниковский папаша предлагал объявить мусульманину джихад и биться до последнего… в этом месте Скрипников-старший сбивался с высокой ноты: под рукой, кроме гвоздей, ничего не было. А практичная мамаша давала советы по уходу за роженицей.

Наученный папашей, Веня по ночам трудился над созданием нового типа вооружений – из газового пистолета мастерил боевое оружие, а днем, наученный мамашей, таскал в роддом несладкие йогурты без консервантов и красителей.

Алик же мыслил узко: по привычке снабжал Тоньку фруктами – это и решило исход дела.

Так сложилось, что заведующая отделением увидела фрукты, и устроила Тоньке разнос.

– Вы что, мамаша, – ледяным тоном отчитала она Тоньку, – хотите из родильного отделения в детское переехать? Никаких фруктов, овощи только в отварном виде и по отдельности. Немедленно уберите это безобразие. Если у младенца откроется аллергия и понос, кто ответит?

Геройский облик Алика потускнел, достоинство обернулось недостатком, Веня с отрывом лидировал.

* * *

Конечно, Рене позвонил, пока она бегала в магазин – бесчувственное животное, никакой интуиции.

Трубку сняла Катерина Мироновна, она и сообщила Нилке приятную новость: Рене обещал приехать уже завтра.

– Что ему здесь делать? – Сердце совершило такой кульбит, что Нилка непроизвольно поднесла руку к груди.

– По-моему, он к тебе приедет, – подколола внучку баба Катя.