Самюэль, который после скандала с Паркером вынужден был убраться из Гастингса, проживал теперь в Лондоне; к нему-то и направился Тайтус. Однако вскоре выяснилось, что бывший капеллан разыскивается по обвинению в каком-то преступлении. Он был взят под стражу и препровожден в тюрьму, из которой, впрочем, сбежал. Снова оказавшись на воле, без гроша в кармане, он подался в Холборн, там вступил в некий клуб и сошелся с католиками. Именно они помогли ему получить место протестантского капеллана в домашней церкви убежденнейшего из католиков, герцога Норфолка.

Как раз в эту пору в Англии начали разгораться страсти по поводу вероломства иезуитов, и Тайтусу пришло в голову, что, возможно, почерпнутые сейчас у католиков сведения не повредят ему в дальнейшем. Он из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед католиками и вызнать тайны, которые потом придадут его измышлениям видимость правдоподобия.

Когда герцог отказал ему от места, Тайтус снова вернулся в Лондон, где и познакомился с Израэлем Тонджем.

Отец Тондж, ярый противник иезуитов, готов был посвятить борьбе с ними всю жизнь. Он написал немало трактатов и памфлетов об их гнусных происках, но, поскольку после обращения герцога Йорка в католичество многие его собратья по жанру начали делать то же самое, труды отца Тонджа особым спросом не пользовались. Он злился — не на тех, кто отказывался покупать его памфлеты, а опять-таки на папистов и пуще прежнего жаждал расправиться с ними. Наконец в лице Тайтуса Оутса он увидел того, кто поможет ему осуществить дело его жизни.

К тому времени Тайтус находился уже на грани голодной смерти и готов был выполнить все, что бы ему ни сказали.

Они начали часто встречаться и обсуждать план действий.

План этот состоял в первую очередь в том, чтобы Оутс сошелся с католиками, собиравшимися в холборнской кофейне под названием «Фазан». По слухам, в это заведение захаживал и кое-кто из католиков, служивших у королевы. Тайтус должен был познакомиться с Уитбредом, Пикерингом и другими священниками из Сомерсет-хауса — ибо королева, в соответствии с устоями своей веры, молилась в личной часовне.

Любопытно, что чаще всего в их беседах упоминались не святые отцы, а сама королева — ибо ее низвержение прельщало заговорщиков более всего. Ведь, считали они, если удастся доказать, что католичка-королева замыслила покушение на жизнь Его величества, страсти накалятся до предела, и в стране не останется ни одного проклятого иезуита, которому удалось бы избежать пытки и казни.

— Король известный распутник, — облизывая губы, говорил Оутс. — Он с радостью ухватится за возможность избавиться от надоевшей королевы.

Выслушав это самоуверенное заявление, отец Тондж положил руку на плечо своего сообщника. Он знал историю Уильяма Паркера и понимал, что Тайтус порой чересчур увлекается игрой собственного воображения.

— Имей в виду, — предостерег он, — это тебе не наговор на сельского учителя. Это обвинение самой королевы в государственной измене. Король, конечно, распутник, но с женщинами, в том числе и с собственной супругой, он всегда был исключительно великодушен. Мы будем долго готовиться к решающему броску, по крупицам собирая нужные нам сведения. В таком деле спешить нельзя. Нам придется зажать в угол множество мелких людишек, прежде чем браться за главное и разоблачать злоумышление королевы.

Глаза Тонджа горели возбуждением. Он искренне полагал, что королева должна вынашивать мысль об убийстве короля, поскольку была убежденной католичкой, а все католики, считал отец Тондж, заведомые злодеи.

Полуприкрытые глазки Тайтуса масляно поблескивали из-под нависающих бровей. Его мало заботило правдоподобие возводимых ими обвинений: был бы только хлеб, да крыша над головой, да возможность потешить свое ненасытное воображение, которому для довольства требовалось всякую минуту кого-то очернять.

План отца Тонджа отличался изрядной сложностью и запутанностью. Тайтус должен был не просто сойтись с католиками, но непременно сделаться католиком, ибо только таким путем они могли добыть сведения для своего великого разоблачения, сулившего им обоим богатство, славу, вечную благодарность короля и в особенности его министров, самым заветным желанием которых было изгнание королевы и герцога Йорка.

Итак, Тайтус, «сделавшись» католиком, поехал на учебу в Испанию, в Вальядолидский колледж, из которого, впрочем, вскоре был исключен. И хотя никаких особенных знаний за время обучения он не приобрел, зато успел неплохо познакомиться с жизнью иезуитских священников. Немедленно после его возвращения в Лондон они с отцом Тонджем засели за сочинение великого папского заговора.

Перво-наперво следовало сообщить королю, что Гроуву и Пикерингу, двум иезуитам, с которыми Тайтус познакомился на Флит-стрит, поручено во время прогулки по парку застрелить короля, за что им будет выплачена немалая сумма — полторы тысячи фунтов. Вслед за королем та же участь постигнет кое-кого из его министров, после чего французы захватят Ирландию, а на престол взойдет новый король — герцог Йорк, который тут же созовет новый, иезуитский парламент.

То было лишь начало грандиозного плана; засим предполагалось разоблачить множество мелких и крупных заговоров и, добившись наивысшей всеобщей ажитации и смутив самого короля, переходить к завершающему этапу — обвинению вероломной королевы.

Бывший капеллан, перед которым замаячили невообразимые доселе возможности, заволновался.

А когда отец Тондж, вернувшись после королевской аудиенции, сообщил, что тайный противник иезуитов, подкинувший ему под дверь известные бумаги, должен предстать перед королем Тайтус не скрывал своего ликования.

С первого же взгляда собеседник внушил Карлу непреодолимое отвращение.

Однако Тайтуса, с детства привычного к отвращению окружающих, такая мелочь смутить не могла. Он пришел сообщить королю о тайных замыслах проклятых иезуитов и намерен был это сделать, поскольку располагал для этого всеми необходимыми сведениями.

Теперь он мысленно благодарил Уильяма Паркера за то, что в свое время тот кое-чему его научил.

Рядом с Карлом сидел и его брат, поскольку, по словам короля, все эти заговоры и контрзаговоры касались герцога Йорка в не меньшей мере, чем его самого.

— Совершенная нелепица, — заявил Карл, ознакомившись с содержанием бумаг. — Вранье от начала до конца.

От стоявшего перед ним человека веяло крупными неприятностями — а именно неприятности Карл ненавидел более всего; поэтому его взгляд, устремленный на посетителя, был холоден.

— Итак, вы учились в Вальядолиде?

— Да, Ваше величество.

— И жили среди иезуитов, чтобы втереться к ним в доверие и выведать у них побольше секретов?

— Истинно так, Ваше величество.

— Экое рвение! — насмешливо заметил король.

— Я действовал исключительно в интересах Вашего величества.

— В ваших бумагах сказано, что в Мадриде вы встречались с доном Хуаном Австрийским.

— Совершенно верно, Ваше величество.

— Не соблаговолите ли вы описать его наружность?

— Рад буду угодить Вашему величеству. Он высокого роста, смуглый, сухощавый...

— Не скажу, чтобы вы очень угодили мне, — с усмешкой прервал король, — зато наверняка угодили бы ему, поскольку, будучи низеньким рыжеватым толстячком, он, вне всякого сомнения, желал бы казаться выше, чем он есть на самом деле.

— Ваше величество, возможно, черты этого человека и впрямь стерлись уже из моей памяти, но ведь всех не упомнишь, а мне приходилось встречаться со многими важными персонами...

— Со многими персонами, столь же важными, как дон Хуан? О, господин Оутс, я вижу, вы птица высокого полета!

Тайтус, однако, стоял на своем. Он прекрасно видел, что хотя король и поймал его на лжи, зато остальные готовы верить каждому его слову. Разница состояла лишь в том, что они хотели ему верить, а король не хотел.

— Так вы говорите, — продолжал Карл, — что иезуиты готовы убить не только меня, но и моего брата, если он не перейдет на их сторону, и что они получили от Его преподобия Лашеза, духовника Людовика Четырнадцатого, десять тысяч фунтов?

— Да, Ваше величество.

Приближенные Карла вслушивались в разговор с растущим вниманием: все знали, что Лашез действительно был духовником французского короля.

— И что такая же сумма уже обещана им другим лицам?— Да, Ваше величество. Еще десять тысяч обещаны иезуитам от имени де Кордубы Кастильского.

Слова Тайтуса снова произвели желаемое впечатление на слушателей. Все-таки поездка в Вальядолид не прошла даром: за время пребывания в Испании он многое узнал. Не беда, что он так опростоволосился с доном Хуаном Австрийским: никто, кроме короля, не придал этому особого значения.

— Значит, вы утверждаете, что Лашез передал иезуитам десять тысяч фунтов. В таком случае, не затруднит ли вас сообщить нам, где именно это произошло? Быть может, вы и сами при этом присутствовали?

— Точно так, Ваше величество. Это было в одном из принадлежащих иезуитам домов, возле Лувра.

— Какая чушь! — воскликнул король. — У иезуитов никогда не было ни одного дома ближе, чем в миле от Лувра!

— Но, Ваше величество, — вкрадчиво произнес Тайтус, — вряд ли честному протестанту, каким вы, безусловно, являлись в Париже, могли быть известны все места тайных сборищ иезуитов.

— Аудиенция закончена! — объявил Карл. — Я не желаю больше этого слушать.

И, взяв под локоть своего брата, король удалился вместе с ним.

— Он попросту лгун и мошенник, — на ходу говорил он Джеймсу. — Не верю ни единому его слову.

Однако слухи о страшном папском заговоре расползались по лондонским улицам как чума. Люди толпились там и сям, живо обсуждая дошедшие до них подробности. Вспоминали и Пороховой заговор, и страшное правление Марии Кровавой, когда черные дымы Смитфилда, казалось, навеки застлали небо и славную английскую историю.

«Долой папистов!» — кричали лондонцы. Они не желали ждать судебных разбирательств. Они сбивались в отряды и шли громить католиков без суда и следствия.

Один из подозреваемых, на которых указал Тайтус, был некий Коулмен, личный секретарь ярой католички герцогини Йоркской. У него обнаружили документы и письма от того самого преподобного Лашеза, поскольку он и в самом деле был французским шпионом.

И как бы скептически ни был настроен сам король, слухи множились день ото дня. Кровь вскипала в жилах простого люда при одном упоминании о заговоре, в истинность которого они верили непреложно. Иезуитов надо отловить и предать смерти! Тайтус Оутс — герой! Он спас короля и всю страну от проклятых папистов.

Оутса поселили прямо в Уайтхоллском дворце. И по всем королевским покоям разносился его вечно гнусавый, но пронзительный голос: он клял папистов на чем свет стоит, он торжествовал, он был на вершине славы, к которой стремился так давно и упорно, он принадлежал теперь к сильным мира сего, а не к презренным отбросам общества; им восхищались все до единого. Он был Тайтус Оутс, обличитель папистов, герой дня и века.

Король по-прежнему считал его проходимцем, но оставил все на усмотрение министров и удалился в Ньюмаркет — будь что будет.

Тайтус же плел новые сети, строил новые козни и подыскивал себе новые жертвы. Он сохранит и приумножит свою славу — чего бы это ни стоило.

Екатерина жила в постоянном страхе.

Покои королевы в Сомерсет-хаузе полнились ощущением надвигающейся беды. У нее так мало истинных друзей! Как благодарна она графу Кастлмелору, португальскому аристократу, приверженцу Альфонсо, который вынужден был покинуть родные края, когда Педро пришел к власти. Граф жил теперь под ее защитой и скрашивал королеве эти тяжелые Недели, пока в стране нарастала волна гнева и разрушения.

Преданные слуги приносили вести — одну страшнее другой. В покои королевы даже проникали крики с улицы: яростные возгласы нападавших и слабые протесты несчастных жертв. Ее ушей достигали дикие слухи о знакомых, уважаемых ею людях, которых схватили и поволокли на допрос. «Долой папистов! Долой рабство!» — эти слова звучали повсюду и заглушали любой шепот и стон. Тайтус Оутс сплотился с отцом Тонджем и его подручными. Вместе они измышляли все новые и все более невероятные обвинения против тех, кто осмелился встать на их пути.

Король, с отвращением взиравший на скандал и уверенный, что Тайтус — отъявленный лжец, почувствовал настроение своих подданных и понял, что следует быть осторожнее. Его брат — католик. К тому же вполне возможно, что секретное Дуврское соглашение известно чересчур многим и его самого тоже подозревают в связях с папистами. Он боялся теперь выказывать свое доброе расположение к иноверцам. Человеком он был проницательным, да и трагедий успел пережить немало. Они научили его осмотрительности. Он хорошо помнил — хотя был в ту пору совсем ребенком, — какая атмосфера царила в стране накануне гражданской войны, той самой войны, которая кончилась поражением его отца. Сейчас в воздухе ощущалась та же тревога. Он знал, что Шафтсбери и Бэкингем, вместе с другими влиятельными людьми, жаждут покончить с герцогом Йорком. Он знал, что они замышляют расправиться с Екатериной и хотят либо развести его и женить на девице, которая произведет на свет сына-протестанта, либо вынудить признать Монмута законным наследником английского трона.