— Ну, что касается моих апартаментов, это не слишком важно, — сказал Раф, и она почувствовала на себе его взгляд. — А о Джордже и Гарольде ты не заботилась?

Шарлотта отвернулась, слегка вздрогнув, но не от холода.

— На самом деле в эти последние годы мне было известно о них не слишком много, они в основном жили в Лондоне.

— Да, в особняке на Гросвенор-сквер. Я останавливался там на неделю, прежде чем отправился сюда. Необходимо было обновить гардероб. Купил этот плащ, шляпу. — Он вопросительно взглянул на нее: — Где моя шляпа, Чарли?

Ей действительно следовало перестать сочувствовать этому человеку.

— Во-первых, Шарлотта. И я отвечаю за ваших сестер, ваша светлость, а не за шляпу.

— Вот теперь я вспоминаю и этот нравоучительный тон. Ты бросила мою шляпу там, посреди дороги, да? Чтобы наказать меня за чепчик старой девы?

— Посреди дороги? Вовсе нет, — возразила она.

— Нет, это я оставил ее там, не так ли? Я несу за нее полную ответственность. Знаешь, Чарли, я бы не говорил это кому-то другому, но сознание того, что я теперь ответствен за все это, — Раф взмахом руки указал на Ашерст-Холл, свое имение, все свое наследство, — несколько пугает.

— Вполне могу представить, ваша светлость, — ответила Шарлотта, вздохнув при мысли о близнецах. — Когда на твои плечи внезапно сваливается ответственность, которую не ожидал, это порядком сбивает с толку.

— Гаррис, мой мажордом в Лондоне, порядком утомился, называя меня «ваша светлость» и не слыша ничего в ответ. Я понимаю, что это случилось не вчера, но только сейчас, когда возвратился в Англию, я стал осознавать всю важность произошедшего. Я удобно чувствовал себя капитаном Рафаэлем Дотри. И не уверен, Чарли, что справлюсь со всем этим.

Это прозвучало неожиданно откровенно и честно, и сердце Шарлотты снова потянулось к нему. Она, не раздумывая, положила руку ему на плечо.

— Ты прекрасно справишься, Раф. И все в Ашерст-Холл помогут тебе.

— Вот так уже лучше. Ты назвала меня Рафом. Пожалуйста, всегда называй меня так, Чарли… Шарлотта, — кивнул он, вздохнув.

Но, видимо, тут же вспомнил, что он — герцорг Ашерст и должен делать вид, что не подвластен страхам, опасениям и вообще любым человеческим слабостям.

— Я слишком долго держу тебя на холоде. Пойдем в дом.

Шарлотта представила лица девочек при встрече не только со своим братом (если его рослая фигура и внушительный вид произвели на нее такое впечатление, то каким он покажется сестрам?), но и с самой Шарлоттой Сиверс, которая стоит рядом с ним и глядит на них уничтожающим взглядом.

— Хорошо. По крайней мере, тебе следует позаботиться о своей голове.

— Забавно, но мой друг Фитц тоже много говорит о моей голове, хотя и не в столь вежливых выражениях. Вы с ним наверняка быстро найдете общий язык.

— Извини?..

— Не обращай внимания. Скоро Фитц прибудет сюда в моей карете, и объяснений не потребуется.

Парадные двери открылись, как только они поднялись по широким каменным ступеням.

— О, я вижу, лакеи моего покойного дяди любопытны, как всегда. За нами наблюдали, Шарлотта. Хорошо еще, что я не запятнал твою репутацию, попытавшись соблазнить тебя, пока мы стояли здесь.

— Ты бы не сделал этого, — произнесла Шарлотта, тут же придя в себя.

— Ну да, а должен был?

Она пристально взглянула на него.

— Знаешь, Раф, ты и наполовину не столь остроумен, каким себе кажешься.

— Да, и Фитц так считает.

Он взял ее под руку, и они вместе вошли в огромный вестибюль Ашерст-Холл. Дверь за ними сразу же закрылась, и холодный сырой день остался за порогом.

— Его светлость возвратился с Эльбы, — сообщила Шарлотта явно пораженному молодому лакею, который, вместо того чтобы тут же броситься к Рафу и помочь ему снять плащ, стоял открыв рот и, вытаращив глаза, глядел на нового хозяина.

— Билли, — тихонько подтолкнула его Шарлотта, — плащ его светлости.

— Какой большой, да, мадам? — продолжая таращиться, пробормотал Билли, прежде чем его оттолкнул в сторону Грейсон, чопорный седовласый мажордом Ашерст-Холл.

— Позвольте мне, ваша светлость, — сказал Грейсон, ловко принимая плащ Рафа и одновременно отвешивая безупречный поклон, официальный и одповременно подобострастный. — Могу я осмелиться приветствовать вас с прибытием домой? Я уже распорядился, чтобы предупредили леди Николь и Лидию. Они ожидают вас в большом зале.

— Спасибо, Грейсон, — сдержанно произнес Раф и повернулся к Шарлотте, чтобы помочь ей снять накидку. — Как хорошо быть дома. Моя дорожная карета вскоре будет здесь. Проследите, пожалуйста, чтобы позаботились о моем багаже, а также оказали достаточную помощь моему лучшему другу капитану Фитцджеральду. Он ранен, и его нужно как можно скорее перенести в спальню.

— Почту за честь, ваша светлость, — снова отвешивая поклон, сказал Грейсон.

— Почтет за честь? Бедняга, пожалуй, лопается от злости, что ему приходится кланяться мне, Он бы скорее спустил меня с лестницы, — прошептал Раф, когда они с Шарлоттой шли по широкому коридору, облицованному черно-белым мрамором, к двойной двери, ведущей в большой зал. — Знаешь, когда-то я подложил ему в постель жабу.

— Да. Двух жаб: одну под подушку, а другую под покрывало. Чтобы он решил, что уже все в порядке, когда уберет ту, которую вначале заметит.

Раф взял Шарлотту за руку, и она ощутила слабую дрожь во всем теле, в чем вполне отдавала себе отчет.

— И еще — хотя, думаю, ты знаешь об этом. Потолок в этом зале устроен так, что даже шепот слышен в каждом углу.

— Так какого же черта ты…

Они оглянулись. Грейсон следовал за ними шагах в двадцати. Его большие уши приобрели весьма подозрительный багрово-красный оттенок.

— Ступайте, Грейсон, ступайте! — бросил ему Раф и, слегка сжав руку Шарлотты, заставил ее ускорить шаг, в то время как Билли поспешил вперед, чтобы поскорей открыть двойные двери. — Я начал не лучшим образом? — прошептал Раф.

— Ох, не знаю, — ответила Шарлотта, озабоченно оглядывая огромный зал: где же Николь и Лидия? — Думаю, ты проявил хорошие манеры, упав к моим ногам. Ах, вот они, ваши дорогие, любимые сестры, которым не терпится приветствовать вас в вашем доме.

Шарлотта глядела, как Николь вскочила и нетерпеливым жестом указала Лидии, чтобы та тоже встала.

Они обе неподвижно стояли перед небольшим атласным диваном, словно их ноги приросли к полу.

Сейчас близнецам было по шестнадцать — уже далеко не те неуклюжие девочки, еще не вышедшие из детского возраста, которых Раф в последний раз видел перед тем, как отправился на войну. Шарлотта подумала, что они вряд ли узнали бы друг друга.

Внешне сестры-двойняшки выглядели совершенно разными. В сущности, все трое детей Дотри были мало похожи друг на друга.

Николь отличалась почти таким же черным цветом волос, как и у Рафа, но глаза ее были не золотисто-карие, а фиалковые — Шарлотта еще ни у кого не видела таких глаз. Выразительно изогнутые брови и длинные черные ресницы делали взгляд этих фиалковых глаз каким-то особым, почти завораживающим. Колдовским, как однажды почти всерьез заметил отец Шарлотты, добавив, что в прежние времена девушка несомненно окончила бы свои дни на костре.

У Николь была безупречная светлая кожа, но, так как она отказывалась носить шляпку и любила проводить время на воздухе, ее нос и щеки усеивали симпатичные веснушки, а румянец, столь неподобающий леди, лишь украшал ее.

Одним словом, Николь выглядела как всегда — цветущее дитя природы, полное озорства и проказ.

Лидия была полной противоположностью. У этой сестры Николь, похожей на их мать, волосы были пшеничного цвета, а глаза голубые, как летнее небо. Кожа ее не пестрела веснушками: она никогда не забывала надевать шляпку — и не потому, что боялась веснушек, а оттого, что ей говорили, что всегда следует носить ее. Застенчивая, тихая, прилежная, Лидия напоминала полураспустившийся бутон цветка, который, склонив головку, старается не привлекать внимания в своем укромном уголке сада, чтобы его не сорвали прежде, чем он будет готов расцвести. Сейчас Лидия стояла наклонив голову так низко, что Шарлотта могла видеть лишь эти огромные голубые глаза, в которых сквозило чувство вины.

Однако небольшой, тонко очерченный подбородок Николь был приподнят почти вызывающе.

Если бы художник смог запечатлеть сейчас позу сестер, не понадобилось бы никаких слов, чтобы описать их характер.

Или понять, кто из них главный.

— Девочки, как замечательно! — сказала Шарлотта, сделав лишь один вдох, который, как показалось ей, длился целую вечность. — Ваш брат возвратился. Я уже рассказала ему, что ваша тетя Эммелина поручила мне опекать вас, пока она путешествует, и как мы прекрасно проводим время здесь в ожидании ее приезда. А теперь не стойте, словно статуи, подойдите поприветствуйте брата.

Лидия подняла на нее округлившиеся глаза, оторопев от этого потока лжи, которую Шарлотта только что вывалила на них. Но Николь, всегда готовая затевать козни, сказала даже не моргнув:

— И она настоящий тиран, мы даже не осмеливались ни на что, стараясь вести себя самым лучшим образом, как подобает сестрам герцога. Герцога, Раф! Разве может быть что-то чудеснее?

Протянув руки, она шла к нему по огромному ковру, который, казалось, протянулся на целую милю, и, произнося последние слова, оказалась уже достаточно близко, чтобы броситься к брату в объятия.

Обнимая сестру, Раф взглянул на Шарлотту, и в его глазах промелькнул испуг.

— Ты… ты выросла, — произнес наконец он, когда Николь отступила на шаг, с улыбкой глядя ему в лицо. — Я… я не уверен. — Он кашлянул в кулак. — Ты кто?

— Я Николь, конечно. Ты называл меня Ники, что мне ужасно не нравилось, но теперь мне кажется, что это прекрасное имя. Лидия, что ты там застыла? Иди поздоровайся с Рафом.

Она снова повернулась к брату и заговорщицки прошептала:

— Называй ее Лидией. У этого имени не так уж много уменьшительных, которые звучали бы менее официально.

Шарлотте хотелось подтолкнуть Рафа локтем, чтобы он взял правильный тон. Ему следовало немедленно поставить Николь на место, иначе он рисковал утратить контроль. Но он промолчал. Николь совсем сбила его с толку. И это не предвещало ничего хорошего для ее предстоящей поездки в Лондон.

— Добро пожаловать домой, ваша светлость, — присев в реверансе, сдержанно произнесла Лидия, протянув ему руку и тут же отдернув ее — возможно, как предположила Шарлотта, решив, что брат собирается поцеловать ее.

— Благодарю… Лидия. — Раф посмотрел, как она вернулась на место и села, расправив юбки. — Может, Лидди? — предложил он. — Но я никогда не называл ее так.

Закусив губу, Николь покачала головой:

— Не вздумай! Мама говорит: слава богу, что мы не католики, иначе Лидия давно ушла бы в их монастырь. Но с ней все в порядке. Все дело в том, чтобы знать, как держать ее в руках.

Шарлотта округлила глаза:

— А то, что ты делаешь, — это правильно и всегда тебе на пользу?

— Она моя сестра. Я защищаю ее, — заявила Николь. В ее фиалковых глазах заплясали озорные искры. — Могу я предложить вам, ваша светлость, бокал вина? Когда нам сообщили, что вы на подъездной дороге, я едва успела распорядиться, чтобы Грейсон принес лучшую бутылку из винного погреба дядюшки Чарлтона. Я налью всем по бокалу. Нужно провозгласить тост в честь вашего возвращения.

Раф вопросительно взглянул на Шарлотту:

— Ты позволяешь им пить вино?

— Разумеется, нет, — ответила Шарлотта, взглянув на Николь. — Тебе, моя девочка, придется удовольствоваться лимонадом.

Оттопырив пухлую губку, Николь скорчила недомол ьную гримасу, но тут же улыбнулась:

— Видишь, Раф? Шарлотта настоящий тиран в том, что касается приличий. Не так ли, Шарлотта? Право, я даже не знаю, что бы мы делали без нее в эти недели, пока тетя Эммелина отсутствует.

Раф все больше становился похожим на безоружного в стане врагов.

— Недели?! Эммелина уехала на целые недели? Она не писала мне об этом ни в одном из своих писем.

— Моя суровая наставница должным образом отчитала меня, поэтому я просто прикажу Грейсону, чтобы он налил тебе вина, Раф.

Николь торопливо вышла, лишь на мгновение бросив Шарлотте предупреждающий взгляд: все будет прекрасно, если ты сейчас ничего не испортишь.

Шарлотта с трудом сглотнула и повернулась к Рафу. Он вопросительно глядел на нее. И она пошла в наступление:

— Так ты утверждал, что не веришь, будто я должным образом слежу за твоими сестрами?