Зия Самади - Избранное. Том 1

— Следовательно, просчитались: мы — доверившись Японии, а вы — Англии?

— Ответ — в нашем собственном нынешнем положении, ваше превосходительство, Вы искали покровительства на востоке нашего мира — у Японии, мы — на западе, у англичан. Мы сыты пустыми обещаниями. По существу, мы закрыли глаза на требования века, обрядились в ветхие лохмотья. Теперь глаза у меня открылись, я понял, что одряхлевшие силы не только не сумеют овладеть Восточным Туркестаном, но и не удержат в когтях захваченное раньше: Англия — Индостан, Япония — Маньчжурию.

— Однако в нашей борьбе внешняя поддержка не основное условие победы, не так ли, ваше превосходительство? Ведь можно объединить внутренние силы!

— Опоздали. Шэн Шицай успел раздробить их. Столкновение Ходжанияза с Ма Чжунином ярко доказывает это.

— Таким образом, вы отреклись от исламского единения, дамолла?

— Нет! — вздернул руки Сабит. — Умру, но от цели своей не откажусь! Я повторил лишь то, что сложилось на практике, только!

— Мне, лично мне, очень не хотелось, чтобы народ Восточного Туркестана был вновь обречен на произвол китайских властителей.

— Мы опять повторили ошибки прошлых воин за освобождение. Верю, что освободительная борьба не пришла к концу. Народ почувствовал вкус свободы и независимости. Будущие борцы за свободу, возможно, не повторят нас, найдут путь, соответствующий времени…

— Благодарю за открытую сердечную беседу, уважаемый дамолла. — Бэйда по-дунгански наклонил голову, но вместо того, чтоб распрощаться, остановился у двери. — Что же сказать мне Га-сылину?

— Воля ваша, Бэйда. В нынешнем моем состоянии нет разницы между злобой и благосклонностью окружающих.

Кашгарцы, можно сказать, все высыпали на улицы, на плоские крыши домов — смотрели вверх. В высоком небе, раскинув по-орлиному серебристые крылья, кружила в воздухе железная птица. Она не опасалась нацеленных в нее выстрелов — мало-помалу опускалась все ниже.

— Эй, люди! Это и есть айлипран! Укрывайтесь в доме! Сейчас с неба бомбы полетят! — закричал кто-то сведущий.

— Разбегайтесь! Если у бомбы разрывается брюхо, то дома переворачиваются крышей вниз! — крикнул другой.

— Вот оно: когда с неба посыплются беды — придет конец света!

— Столько пуль выстрелили — и никакого толку!

— О всевышний! Невиданное показал, охрани теперь от бед и напастей…

Это был первый самолет над Кашгаром. Люди хоть и побаивались, а все же не расходились, продолжали смотреть вверх. Самолет заметно уменьшился, потом, наклонившись носом, заскользил вниз, как голубь турман, и точно в этот момент из него посыпалось в небо что-то белое, как снег.

— Вот вам! Не говорил ли я! — раздался опять голос сведущего человека. — Это и есть белая бомба!

— Беги! Бегите!

Поднялся шум. Находившиеся здесь Шапи и Аджри взобрались повыше, закричали, что было сил:

— Братья, не бегите!

— С неба падают не бомбы — бумажки!

— Кто пугал бомбами — подстрекатели!

Некоторые остановились. Листовки опускались на крыши и улицы, устилали землю, будто листвой. А самолет улетел к северу.

— Почитаем. Кто грамотный?

— Я прочту! — И Аджри начал читать:

«Люди Кашгара! Вы теперь идете к свободе! Мы с Ходжаниязом-хаджи заключили соглашение и прекратили воевать. Если Ма Чжунин сложит оружие подобру, и его не оставим в стороне. А если вздумает сопротивляться — грех будет за ним, мы сотрем его с земли! Положим конец многолетней войне, установим мир и спокойствие…»

У людей не хватило терпения дослушать листовку до конца, они загудели:

— Ходжанияз сторговался-таки с Шэном!

— Хе, как бы и нас не продал?!

— Что произошло? Все в голове перемешалось!

— Верно говоришь. Кому из них верить?

— Прекратили воевать, наступил мир — это хорошо.

Появился конный патруль. Солдаты стали собирать листовки, а людям предложили разойтись. Применять силу, как прежде, не стали.

— И что вы скажете? — спросил Аджри по пути домой.

— Ты о чем?

— Я о соглашении Ходжанияза с Шэн Шицаем.

— Дело конченое, — удрученно ответил Шапи. — Опять обречены будем на рабские оковы — снова одурачили нас…

Больше они ни о чем не говорили. В этот момент оба не могли ни размышлять, ни беседовать.

2

Ма Чжунин расхаживал по комнате, ощущая себя зверем в железной клетке. Он обложен со всех сторон. Лицо его, лишенное всякого выражения, напоминало скорее всего лицо человека, решившего покончить с собой. Он овладел Кашгаром, но надежда собрать силы для борьбы с Шэн Шицаем оказалась несбыточной. Какая-то часть высших слоев духовенства и корыстолюбцев поддержала его, однако народ не поверил и не пошел за ним. Шэншицаевские и зарубежные агенты препятствовали его деятельности, мешали на каждом шагу, а теперь войска Шэн Шицая и Ходжанияза окружили и начали сжимать с обеих сторон.

Ма Чжунину не хочется даже смотреть на лежащее на столе письмо. Это проклятое письмо — требование Шэн Шицая. Дубаню хочется безоговорочной капитуляции. В случае мирного разоружения с просьбой о пощаде Ма Чжунину и его соратникам предусмотрены «соответствующие» должности. Слово «капитуляция» для Ма Чжунина тяжелее смерти. Гордый, безгранично уверенный в себе «юный командующий» понимал неизбежность разгрома, но честь не позволяла ему покориться беспомощной безвыходности. С отяжелевшей от дум головой Ма Чжунин решил последний раз посоветоваться со своими соратниками и пригласил их.

Пришли Ма Шимин, Ма Хусян, Бэйда, Ма Чжинсян. Четыре «чахарских утеса» не думали о печальном повороте в своих судьбах. Они сочувствовали Га-сылину, которого сами вырастили, сами возвысили до главнокомандующего, и сейчас, в самый тяжелый момент, они не отвернулись от него. Они стояли, готовые без колебаний тут же выполнить все, что скажет Га-сылин.

— Что будем делать, братья? — голос командующего был по-обычному спокоен.

— Заявляем о готовности исполнить ваши пожелания, — проявил уважение Ма Шимин.

— Нет, говорите вы, я так хочу.

— Будем драться до последнего! — задиристо предложил Ма Хусян.

— Лучше действовать сообразно обстоятельствам. Война не избавит нас от гибели, кроме того, народу…

— У тебя до самой могилы, наверное, слово «народ» не сойдет с языка! — фыркнул на Бэйда Ма Хусян.

— Именно так, — дал отпор Бэйда. — Мы не получили поддержки народа и вот до чего дошли.

— Бэйда прав, — произнес Ма Чжунин. — Мы ошиблись, когда с самого начала не прислушались к пожеланиям здешнего народа, и теперь остались в одиночестве, — сказал он тоном человека, жалеющего, что слишком поздно осознал допущенную ошибку.

— Вывод Га-сылина справедлив. Мы не отличали врагов от друзей. Поэтому…

Ма Хусян опять перебил:

— Что нам делать теперь?

— В нынешнем положении продолжать войну значит совершить глупость, — резко бросил Га-сылин.

— Иными словами, соглашаемся с условиями Шэн Шицая, уважаемый Га-сылин? — нервно спросил Ма Хусян. Он набил табаком китайскую трубочку, раскурил ее, заполнив комнату удушливым дымом.

— Сдаваться не будем! — твердо сказал Га-сылин. Он внимательно оглядел каждого из соратников. — Мое решение: прославленную тридцать шестую дивизию сохранить, командиру дивизии Ма Хусяну взять Хотан, Я выезжаю за границу искать помощи…

Военачальники, словно не поверив своим ушам, переглянулись. Но никто не осудил и не одобрил решения Ма Чжунина. В комнате воцарилась тишина, какая бывает, когда люди покоряются судьбе.

— Это мое последнее решение! — Ма Чжунин как бы подводил итог собственной жизни и деятельности…

3

Невзрачный по природе Бугра усох еще больше, сделался совсем маленьким. Трагическая гибель младшего брата Шамансура, падение республики, переход Ходжанияза к Шэн Шицаю и, наконец, начавшееся продвижение дивизии Ма Хусяна к Хотану развеяли в прах излюбленные мечты Бугры. «Падем и в этот раз — когда-то встанем? — печалился он. — Ма Хусян идет ка Хотан, устоим ли? А очень скоро Шэн Шицай, несомненно, выгонит Ма Хусяна. В какую силу мы, в сущности, верили? Чему — могуществу аллаха или соблазнам иностранцев?»

Будто невидимая сила подняла его, он вскочил и принялся разыскивать что-то среди книг на полке. Книги теперь валялись в беспорядке, а Бугра продолжал ворошить их, ища ответа на вопросы.

— Вот, вот они, доказательства того, кто такие уйгуры! — закричал Бугра, отобрав несколько книг по истории. Это были «Всеобщая история», «Записки по уйгуро-тюркской истории», «Записки Бабура», «Китайская история», «Тамерлан», «Мустафадел ахбар», «Талифекел ахбар». Он раскрыл «Тарихи Рашиди» мирзы Мухаммед-Хайдера. — Это ли не доказательство? Оставим древние времена — всего четыре с половиной века назад образовался Восточнотуркестанский султанат, наши предки основали государство Саидия, почему же мы не можем добиться самостоятельности?..

Нияз-алам и вошедшие с ним четыре человека были поражены видом Бугры.

— Кто-то огорчил вас, ваше сиятельство? Мы зайдем потом. — Нияз-алам приготовился уйти.

— Никто, кроме самого себя, меня не обидел, господа. — Бугра жестом пригласил гостей в соседнюю комнату. — Садитесь.

— Что будем делать? — спросил Нияз-алам.

— А как думаете вы?

— Проливать кровь бессмысленно. Если бы договориться с Ма Хусяном.

— Договориться? — задумался Бугра. Он сам пришел к такому же выводу несколько дней назад, но нервное расстройство и тяжелые беспорядочные размышления не позволили прийти к окончательному решению.

— Нам выгоднее договориться, — повторил Нияз-алам.

Так же думали и вошедшие с ним.

— Договоримся или нет — в любом случае Ма Хусян овладеет Хотаном. А потом станет хозяйничать Шэн Шицай, — скорбно сказал Бугра. — Самое подходящее — сдать Хотан по доброй воле.

— Значит, сами отрекаемся от власти?

— Да, — вздохнул Бугра. — Верх взял Шэн Шицай. А условия для него создали мы.

— Наузямбилла! — горестно вздохнули деятели хотанского правительства в ответ на жестокие, но соответствующие реальной правде выводы Бугры. Они поняли, что все уходит из их рук, никакие попытки не помогут нм сохранить власть. Однако, уповая на аллаха, они ожидали еще какой-то призрачной помощи.

Недолго тянулось последнее совещание «узкого круга» правителей «хотанского исламиата». Как дунгане покорились намерениям Ма Чжунина, так и хотанцы в один голос поддержали предложение Бугры:

1. Пойти на уступки Ма Хусяну.

2. Припрятать казенное золото и серебро.

3. Махамматимину Бугре переправиться за границу, где создавать возможность «исцеления родины», а в подходящее время — и для «продолжения освободительной борьбы».

Просуществовавшее год с лишним «хотанское падишахство» с этого дня прекратилось…

1

Как в детской игре «Войдешь — выскочу», одни войска входили в Кашгар, другие оставляли его. В тот день, когда мачжуниновцы бежали из города, туда вступили дивизия шэншицаевских войск со своим командиром и уйгурские отряды под командованием Махмута.

Ходжанияза на специальном самолете увезли в Урумчи. Кашгарцам надоели частые, как непостоянная погода, перемены власти, последние события они приняли с безразличием, по поговорке: «Кого брат возьмет, та и невестка твоя». Три года грабежей и разбоев, убийств и лишений не успокоили людские души. Жители отчасти были рады тому, что в Кашгар вошли национальные отряды Махмута, однако присутствие в кашгарском Новом городе китайских солдат ощущалось так, будто рядом с овцой привязали волка. И все-таки время военного смятения миновало, начиналась «новая эпоха», и, чтобы громогласно возвестить о ней, была задумана грандиозная церемония на площади Хейтка.

Оповестили даже отдаленные селения, и народ стал стекаться на площадь. Перед глазами людей возвышалась наподобие шапки сцена, обшитая пестро-зеленоватым полотном, на передней ее стенке лозунги по-уйгурски и по-китайски: «Торжественное собрание кашгарского народа», «Да здравствует единение народов Синьцзяна!» В центре красовался огромный портрет Сунь Ятсена. По бокам трибуны установили государственные флаги, внизу разместились музыканты в военной форме.

— Кто это нарисован, смотрит как живой?

— Наверное, новый падишах!