Логан Ченс - Изучи меня

— Уютно, — говорит она, оглядывая небольшое пространство. Оно кажется еще меньше, когда она рядом со мной наедине.

В комнате некомфортная температура, и она подходит к термостату и настраивает его. Я хотел бы ослабить напряжение между нами (ну, не совсем, нянчиться с ней — не мой приоритет). Вместо этого я бросаю свой чемодан на кровать, расположенную ближе всего к ванной.

— Полагаю, я займу эту.

Не поднимая на меня своих глаз, она кладет чемодан на другую кровать, расстегивая его. Когда мы будем спать сегодня ночью, нас будет разделять только один фут. Из-за которого, давайте смотреть правде в глаза, я в любом случае, не слишком много посплю.

— Я собираюсь принять душ, — говорит она, хватая из чемодана сменную одежду.

Она делает это так быстро, и это почти смешно, пока я не вижу в ее руке белые кружевные трусики. Я развязываю галстук. Почему здесь так чертовски жарко? Ее лицо вспыхивает, когда она видит, что мой взгляд не отрывается от тонкого клочка материи в ее руке. Она достает из чемодана сумку с туалетными принадлежностями и бросается в ванную.

Закрыв глаза, я щипаю себя за переносицу. Мне нужен гребаный алкоголь.

— Я иду в бар внизу, — кричу я в дверь ванной, откуда слышен звук душа. Она уже голая?

Черт, мне нужно отсюда выбраться.

Через пять минут, я потягиваю свой скотч и смотрю на бутылки с алкоголем за барной стойкой.

Эта ситуация — полный капец. Мне еще никогда не приходилось бороться с влечением к студентке. Прямо сейчас, она принимает душ. Бля. Мой член становится твердым, когда мне на ум приходят картинки о ее намыленной фигуре. Она ниже моих шести футов[1], по крайней мере, на полфута[2]; ее грудь достаточно полная, чтобы заполнить мои большие ладони; а ее задница — это совершенство. Я бы многое отдал, чтобы ворваться в дверь ванной комнаты и взять ее сзади, прямо в душе.

Но я этого не сделаю.

Я больше никогда не потеряю контроль.

Мне нужен контроль. Моя жизнь — гребаный беспорядок.

И это все — моя вина.

Стыд заполняет меня, когда я думаю обо всем, что привело меня к этому состоянию в моей жизни.

Фатальная ошибка.

Это я.

Я когда-то жил в Чикаго и любил его; сияющая звезда, один из лучших врачей в своей области. Я посвятил свое время работе и любил спасать жизни.

Итак, почему я теперь профессор в Нью-Йоркском Университете? Да, хороший вопрос.

Трудно точно определить, когда твоя жизнь начинает двигаться по неверному пути.

Однажды ты просыпаешься, и вот, ты там — в другом городе и выполняешь работу, которую не любишь.

Ненавижу преподавать. А мои студенты ненавидят меня. Я осведомлен о кривотолках и слухах обо мне. Некоторые называют меня одним из самых жестких и неуживчивых профессоров в кампусе. Я горжусь этим. Жизнь тяжелая, а иногда и беспорядочная. Ради будущего, они должны усердно учиться.

Меня тошнит от того, что я изо дня в день смотрю на студентов, входящих в мою аудиторию, а их полные надежды сердца очарованы мечтой быть врачом. Когда-то и я был таким.

Спасение жизни было моим призванием, моей единственной истинной миссией. А сейчас? Сейчас я стал жалким.

Чокаясь со своим отражением в зеркале за барной стойкой, я глотаю оставшуюся часть моего скотча и показываю бармену, что хочу еще. Смех привлекает мое внимание, и я вижу нескольких моих прежних коллег, сидящих за столиком не слишком далеко от меня.

Дерьмо. Я стараюсь сесть так, чтобы меня не было видно. Надеюсь, что они меня не заметят. Но мне не везёт.

— Доктор Дейл, сюда, — кричит Уильям через все помещение. Его громоздкое тело выпирает и нажимает изнутри на пуговицы его оксфордской рубашки, когда он машет своей рукой, словно я его и так не вижу и не слышу.

Я поднимаю очки на лоб и потираю глаза. Улыбаясь, я хватаю свой напиток и направляюсь к ним. Не избегаю неизбежного.

Трое мужчин, все лысые и старше меня, сидят за глянцевым деревянным столом.

Стол заставлен пустыми стаканами, и я смеюсь, прежде чем сесть. Из аудиосистемы Элтон Джон завывает грустную песню о свече или чем-то в этом роде, и атмосфера в баре говорит о том, что скоро настанет время закрытия. Слава Богу, эта пытка будет непродолжительной.

— Здравствуйте, давно не виделись, — приветствую я их. Мой голос гладкий и твердый, он не дает и намека на враждебность, которую я чувствую. С тех пор как я последний раз видел этих людей, прошло много времени. Ну, если бы прошло еще больше, я бы не особо и жалел. Лучше быть где угодно, чем здесь. Прямо сейчас, я хочу быть в душе со своей ассистенткой.

— Дейл, как ты? — спрашивает Гэри, известный доктор из «Чикаго Хоуп». Вот оно.

Началось.

— Мой нос зажил, спасибо, что спросил.

А вот и продолжение.

— Я знаю, что у тебя тогда был трудный день, поэтому оправдываю и не злюсь на тебя. Я разговаривал с твоим отцом, слышал, ты сейчас преподаешь анатомию в Нью-Йоркском Университете?

Я откидываюсь на спинку стула, вытягиваю ноги и смотрю на хрустальный стакан, наполненный скотчем. Глотая его, я позволяю жжению утихнуть, прежде чем, наконец, ответить:

— Я задолжал вам извинения. Мне жаль. Но это было давно. И да, вы слышали правильно.

Гэри и Уильям обмениваются выражением жалости, и я уже хочу взорваться. Нет ничего хуже жалости. Необходимость убежать ползет по моему позвоночнику и почти поднимает меня со стула. Мне нужно выбраться отсюда.

— Нью-Йоркский Университет — отличное учебное заведение, — добавляет Чарльз. — Ну и как? Нравится там работать?

Когда я работал в «Чикаго Хоуп», Чарльз был моим наставником. Он — хороший человек, всегда ищет положительное, даже в том где его не существует. Один из ведущих нейрохирургов в мире, он может творить чудеса с человеческим мозгом. Я испытываю небольшой соблазн заставить его поработать над моим, чтобы я смог перестать думать о некой голой студентке, которая находится в моем номере.

Я выбираю меньшее из двух зол и решаю, что лучше буду бороться с искушением в виде своей студентки, чем просижу здесь еще минуту.

Вставая, я бросаю на стол несколько банкнот, и наконец, выдаю ему правду, прежде чем уйти:

— Я это чертовски ненавижу.

Я приняла душ, словно пытаясь смыть свое смущение после инцидента в самолете.

Когда я вернулась на свое место, то даже не могла на него смотреть. Он тоже сделал вид, словно ничего не произошло. И это к счастью, я не хочу говорить о деталях этого эпизода, никому и никогда.

Как глупо. Это бессмысленное влечение, которое я к нему испытываю, должно прекратиться.

Надев удобную пару черных пижамных штанов и розовую майку, я забираюсь в выделенную мне кровать. Я все еще немного пьяна, и поэтому отключаюсь, как только моя голова касается подушки.

Я просыпаюсь от какого-то звука и выглядываю из-под одеяла, чтобы увидеть как Хьюстон расстегивает рубашку. Я замираю и стараюсь не шевелиться, когда он снимает рубашку со своих широких плеч.

Бледный лунный свет проникает сквозь щель в занавеске, обрисовывая шесть твердых кубиков и выдающиеся грудные мышцы. Я бы многое отдала, чтобы их облизать.

Его руки двигаются к пуговице на поясе черных брюк, и мой разум замирает.

Профессор Дейл собирается снять брюки. Не могу поверить, что являюсь свидетельницей этого. Люди, вероятно заплатили бы деньги, чтобы посмотреть шоу, которое я смотрю. А у меня билеты на первый ряд. Бесплатно.

Он расстегивает ширинку, и начинается мучительный спуск. Хотелось бы, чтобы он уже просто сорвал их, как это делают стриптизеры. Ему нужны те брюки, которые разлетаются по боковым швам. Я хихикаю про себя при мысли о том, чтобы спросить сурового профессора Дейла, можно ли включить музыку для стриптиза, в то время как он снимает брюки, вертя задницей. А затем происходит то, чего я жду с момента начала этого представления: брюки с тихим шелестом падают у его ног. Вау. Его скульптурное тело великолепно. Я прохожусь своими глазами по длинным ногам к черным боксерам. Его косые мышцы указывают прямо на его член. Под материалом своих трусов, он выглядит мощным, впечатляющим, выпуклым. Его рука пробегает по члену, когда он приближается к своей кровати. Он откидывает покрывало и ложится в постель. Как разочаровывающе.

Шоу закончилось, а я даже не получила танца на коленях. Я уплываю в мечты о его теле, о том, как он заставляет меня кончать снова и снова. Меня снова будет звук. На этот раз это низкий стон.

Мои глаза открываются, и в темноте я разглядела, как Хьюстон бьется в постели, что-то бормоча. Я не знаю, будить ли его или оставить его лицом к лицу со своим сном.

Думаю, оставлять его в кошмаре будет жестоко.

Я отбрасываю одеяло и встаю над его кроватью.

— Профессор Дейл?

Ничего.

— Профессор Дейл? Хьюстон?

Блестящий пот покрывает его голую грудь, и его голова качается в отрицании на подушке.

— Нет, — рычит он.

— Хьюстон? Вы в порядке? — постель немного прогибается, когда я залажу к нему.

Сидя на коленях, я толкаю его в плечо. — Хьюстон, — говорю я немного громче.

Он выпрямляется как струна, его глаза раскрываются.

— Что? — через мгновение он фокусирует на мне свой взгляд. — Что вы делаете в моей постели, Марли?

— У вас был плохой сон.

Его кошмар, должно быть, был ужасным, исходя из того, как поднимается и опускается его грудь. Но именно его глаза что-то делают со мной. Они дикие, испуганные, полыхающие от напряженности. Я хочу поддержать и утешить его.

Он проводит рукой по своему промокшему от пота лбу.

— Убирайтесь из моей постели, сейчас же.

Он ведет себя холодно, терзаемый призраками. Холод скользит по моей спине, когда я покидаю его кровать.

— Простите. Я просто беспокоилась о вас, — говорю я мягким голосом.

— Я в порядке. Все в порядке, — говорит он, поворачиваясь на бок, спиной ко мне. — Возвращайтесь в постель, или мы проспим утром.

И, на следующее утро мы опаздываем.

Мы мчимся, и все время Хьюстон унижает меня, говоря, что я виновата в нашем опоздании.

Его жестокое отношение так и не изменилось во время съезда, и не сошло на нет, во время полета домой. По крайней мере, это гарантирует то, что не будет повторения инцидента, о котором мы никогда не будем говорить. После того, как мы забрали наш багаж с багажной ленты в зале прилета, он уходит, и я больше не вижу его до понедельника, когда я просыпаюсь… снова поздно.

Дерьмо. Как это происходит? Я никогда не опаздываю. В рекордное время я собираюсь, хватаю протеиновый батончик из кладовой и выбегаю в дверь. Как только я выхожу из дома, в меня бьет яркий солнечный свет. Поспешно направляюсь к метро, параллельно ища и вытаскивая из сумки солнцезащитные очки, чтобы защитить свои уставшие глаза и тут, в кого-то врезаюсь.

— Срань господня, мне очень жаль. Я не видела вас, — извиняюсь я, инстинктивно проводя своей рукой по твердой груди, в которую только что врезалась.

— Мисс Мерфи, вам следует обратить более пристальное внимание на то, куда вы идете, — я смотрю в темные глаза профессора Дейла.

Я отдергиваю руку от его груди, полностью униженная. Мое лицо горит от смущения.

— Профессор Дейл, мне очень жаль, — он стоит неподвижно, глядя на меня. — Солнце било в глаза, и я пыталась надеть солнцезащитные очки, так что я не обратила внимания, куда шла, — болтаю я.

Его взгляд пробегает по моему лицу.

— Вам стоит больше спать, мисс Мерфи. Таким образом, вы не будете всегда опаздывать. Опоздание недопустимо, — он смотрит на свои часы, а потом снова на меня. — У вас есть двадцать минут до начала занятий. Если у вас мало времени, возможно, вам нужно еще раз подумать, хотите ли вы быть врачом, — он поправляет свой темно-синий галстук. — Умирающий пациент не оценит вашу неспособность управлять своим временем.

С этой словесной пощечиной он оборачивается и быстро уходит. У его широких шагов есть цель: принижать всех на своем пути. Убирайтесь с его пути или будете свалены в груду обломков у его ног, одетых в дизайнерские туфли. Внемлю ли я его словам и направляюсь на занятия? Нет. Вместо этого я столбом стою, кусая свою губу, и зацениваю то как его задница, смотрится в темно-синих брюках. Он останавливается у края дороги и ловит такси. Как только он забирается в него, я вырываюсь из своих мыслей сексуального характера и мчусь к тротуару, чтобы сделать то же самое. Обычно я езжу на метро, но сегодня я хочу передышки. И, может быть, просто немного доказать, что я не разочарую умирающего пациента. Я буду рано.