– Я не шучу, – спокойно подтвердила Виктория. – И все решила давным-давно. Никогда не выйду замуж!

В этот момент она выглядела неотразимо прекрасной, и Оливия молча улыбнулась, не поверив сестре.

– «Давным-давно» – это когда именно? На сегодняшнем собрании суфражисток или на том, что было на прошлой неделе? По-моему, ты сама не понимаешь, что несешь.

– Не волнуйся, понимаю. И в жизни не стану ничьей женой, – убежденно объявила Виктория. – По-моему, семейная жизнь не для меня.

– Откуда тебе знать? Или таким образом пытаешься сообщить, что останешься старой девой и будешь заботиться об отце?

Оливия холодно усмехнулась. Сама идея показалась ей смехотворной! Уж скорее это ее судьба! Они знали, что у Виктории просто не хватит ни сил, ни умения. Неужели Виктория искренне верит, что будет счастлива в отцовском доме?

– Я этого не говорила. Но когда стану старше, возможно, переберусь в Европу. Думаю, мне понравится Англия.

Еще бы! Движение за права женщин зародилось именно там, хотя к суфражисткам в Англии относятся не лучше, чем в Америке. За последние несколько месяцев там были арестованы и осуждены несколько известных суфражисток. Но сказанное Викторией звучало настолько странно, чуждо нормальному восприятию, что Оливия еще острее ощутила пропасть между собой и сестрой.

– Тебе следовало бы выйти замуж за Чарлза Доусона, – поддразнила Виктория, когда девушки одевались к ужину, – раз уж считаешь его таким милым.

Она подтянула молнию на платье Оливии и повернулась спиной к сестре, в свою очередь ожидая такой же услуги. Это новое изобретение только вошло в моду и, уж конечно, было куда удобнее бесконечного ряда пуговок, управляться с которыми было настоящей мукой.

– Глупости! – раздраженно пробормотала Оливия. – Я видела его два раза в жизни.

– Но он тебе нравится, и не вздумай отрицать. Я точно знаю.

– Нравится, и что из этого? Он умен, приятный собеседник и всегда готов прийти на помощь, когда моей сестрице грозит тюрьма. Может, если у тебя войдет в привычку проводить время в полицейском участке, мне в самом деле стоит выйти за него или на худой конец самой стать адвокатом.

– Последняя перспектива куда привлекательнее, – решила Виктория.

К тому времени, когда настала пора спускаться вниз, сестры успели помириться и Оливия почти простила Викторию за бурный день, хотя заставила поклясться, что та будет держаться в стороне от демонстраций во время пребывания в Нью-Йорке. Ей и в самом деле не хотелось непрерывно вызволять Викторию из беды. Та неохотно согласилась, и выкурила папироску в ванной, пока Оливия причесывалась и читала ей наставления о том, как отвратительно выглядит курящая дама. Но Виктория засмеялась и заявила, что она становится все больше похожа на Берти.

– Если Берти когда-нибудь узнает, что ты куришь, она просто тебя убьет! – вспылила Оливия, хотя должна была втайне признать, что Виктория, сидевшая на краю огромной ванны, выглядит невероятно привлекательной в одном из купленных Оливией платьев, ярко-красном, чуть короче, чем обычно, сшитом по последней моде, которое очень ей шло.

– Мне ужасно оно нравится, – похвалила Виктория, когда они шли по лестнице, обняв друг друга за талии. – Впрочем, как все наряды, которые ты выбираешь. Кто знает, возможно, я проживу всю жизнь рядом с тобой и забуду о Европе.

– Я бы не возражала, – мягко ответила Оливия, которой стало грустно при мысли об их, пусть и отдаленной, разлуке. Она не позволяла себе думать о замужестве, потому что не могла покинуть отца и сестру. Все равно что оставить часть себя самой, ведь без них она ничто. – Не представляю, как это мы вдруг расстанемся, – вздохнула она, глядя в знакомое до мельчайших черточек лицо. Ее собственное отражение. – Никак не представляю.

Виктория улыбнулась и нежно поцеловала сестру в щеку.

– Тебе и не придется, Олли. Вряд ли я отважусь куда-то отправиться без тебя. Это все моя глупая болтовня, – уверила она, чувствуя, что расстроила сестру своими разговорами о Европе. – Останусь дома и, когда потребуется передышка, впутаюсь в очередную схватку с полицией.

– Попробуй только, – погрозила пальцем та, но тут же замолчала при виде Берти в черном шелковом костюме, собственноручно скопированном Оливией из французского журнала. Костюм выглядел на редкость хорошо, и Берти надевала его каждый раз, когда ужинала вместе с хозяевами, что считала большой честью.

– Интересно, – где ты была весь день, Виктория? – осведомилась она, как только все расселись. Девушки как по команде отвели глаза и принялись развертывать салфетки.

– В музее. Там открыли великолепную выставку Тернера из Лондонской национальной галереи.

– Неужели? – удивилась Берти, широко раскрыв глаза и притворяясь, что верит воспитаннице. – Нужно бы и мне посмотреть, пока мы еще здесь.

– Обязательно, – горячо поддержала Виктория.

Оливия молча рассматривала потолочную роспись, пытаясь представить, как все было при жизни матери и кто из дочерей больше похож на нее. Они с Викторией часто размышляли над этим, но знали, что отец не любил обсуждать свою семейную жизнь. Даже после стольких лет рана так и не зажила.

– Хорошо, что ваш отец завтра приезжает, верно, девочки? – восторженно вопросила Берти, когда ужин подходил к концу и им подали кофе.

– Верно, – согласилась Оливия, думая о цветах, которые велела поставить в отцовскую спальню. Виктория, со своей стороны, гадала, сильно ли разозлится сестра, если она улизнет еще на одну демонстрацию, о которой слышала по пути в участок. И даже пообещала прийти!

Но в этот момент Оливия строго воззрилась на нее и покачала головой, словно поняла, о чем думает сестра. Такое случалось довольно часто, хотя обе не понимали, каким именно образом это происходит. Девушки будто бы слышали мысли друг друга, прежде чем они облекались в слова.

– Не смей, – прошептала Оливия за спиной Берти, когда они поднялись из-за стола.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, – чопорно поджала губы Виктория.

– В следующий раз брошу тебя на произвол судьбы и объясняйся с отцом сама.

– Сомневаюсь, – хихикнула Виктория, перекидывая через плечо длинные волосы. Она и в самом деле почти никогда и ничего не боялась. Даже угроза тюрьмы не произвела на нее особого впечатления. Интересно, но ничуть не страшно.

– Ты неисправима! – воскликнула Оливия, и девушки, поцеловав на прощание Берти, отправились в спальню. Оливия проглядывала модные журналы, а Виктория читала памфлет Эммалайн Панкхерст о голодающих заключенных. Она даже отважилась закурить папироску, зная, что Берти уже легла спать, и предложила Оливии попробовать, но та отказалась и села у окна, против воли вернувшись мыслями к человеку, о котором не могла забыть.

– Не стоит, – выпалила Виктория, наблюдавшая за сестрой.

– Что именно? – выдохнула Оливия, взглянув на лежавшую в элегантной позе с папиросой в руке сестру.

– Не думай о нем, – спокойно пояснила та, выпуская очередное облако дыма.

– О чем ты? – растерянно пробормотала Оливия. Опять это непонятное чудо! На этот раз настала очередь Виктории разгадать, что творится в голове у Оливии.

– Ты сама прекрасно знаешь. Чарлз Доусон. Когда ты разговаривала с ним, у тебя в глазах было точно такое же выражение. Он слишком скучен и ничтожен. Ты еще встретишь немало замечательных мужчин, я чувствую это.

При этом Виктория выглядела умудренной жизнью, опытной женщиной, но Оливия окончательно растерялась.

– Как ты узнала, о чем я думаю? – упрямилась она, хотя подобное случалось слишком часто.

– Так же, как и ты. Иногда у меня в голове звучат чьи-то слова. Будто диктует мой собственный голос, только раскрывает твои тайны. А временами мне стоит лишь взглянуть на тебя, чтобы обо всем догадаться.

– Иногда меня это пугает, – откровенно призналась Оливия. – Мы так близки, что я не знаю, где кончаюсь я и где начинаешься ты. Или мы в самом деле единое целое?

– Бывает, – улыбнулась Виктория, – но не всегда. Я люблю знать, о чем ты думаешь, и еще люблю удивлять людей и меняться с тобой местами, как мы ухитрялись делать. Иногда мне не хватает этого. Давай попробуем как-нибудь еще, пока мы здесь. Никто не догадается. Повеселимся как следует, хорошо?

– Теперь, когда мы повзрослели, мне не кажется это таким уж забавным. Обманывать знакомых… нехорошо!

– Не будь ханжой, Олли, ничего тут особенного нет! И никому не причинит зла! Все близнецы наверняка это проделывают!

Но сестры встречались с близнецами всего раз или два – и никогда со своими ровесниками. Обычно это были мужчины, и совсем не так неотличимо похожие друг на друга.

– Устроим что-то в этом роде, да поскорее, – снова предложила Виктория, всегда готовая пересечь границу дозволенного, но на этот раз Оливия только улыбнулась в ответ, и она поняла, что сестра не согласна. Они уже взрослые, и Оливия считает такой обман ребяческой глупостью.

– Поостерегись, не то превратишься в злую старую ведьму, – предупредила Виктория, и Оливия искренне рассмеялась.

– Может, к тому времени и ты научишься вести себя.

Близнецы обменялись нежными взглядами.

– Не рассчитывай на это, сестричка, – хохотнула Виктория. – Никогда я не научусь себя вести.

– И я тоже, – прошептала Оливия и ушла в ванную.

Виктория не двинулась с места, тоскливо глядя в окно.

Глава 3

Отец, как и предполагалось, прибыл в пятницу вечером. Донован специально поехал за ним, чтобы привезти в Нью-Йорк. К его появлению в доме все сияло и сверкало, а спальня благоухала ароматом любимых цветов. Даже садовники постарались вычистить дорожки и привести в порядок клумбы на случай, если мистеру Хендерсону захочется погулять, хотя по сравнению с тем, что было в Кротоне, здешние угодья представляли собой лишь небольшой островок зелени. Однако Эдвард был настолько доволен увиденным, что осыпал похвалами и комплиментами дочерей и Берти. Он никогда не делал исключения для Виктории, хотя знал, что та далека от хлопот по хозяйству. И сейчас с любовью глядел на своих девочек.

Поцеловав отца и услышав, как тот благодарит Викторию за всю проделанную Оливией титаническую работу, девушки весело засмеялись, поняв, что отец снова их перепутал.

– Погодите, вот заставлю вас носить цветные бантики в волосах и тогда уж не ошибусь, разве что опять решите меня одурачить, – шутливо пригрозил он.

– Мы уже сто лет как не менялись местами, папа, – жалобно протянула Виктория, и Оливия многозначительно качнула головой.

– Интересно, а кто прошлой ночью пытался подбить меня на что-то подобное? – поинтересовалась она, и Виктория предпочла сделать вид, что не слышит.

– Она не хочет, папочка! Такая стала зануда, – посетовала Виктория, но отец развел руками.

– Вы и без того изводите всех окружающих, которые никак не могут даже поздороваться с вами по-человечески, боясь, что вы обидитесь, если ваши имена перепутают!

Ему все еще было не по себе при воспоминании о дебюте дочерей в нью-йоркском обществе. Обе производили такое ошеломляющее впечатление, что, где бы ни появлялись, вокруг собиралась толпа поклонников. По мнению Эдварда, такой успех был несколько чрезмерным, и теперь оставалось лишь надеяться, что на этот раз подобного ажиотажа не случится. Что ж, завтра они едут в театр и там будет видно, прав ли он.

Сегодня Оливия велела приготовить любимые блюда отца – оленину, спаржу, дикий рис и моллюсков, привезенных сегодня утром с Лонг-Айленда. Кроме того, Донован по ее просьбе доставил овощи с их огорода в Кротоне, а на десерт подали шоколадный торт, и Эдвард, хоть и клялся, что такой десерт непременно явится причиной его смерти, все же съел огромный кусок. После ужина все трое пили кофе и отец рассказывал о развлечениях, которые их ожидают, о людях, с которыми предстоит познакомиться, о новых ресторанах, которые они обязательно посетят. Кроме того, он объявил Оливии, что хочет дать прием. Прошло много лет, с тех пор как они в, последний раз приглашали гостей, и теперь девочкам будет интересно встретить старых друзей, вернувшихся из Новой Англии и Лонг-Айленда, где они проводили лето. В конце концов, это открытие сезона!

Девушки зачарованно слушали отца, вне себя от радостного волнения.

– Собственно говоря, – сообщил он улыбаясь, – мы уже приглашены на бал к Асторам, а Уитни дают вечер, на котором будет чуть не весь город. Боюсь, дамы, вам придется с утра до вечера пропадать в магазинах.